Самый жестокий месяц - Пенни Луиз. Страница 56

Несколько минут спустя дверь открылась, и порывом ветра внутрь занесло Жанну Шове. К ее лицу прилипли волосы и выражение ужаса. Гамаш поднялся и слегка поклонился ей. Она выбрала столик вдали от них.

– Готов поспорить на что угодно, что это Николь выгнала ее из гостиницы в грозу. Только она могла бы напугать женщину, которая умеет вызывать мертвых.

Принесли их заказ. Габри поставил суп из омара перед Гамашем и французский луковый перед Бовуаром.

Они принялись есть, продолжая разговор. Для Бовуара это была любимая часть любого расследования. Одна голова хорошо, а две – со старшим инспектором – куда лучше. Они обменивались мыслями, идеями. Ничего официального, никаких записей. Только мысли вслух. Под еду и выпивку.

– Что тебя здесь поразило? – спросил Гамаш, постучав пальцем по альбому.

Суп у него был густой, с насыщенным вкусом омара и приправленный коньяком.

– Мне показалось, что могут быть важны подписи под фотографиями.

– Ты имеешь в виду замечание про тюрьму «Тангуэй». Да, я тоже обратил внимание.

Гамаш снова открыл раздел с выпускными фотографиями. На сей раз он посмотрел на Хейзел. Перед тем как сфотографироваться, она явно сходила в салон красоты. Волосы уложены, глаза нарочито подведены. Подпись под фотографией гласила: «Хейзел любила спорт и драмкружок. Не стала мадам».

«Не стала мадам», – подумал Гамаш и спросил себя, не является ли это примером пары «безразличие – самообладание». Какая девчонка не хочет стать красивой, полной достоинства женщиной?

Он перешел на страничку драмкружка. И увидел там Хейзел. Она улыбалась, обнимая такую же самодеятельную актрису с лицом, покрытым гримом. Под фотографией подпись: «Мадлен Ганьон в роли Розалинды в „Как вам это понравится“». Описание школьной постановки, удивительный успех – об этом написал режиссер-постановщик. Хейзел Ланг.

– Удивительно, как у Мадлен на все хватало времени. Спорт, драмкружок, – сказал Бовуар. – Она еще и в группу поддержки спортивной команды входила. – Он пролистал ежегодник, нашел нужную страницу. – Видите? Вот она.

И снова перед ними предстала Мадлен с улыбкой во все лицо и блестящими даже на черно-белой фотографии волосами. На всех короткие юбочки. Свитера в обтяжку. Все молодые, все красивые. Гамаш стал читать имена. Моника, Джоан, Мадлен, Жоржетт. Одной девушки на фото не было. Девушки по имени Жанна. Жанна Потвен.

– Ты обратил внимание на имя отсутствующей девушки из группы поддержки? – спросил Гамаш. – Жанна.

Он повернул альбом к Бовуару, потом посмотрел на одинокую женщину за столом.

– Неужели вы и вправду считаете… – Бовуар повел головой в том направлении.

– Случались и куда более странные вещи.

– Типа спиритических сеансов и призраков? Вы думаете, что она колдовством превратила себя из красавицы-болельщицы в это?

Они оба посмотрели на неприметную женщину, одетую в унылый свитер и брюки.

– «Я видел на камнях цветов прекрасных ряд и квазимод, что всем добро творят» [58], – продекламировал Гамаш, глядя на Жанну Шове.

В этот момент появился Оливье с их обедом. Бовуар остался доволен. Он не только получил свою еду, но и цитирование поэзии было пресечено. Бовуар устал делать вид, что понимает слова, смысл которых совершенно ускользал от него. От заказанного Гамашем coq au vin [59] над столом поднялся густой простецкий запах с неожиданным кленовым ароматом. Молодые нежные бобы и глазированные маленькие морковки были поданы отдельно на белом блюде. Перед Бовуаром поставили большой, приготовленный на углях стейк в луке, поджаренном на сковороде. На его сервировочном блюде лежала горка картошки фри.

Умри Бовуар в этот момент, он умер бы счастливым человеком, вот только оставалось еще съесть крем-брюле на десерт.

– Так кто, по-вашему, сделал это? – спросил Бовуар, хрустя картошкой.

– Женщина была такая обожаемая, что подозреваемым в ее убийстве нет конца, – сказал Гамаш. – Ее убил человек, имевший доступ к эфедре и знавший о спиритическом сеансе. Но убийца, вероятно, знал и кое-что еще.

– Что?

– Что у Мадлен Фавро было больное сердце.

Гамаш рассказал Бовуару об отчете коронера.

– Но никто из тех, с кем мы разговаривали, даже не заикнулся об этом, – заметил Бовуар, глотнув пива. – Может быть, убийца все же не знал об этом? Он думал, что достаточно будет дать ей эфедру и отвести в старый дом Хадли.

Гамаш подобрал подливку мягким теплым хлебом.

– Такое возможно.

– Но если у Мадлен была болезнь сердца, почему она держала это в тайне?

И какие другие тайны могла скрывать Мадлен и пыталась унести с собой в могилу вместе с предсмертным криком?

– Может быть, убийце просто повезло? – предположил Бовуар.

Но они оба знали, что, хотя успех этого убийства зависел от многих факторов, удачи в их числе не было.

Глава тридцать вторая

Жанна Шове сидела спиной к залу и пыталась делать вид, что ей нравится быть одной. Что она очарована теплым, веселым огнем. Что злые взгляды обитателей деревни – почти такие же буйные, как погода за окном, – ее не ранят и не шокируют. Она пыталась делать вид, что она здесь своя. Здесь, в Трех Соснах.

Когда ее маленькая машинка несколько дней назад спустилась по Дю-Мулен, Жанна Шове сразу же почувствовала себя как дома: деревня купалась в ярких лучах солнца, на деревьях завязывались почки, люди улыбались, вежливо кивали друг другу. Некоторые делали это даже так, как только что сделал Гамаш, – учтиво, на старинный манер, сохранившийся, кажется, только в этой волшебной долине.

Жанна Шове достаточно повидала мир – и этот, и другие, – чтобы узнать магическое место. Именно таким местом и были Три Сосны. Ей казалось, что она плыла всю жизнь в поисках земли и вот из воды возник остров. В ту ночь она лежала в кровати в маленькой гостиничке, завернувшись в хрустящие чистые простыни, а колыбельную ей пели лягушки в пруду. Тяжелые годы стали забываться. Это были годы не усталости, а именно тяжести, когда ее кости словно окаменели и тащили на илистое дно.

Но в ту ночь, лежа в кровати, она знала: Три Сосны спасли ее. С того момента, как почта доставила ей брошюру, Жанна позволила себе проникнуться надеждой.

Но потом, в ту пятницу, она увидела на спиритическом сеансе Мадлен, и ее остров ушел под воду, как Атлантида. Она снова погрузилась с головой.

Жанна отхлебнула принесенного Оливье крепкого, густого кофе, который благодаря сливкам приобрел темно-коричневый цвет, и притворилась, что местные жители, так расположенные к ней в первые дни после приезда, не стали каменными, холодными, жесткими и суровыми. Она почти что могла представить себе, как они надвигаются на нее с факелами в руках и ужасом в глазах.

А все из-за Мадлен. Есть вещи, которые не меняются. Жанна хотела одного – стать своей, а Мадлен всего лишь лишила ее этой возможности.

– Позвольте присоединиться к вам.

Жанна вздрогнула и подняла голову. Над ней возвышались Арман Гамаш и Жан Ги Бовуар. На лице Гамаша гуляла дружеская улыбка, глаза смотрели по-доброму и задумчиво. Вид у второго полицейского был раздраженный.

«Он не хочет быть здесь со мной», – подумала Жанна, хотя и понимала, что не обязательно быть телепатом, чтобы сделать такой вывод.

– Прошу. – Она указала на мягкие стулья по обе стороны от камина, с теплой от огня потертой обивкой.

– Вы собираетесь пересаживаться еще куда-нибудь? – недовольно спросил Габри.

– Вечер только начался, patron, – улыбнулся Гамаш. – Позвольте предложить вам что-нибудь? – спросил он у Жанны.

– Я уже пью кофе, спасибо.

– Мы хотели заказать ликер. Вечер самый подходящий для ликеров.

Он кинул взгляд в сторону окна, в котором отражался теплый интерьер бистро. Старые рамы задрожали под очередным напором ветра, ровный стук по стеклу свидетельствовал о том, что град не закончился.