Дикое Сердце (ЛП) - Адамс Браво Каридад. Страница 31

Она пересекла леса какао, платановую рощу и задержалась, созерцая среди гибких стволов кокосовых пальм огромный костер, зажженный перед хижиной. В этом далеком мирке тоже был праздник; как и там наверху, где ароматные напитки передавались из рук в руки, толстые черные пальцы стучали по барабанам. Это была музыка дикая, монотонная и горячая: музыка, вырванная из сердца Африки, музыка, звучавшая теперь на антильской земле, имела новое значение, дух первобытной природы, неукротимых страстей, под ритмом которой раскачивались в чувственном танце черные тела. И измученная душа послушницы вздрогнула. Испуганная, она сложила ладони для молитвы:

- Боже… Боже… Дай мне мужество, дай мне силы. Вырви меня из этого. Верни меня в монастырь. Верни меня в монастырь, Боже…

- Моника! – воскликнула Айме, приближаясь удивленно к сестре.

- Айме! Что ты здесь делаешь? Что ты ищешь? – забеспокоилась Моника, выходя из минутной задумчивости.

- Черт побери… Это именно я у тебя собиралась спросить. Что ты здесь делаешь? Это не твое место. – Затем с переполнявшей ее иронией воскликнула: - Было бы невероятным, чтобы это тебе нравилось…

Она обернулась, чтобы увидеть через деревья длинный ряд черных женщин, вьющихся вокруг костра, как огромная змея. Они были полуобнаженные. В красноватом свете их смуглые тела блестели от пота. Вдруг вышли мужчины. У них тоже были обнажены торсы, подняты вверх рабочие тесаки, на лезвиях которых подрагивал, словно кровь, отблеск костра.

- Меня это завораживает, в конце концов, мы сестры, - подчеркнула Айме, не оставляя своей иронии. – У нас есть некоторые общие, очень даже заметные точки соприкосновения. И это может быть одной из них.

- Для чего ты оставила Ренато? Где? Почему? – уклонилась Моника, не обращая внимания на язвительность сестры.

- Не беспокойся о нем. Он доволен жизнью, попивает прохладительные напитки и шампанское. Каким ребенком, каким смешным мне он иногда кажется! О! Не трудись возмущаться. Я в любом случае выйду за него замуж. Я не буду пренебрегать такой партией. Он действительно самый богатый человек на острове.

- И только из-за этого…?

- Из-за этого и из-за всего остального, Святая Моника…

- Не называй меня так! – взорвалась Моника, возмущенная по-настоящему.

- Я знаю, что ты этого не заслуживаешь. Тебе нравится этот дикий спектакль, ты предпочитаешь его любованию Ренато… твоего Ренато.

- Он не мой, и ты не должна его так называть!

- Конечно он не твой. Я и это знаю. Он твоим никогда и не был. Ты позволила уступить его; но на самом деле ты ничего мне не дала, потому что у тебя ничего и не было. Выбирал он, и он выбрал меня. Что ты хочешь, сестра? Звучит не очень… Пойдем же… мама тебя искала. Она спрашивала о тебе, и я пошла искать. Один раз мне выпала роль заставить вернуться заблудившуюся овцу; но если я слишком задержусь, то хватятся нас обеих.

- Ты возвращайся, твое присутствие там важно!

- Не думай так. Там есть еще два гостя. Ренато тебе будет очень благодарен, если ты их развлечешь. Все что его отвлекает от меня, ему неприятно. Конечно, меня это не интересует, и я бы предпочла остаться здесь. Это первая интересная вещь, которую я вижу в Кампо Реаль, потому что мумия моей свекрови и дом, покрашенный в пурпурный цвет вызывают у меня скуку, - Айме мягко засмеялась и насмешливо возразила: - Не смотри на меня с таким ужасом. Таковы дела, и я о них так думаю. Такое можно выдержать только раз в году… Остальное время будем проводить в Сен-Пьере. Уверяю тебя, отделка дома в столице начнется скоро и полностью будет соответствовать моему вкусу. У меня уже есть слово Ренато. Тебя это удивляет?

- Ты меня ничем не удивишь. Но послушай, Айме: ты не сделаешь несчастным Ренато. Я тебе этого не позволю!

- Я сделаю то, что мне захочется, и ни ты, ни кто-либо другой…!

- Айме… Айме…! – прервал издали голос Ренато.

- А вот и он. Вышел искать меня, - отметила удовлетворенная Айме. – Не может быть без меня… Не может жить без меня… Понимаешь? Он, а не ты, дает мне на это все права.

- Айме… Айме…! – снова позвал Ренато, теперь уже ближе к сестрам.

- Я здесь, Ренато…

Заботливо выбежала Айме ему навстречу, в то время как под покровом темноты, Моника сделала шаг назад, пытаясь остаться незамеченной под тенью больших деревьев. Нет, в этот момент она не могла выдержать его присутствие, присутствие, которое было пыткой: пытка, истязавшая словом и голосом другой женщины; пытка ее души, распятая в каждом слове нежности, в каждом заботливом жесте, в каждом проявлении любви, о которых тщетно мечтала…

- Айме, дорогая, что ты здесь делала? – ласково упрекнул Ренато.

- Ничего особенного, дорогой. Я вышла наугад подышать свежим воздухом, услышала издалека музыку, увидела блеск костров и приблизилась, но не слишком…

- Это не для тебя, Айме. – Ренато взял ее под руку, скользнув рукой кабальеро по ее коже, чувствуя душой и телом влияние ночи, атмосферы сладостной и дикой земли; движение блестящих и полураздетых тел, видневшихся издалека в самом похотливом танце, и предложил: - Пойдем отсюда, Айме.

- Тебе не нравится смотреть на их танец? Подожди минутку. Ты не знаешь, что означает этот танец? А я знаю. У меня была кормилица негритянка. С самого детства она меня убаюкивала и укачивала таким песнями. Песня первозданная и монотонная со вкусом далеких миров, песня с буйным нравом: песня любви и смерти…

Айме подумала о Хуане со страстным желанием, которое зажгло ей губы, с дрожью, скользнувшей ознобом по коже: Хуан… дикий, как непокорное море, обнимавшее горящий остров, сжимавшее, обволакивавшее его в своих свирепых ласках, словно хотело похоронить, затопить, покончить с ним навсегда, чтобы наконец разбиться об острые скалы или поцеловать его в короткие белые песчаные берега… Хуан, безумец, пират, который ушел, поклявшись, что приедет богатым, чтобы расплатится монетой, заработанной кровью за свой выкуп, заменив один мир на другой…

- Пойдем, Айме, - умолял Ренато нежно и ласково. Его рука нежно сжимала ее талию, губы искали ее губы для сдержанного и нежного поцелуя, нежность, которую она чуть не отклонила, но которую, в конце концов, приняла, закрыв глаза, словно что-то скользнуло, не оставив следа.

Они шли очень близко друг к другу, а за ними шагала Моника таким легким шагом, что под ее ногами не хрустели даже сухие листья, ее распятая душа мучилась, в то же время как голоса негритянские праздника слышались все слабее и слабее, это были те же песни, которые она слышала с колыбели.

- Ты довольна, Айме? – робко спросил Ренато.

- Ну конечно, глупый, разве ты не видишь?

- Мы немедленно поженимся. Моя и твоя мать этого желают. Нет причины, чтобы ждать… Или ты не уверена в своей любви?

- А ты уверен в своей, Ренато? Посмотри, я капризная, не всегда в хорошем настроении. Возможно я буду получать удовольствие от того, что буду иногда злиться. Так я люблю людей…

- В таком случае я должен принимать за любовь твои капризы?

- Естественно. Чем больше я буду от тебя требовать и чем больше тебе мешать, тем я буду сильнее любить тебя. Чем меньше логики ты будешь находить в моих рассуждениях, тем я буду еще больше в тебя влюблена. Но ясно: ты должен меня любить так сильно, чтобы это вынести. Если ты не сходишь по мне с ума…

- Я схожу с ума, Айме! – страстно уверил Ренато.

- Вот за это я тебя и обожаю…

Теперь она бросилась ему на шею, снова и снова ища его губы. Оставив позади густую рощу, они ступали по песчаным тропинкам садов, когда беспокойная тень возникла перед ними со словами извинения:

- Простите, что прерываю…

- Янина! – взорвался раздосадованный Ренато.

- Простите. Сеньора послала меня за вами, чтобы я нашла вас. Гости уходят. Они спрашивают вас… Я должна сказать им, что не нашла вас?

- Вы не должны говорить ложь, - ответил Ренато, с трудом сдерживая плохое настроение. – Идем немедленно и попрощаемся с ними.

Быстрым шагом они направились к дому. Янина смотрела на них мгновение, колеблясь в нерешительности, подняла голову и ее темные глаза различили в темноте фигуру среди темноты. Это была Моника де Мольнар, которая сделала несколько шагов, пока не дошла до каменной скамейки, опустившись на нее без сил и закрыв лицо руками. Без малейшего шума Янина приблизилась к ней и холодно спросила: