Чижик – пыжик - Чернобровкин Александр Васильевич. Страница 22

— В твоем распоряжении месяц. Ешь-пей-отдыхай и решай, будешь ли пацаном или в мужики пойдешь.

Что тут решать?! И так все ясно. Выбор я сделал во время первой беседы с Геращенко и никогда не жалел об этом. Поблатовать, правда, долго мне не удалось, попал под амнистию. Как догадываюсь, это было дело рук Вениаминовича, имени и фамилии которого я до сих пор не знаю.

Я не собирался брать ее с собой, но после ресторанной размолвки на Иру стали нападать приступы ревности. Как ни странно мне самому, я до сих пор не изменял ей. Наверное, возраст сказывается, по молодости я больше недели одну бабу не ебал. С годами сроки заключения увеличиваются.

Вчера мне передали привет с моей зоны, что братва кинула на жало кому надо и ждет мазел — передачу, переброшенную через забор. Я прикупил чая и курева, зарядил две грелки медицинским спиртом и теперь ехал за наркотой. Дать ее должен был нарком по кличке Чичерин. Познакомились мы с ним в крытой, когда я собирался во вторую ходку. Он умел расколоть попкаря на пачку чая. Выстучит, чтобы тот в глазок посмотрел, а сам начинает биться об стену. Пара попыток — и вся камера в крови. На третьей некоторые попкари ломались и притаранивали чай. Чичерин утрет розовые сопли, закинет ножку на ножку, а хуй в ладошку, и начинает поливать слово за слово, хуем по столу, да так весело, будто не об стену еблом бился, а план шмалил. Первый срок за мелкое хулиганство он оттянул на «химии». Там и сел на иглу. Во второй раз спалился, когда вез маковую соломку. Поехал за товаром с подругой, обратно возвращались на халяву на электричках. На одной станции надо было ждать часа два. Чичерин закрыл рюкзаки с товаром в автоматической камере хранения и пошел местность исследовать. А чтобы не скучно было, заглотнул пару кораблей соломы. И поплыл. Вот-вот электричка должна прикатить, а Чичерин никак не вспомнит код. Пришлось дежурную дергать. Та спрашивает: «Что в рюкзаках?» Чичерину нет бы спиздеть, что травы лечебные, эта бы дура все равно не догнала. Он на подругу стал валить, мол, не знаю, ее там барахло. А кошелка возьми и оборвись со страху. Дежурная вызвала наряд, те быстро скоцали что почем. В нашей стране тогда наркомании еще не было, поэтому дали ему опять год «химии». В общем, блатной из него, как из моего хуя композитор. Но в рамках был не хуже приблатненного новичка на малолетке. Товар поставлял он мне, так сказать, по себестоимости, ведь первая заповедь вора — греть корешей на зоне.

Жил Чичерин в большом собственном доме, приземистом и со словно бы нахмуренными, грязными окнами. Сведя родителей в могилу, жал объедки — жил с бывшей проституткой по кличке Кобыла. По двору бегала кудлатая болонка Чама. Шерсть в колтунах, а лапы и брюхо в черных сосульках, точно недавно в брод переходила болото. Заливалась она с той звонкой истеричностью, на какую только сучки способны. Гавкала на Иру, которая пряталась за меня и уже жалела, что поперлась со мной.

В окне кухни шевельнулась занавеска и на порог вышел Чичерин — худой, кожа да кости, в грязной майке и спадающих штанах неопределенного цвета. Он обнял меня и похлопал по спине:

— Привет, братуха! Ну, как дела?

— Как у картошки: если зимой не съедят, то весной посадят! — ответил я и похлопал его по спине. Перехватив его взгляд на Иру, сообщил: — Нюшка.

Это значило, что с воровской средой она не связана, ботало при ней надо придерживать.

— Знатная деваха! — отмочил он горбатый комплимент. — Ну, заходите.

— Не свети меня, — попросил я шепотом.

В доме, пропахшем ацетоном, было четыре комнаты: две проходные и одна изолированная — налево и одна проходная в кухню — направо. Чичерин сперва повел нас налево. В первой комнате играли в карты пацаны — по колено писюны. Двое — каленые, остальные мечтают о зоне. В следующей комнате сидели три пары малолеток и, судя по запаху, шмалили дурь. Все местные наркоманы начинали здесь, добрые дела Чичерина во многие соседние дома постучали.

— Угостите ее, — показал им Чичерин на Иру.

Девки посмотрели на нас и с первого взгляда две влюбились в меня, а третья — в Иру. Бабы больше мужиков падки на женскую красоту, причем без всяких лесбиянских намерений. Хотя могут и покоблить, они к этому легче относятся, чем мужики к педерастии. Засуетились и парни, особенно один, лет девятнадцати, моего роста, но чуть поуже в плечах, и, судя по татуировкам и короткой стрижке, прошедший малолетку и недавно откинувшийся. Меня он принял за набушмаченного фраера, подсевшего на иглу. Я не стал убеждать его в обратном, пусть побьет копытом.

Мы с Чичериным пошли на кухню, жарко натопленную и настолько пропахшую ацетоном, что было странно, почему она до сих пор не полыхнула. Химическая лаборатория работала на полную мощность: на печке вываривалась маковая соломка, а на столе Кобыла прожаривала бинты, пропитанные соком опийного мака. Она тоже сидела на игле, но в отличии от своего сожителя не худела. Чичерин засунул руку за поленицу дров, сваленных у печки, достал сверток.

— Здесь колеса и дурь женатая, — передал он мне таблетки и смешанную с табаком анашу. — Подожди немного, терьяк приготовлю.

Обратная сторона закаливания — с трудом переносишь жару.

— Пойду перекинусь, — сказал я, возвращая ему сверток. — Спрячь пока, потом все вместе заберу.

За столом играли в очко. Банкир и последняя рука — каленые — работали в сцепке, обували остальных троих, играя на верняк. Чесали на низок. Банкир сажал лохов и отпускал подпаска, который снимал навар. Банк не рос, стучать и передавать колоду нельзя, игра будет продолжаться, пока не разденут сопляков. Иногда банкир ошибался: недоучили паренька. Когда он посадил подпаска и в банке оказалась мало-мальски интересная сумма, я решил сыграть с ним на характер.

— Кинь и мне, — сказал я, встав, как положено, под первую руку.

Дал он мне шестерку червей — не лучший вариант. Себе сдал девятку пик. Подрезал он вверх, значит, следующим идет лобатый, а за ним — король бубей, если этот бракодел не напортачил. Я изобразил на лице радость, будто получил именно лобатого. Последняя рука посигналил об этом банкиру. Тот и сам видел.

— На сколько? — спросил он.

— Банк без пятака, — заявил я с вызовом.

Срывать банк не хотел, потому что тогда бы колода перешла ко мне, а у меня не было ни времени, ни желания раздевать щенков.

Банкир красивым жестом кинул мне карту. Я положил ее на свою, поднес обе к носу и медленно высунул вверх. Так и есть — прокладка, король. На моем лице появилось разочарование, потом — сомнение: брать еще одну или нет? Убедившись, что банкир все разглядел, я решился:

— Еще.

Он небрежно кинул мне карту. Я перетасовываю свои, чтобы последняя оказался нижней, а шестерка верхней, и снова медленно открываю. Все правильно — туз, шестерка, король.

— Очко, — швыряю я карты на стол.

Пока я забираю деньги с банка, банкир тупо смотрит на шестерку, вместо которой должен быть второй туз. Я подмигнул ему правым глазом, и он понял, что наебали, правда, не догадался, как. Наебка — друг чекиста. И вора. Поймал — партия твоя, не поймал — иди под забором ямки рыть, пока играть не научишься.

— Ты куда? — наехал на меня подпасок, увидев, что я сваливаю с выигрышем. — У нас играют до последнего.

— Пусть идет, — остановил его банкир.

Сообразительный паренек, надо будет его запомнить.

— Как тебя кличут? — спросил я.

— Клещ.

Я кивнул головой, давая понять, что не забуду, и пошел в следующую комнату.

На диване сидели три девахи и два парня, Иры и третьего не было. Накачанный малолетка поднялся с дивана и загородил дверь в третью комнату. На тупой тыкве играла кумарная ухмылка, кулаки сжаты, а ноги раздвинуты, торгует яйцами.