Когда осыпается яблонев цвет - Райт Лариса. Страница 29

– Хорошее пианино, – пробормотала девочка в полусне.

Последнее, что она услышала перед тем, как окончательно провалиться в небытие, был нежный и ласковый голос. Девочка не видела его обладателя, но, даже не видя, она точно знала, что он принадлежит той самой пианистке из грез. Она склонилась над Мартой, поправила ей волосы и тихонько шепнула:

– Все будет хорошо.

И уже спящая и широко улыбающаяся во сне девочка откликнулась:

– Спасибо, мамочка.

Чистый, отлично звучащий, хоть и не поставленный профессионально голос Марты всех поразил. Потрясенные одноклассники удивленно молчали. Через несколько секунд после того, как девочка закончила выступление, кто-то решился поаплодировать. Сначала энтузиаста поддержали неохотно. То тут, то там раздавались разрозненные хлопки, но мгновения спустя хлопали все. Натка, конечно, громче всех, а Ритуля с каким-то особым значением. Дав Марте возможность насладиться успехом, учительница сказала:

– Молодец. Исполняешь великолепно. А сама песню сочинить сможешь?

Одноклассники смотрели на Марту, затаив дыхание: слабо – не слабо? И что же? Отступать назад после решительного скачка вперед, спасовать перед ними и перед обожаемой Ритулей, чтобы потом клясть себя на чем свет стоит, плакать в подушку и слушать разочарованную ругань Натки? Да ни за что!

– Я попробую.

И попробовала, и получилось, и хорошо получилось, даже очень хорошо. И тогда началось. Началось то, что на самом деле ничем хорошим не закончилось. А теперь отчаянная Натка предлагает ей рухнуть в прошлое, как будто не понимает, что Марта только и грезит о том, как бы окончательно из него выбраться.

– Я больше ничего сочинять не хочу. И ты это прекрасно знаешь. – Марта отодвинула свой так и не съеденный салат и сердито взглянула на подругу.

– Я знаю, что то, что было, быльем поросло, – философски заметила Натка.

– А сорняки остались.

– А ты их выдерни.

– Как это?

– Например, вот так. – Натка поднялась из-за столика, смяла свой пустой стакан из-под газировки и выбросила его в мусор. – Вот так просто. – Она с вызовом смотрела на Марту.

Принять вызов? Окунуться в воспоминания? Снова мучиться, чтобы через мучения попытаться в очередной раз побороть боль? Или не реагировать? Продолжать плыть по течению? И черт с ним, с этим конкурсом, с Парижем, с музыкой! Так? Так! Нет. Нет. Нет! Конечно, не так! Далеко не так. Совсем не так. А потому:

– Я попробую.

Вернувшись домой, Марта приняла снотворное и тут же рухнула в кровать. Она отчаянно боялась начать размышлять и в конце концов передумать. Она спала как младенец. Ей снился чудесный сон. Ее обожаемая пианистка сидела у инструмента, но не играла. Она тихонько качала на коленях белокурую розовощекую девочку и напевала ей в ушко: «Все будет хорошо».

На следующий день у Марты был выходной. Утром она проснулась, влезла в коробку с отложенными на Францию деньгами, поехала в магазин музыкальных инструментов и купила пианино. Марта сделала первый шаг.

13

Первые шаги в формировании отношений с новыми учениками всегда были одинаковыми. Надо было ступать так, чтобы заслужить три вещи: доверие, уважение и авторитет. Любовь из этого списка Маргарита Семеновна давно исключила. Романтические мечты о том, как весь класс обожает своего учителя, не может с ним расстаться и ежегодно собирается на его дне рождения, давно остались в прошлом. Конечно, среди учеников встречаются люди, с которыми складываются такие отношения, что проносятся потом через всю жизнь. Они перерастают в дружбу и заботу друг о друге. Подобные люди, что давно шли с ней по жизни плечом к плечу, в судьбе Маргариты присутствовали. Она ими дорожила, ценила их преданность, всегда с радостью с ними встречалась, но говорить о какой-то взаимной любви считала лишним. Любовь – это другое. Это семьи, дети, друзья детства, в конце концов. А она кто? Так, старая кошелка, неплохо изъясняющаяся на французском, с которой можно попить чайку, вспоминая былое. Pour quoi бы, как говорится, ne pas? [4] В общем, о любви и безоглядной преданности она не мечтала, а вот без уважения и доверия обходиться не научилась. Она никогда не считала, что ученик обязан уважать учителя только на том основании, что тот учитель. Маргарита была уверена: отношения получатся настоящими только тогда, когда обе стороны будут желать построить из них нечто по-настоящему ценное. А разве может ребенок, не узнав по-человечески учителя, априори предположить, что общение с этим человеком будет для него полезным и интересным? Не может. Ему это надо доказать. И не однажды, не единожды, а доказывать каждый день в течение всех лет обучения. Заслужить уважение легко, а потерять проще простого. Дети могут вознести на пьедестал, но не успеешь оглянуться, как твой монумент отправится на свалку, а на его место водрузят чужую скульптуру. Дети – тонко чувствующие существа, и прощать досадные промахи они не любят. Более того, с каждым годом мальчики и девочки становятся все взрослее, и ты уже не знаешь, кто из вас за кем наблюдает и делает выводы. Кажется, что теперь они не просто внемлют и впитывают, а ждут, затаив дыхание, ждут, когда ты оступишься, дашь слабину и тем самым позволишь взять над собой верх. А потом уже как повезет. Захотят – вернут вожжи, а нет – не обессудь, виновата сама. Не надо было позволять им сомневаться в том, кто в доме хозяин.

Раньше было проще. Раньше для детей школа была неоспоримым благом. Учитель – некто, сродни Богу, слово которого – закон. Аксиомы, не требующие доказательств. И в соответствии с этими аксиомами все двигались к светлому будущему и делали именно то, что «завещал великий Ленин»: учились, учились и учились. Теперь же все превратились в теоретиков, требующих практических подтверждений своих теорий. Одни кричат: «Школа – тюрьма!» – и приводят десятки аргументов своей правоты. Другие им противоречат: «Школа – наш второй дом» – и находят этому не меньшее количество доказательств. Самое интересное, что и те и другие по-своему правы. Идеальное определение школы – это второй дом для ребенка, обладающий рядом сопутствующих «тюремных» ограничений. Однако современное поколение все более яростно пытается скинуть оковы и смести абстрактный забор, ограничивающий их свободу. А задача Маргариты – не просто удержать их, а сделать так, чтобы им захотелось остаться за этим забором. Вот и гадай, как это сделать, если нового ты ничего не придумал, а подопытный материал изменился: стал менее теплым, менее душевным и гораздо более требовательным.

Маргарита Семеновна знала: в отношениях с новым классом велосипед она не изобретет, новых методов не сочинит. Значит, оставалась только одна-единственная возможность: усилить старые. Сделать уроки более интересными? Сработает только для трети класса. Организовать занимательные классные часы? Над этим стоит подумать. Внеклассная работа? Очень она им нужна – через год поступать. Но если не делать ничего – ничего и не выйдет. Так что по крупице, по капельке, а все-таки необходимо двигаться вперед. Ничего. Вода камень точит. И Маргарита уже начала обтачивать свой нелегкий и так неожиданно свалившийся на нее булыжник десятого «Б».

Ее первым правилом было следующее: что бы ни случилось, классный руководитель всегда на стороне своего подопечного. И не следовало искать здесь заискивания перед детьми, Маргарита искренне полагала, что поругать она поругает наедине и поговорит жестко, как следует, с глазу на глаз. Но в случае общественных порицаний, педсоветов и классных разбирательств она будет защищать своих подопечных, как профессиональный адвокат, который прекрасно осознает всю мерзость содеянного подсудимым, но отказаться от своей миссии правозащитника при этом не испытывает никакого желания. Преимущества такой позиции очевидны. Чувствуя в наставнике верного союзника, дети начинают безгранично доверять ему и прислушиваться к его словам и мыслям.