Самый жестокий месяц - Пенни Луиз. Страница 80

– Вы ее ненавидели? – спросила Клара.

– Наверное, вы всегда пользовались успехом, – отрезала Жанна. – Хорошенькая, талантливая, энергичная. – (Клара услышала эти слова, но не узнала в них себя). – У меня ничего этого не было. Мне просто хотелось иметь подругу. Одну-единственную подругу. Вы представляете себе, как ужасно все время быть чужаком? И вот наконец меня взяли в группу поддержки. Там были все самые крутые девчонки. И знаете, как мне это удалось?

Ее голос упал до шепота.

– Я предала все, чем была прежде. Стала глупенькой и поверхностной. Каждый день изживала себя прежнюю. Я заперла в себе все, что мне было важно, и повернулась спиной к людям, которые могли бы стать моими друзьями. И все ради одной идеальной девчонки.

– Ради Мадлен, – кивнул Гамаш.

– А она была идеальной. Худшим днем в моей жизни стал тот, когда я поняла: я предала все, что мне было важно, и не получила за это ничего.

– И тогда вы изменили свою фамилию на Шове. И снова стали такой, как прежде.

– Нет, я в конечном счете приняла себя такой, какая я есть. Изменение фамилии на Шове стало праздником, декларацией. Я наконец перестала прятать от людей свое истинное «я».

– Она ведьма, – прошептал Габри Мирне.

– Мы знаем, mon beau. И я тоже.

– Я знала, кто я, но не знала откуда. Я всюду оставалась чужаком. Пока не попала сюда. Как только я проехала по дороге в Три Сосны, я поняла, что нашла дом.

– Но еще вы нашли Мадлен, – сказал Гамаш.

Жанна кивнула:

– На сеансе тем вечером. И я знала, что она опять похитит мой свет. Не из корысти, а потому, что я сама отдам его ей. Я это чувствовала. Я нашла себя, нашла дом, мне не хватало только друга. И как только я увидела Мад, то сразу поняла, что опять пойду по тому же кругу. Попытаюсь стать ей другом и буду отвергнута.

– Но зачем было ее убивать? – спросила Клара.

– Я ее не убивала.

По кругу прошел недоверчивый шепоток.

– Она говорит правду, – сказал Гамаш. – Она не убивала Мадлен.

– Тогда кто? – спросил Габри.

Жанна встала и уставилась в темноту у дверей.

– Сэр?

Голос, донесшийся оттуда, был молодым, робким и от этого почему-то еще более пугающим: все равно как узнать, что дьявол – друг твоей семьи.

Гамаш тоже поднялся и повернулся к двери. Он не видел ничего, кроме черноты, но потом появились и очертания. Его время кончилось. Он повернулся к кругу. Все глаза были устремлены на него, лица круглые и открытые, как прожектора, ищущие подтверждения, что все правильно.

– Я вернусь через несколько минут.

– Вы покидаете нас? – спросила Клара.

– Прошу прощения. Это необходимо. Но не бойтесь, ничего плохого с вами не случится.

Гамаш развернулся и вышел из мерцающего круга света, исчез за краем мира.

Глава сорок вторая

Агент Лемье провел его в самый конец коридора, в плохо освещенную комнату, где сидел какой-то человек, положив ногу на ногу, с фонариком на коленях.

– Привет, Арман.

Голос был такой знакомый. Да и фигуру, даже в тусклом свете, Гамаш узнал сразу. Он столько лет любил его. Они вдвоем еще в запретном возрасте заглядывали в бары, ходили на свидания вчетвером, зубрили учебники перед экзаменами, отправлялись в долгие прогулки, разбирали насущные мировые проблемы. А потом собирали их до последнего винтика. Вместе курили. Вместе прогуливали. Они были шаферами друг у друга на свадьбах. Стояли друг за друга горой, просили друг друга стать крестными своих драгоценных, любимых детей.

Внезапно Арман Гамаш снова оказался дома. Он прижимался щекой к грубой ткани дивана, устремив глаза на дорогу. Он ждал маму и папу. Они приходили домой через день. Но тем вечером приехала какая-то незнакомая машина. Из нее вышли два человека. Постучали в дверь. Рука бабушки нашла его руку, в нос ударил неожиданно резкий запах нафталина от ее свитера, когда она прижала его голову к себе, чтобы защитить его от слов. Но слова все же нашли его, накатили на него и прилипли к нему на всю оставшуюся жизнь.

Ужасная автокатастрофа.

И уже тогда с ним рядом был его маленький друг Мишель Бребёф. Гамаш рос, и его утешало знание того, что ничего страшнее в жизни уже не будет.

До сего дня.

Теперь он стоял перед этим человеком, которого так любил. Всадники отпущены на свободу и несутся вниз по склону, лошади ржут, оружие наголо. Пленных не брать.

– Bonjour, Michel.

– Ты ведь знал, да? Я видел это по твоему лицу, когда выходил сегодня из кабины лифта.

Гамаш кивнул.

– Откуда? – спросил Бребёф.

Гамаш оглянулся на стоящего в дверях агента Лемье.

– Он остается, Арман.

Гамаш уставился на Лемье, внимательно вглядываясь в его лицо. Но увидел только холодный, жесткий взгляд.

– Еще не поздно, – сказал Гамаш.

– Слишком поздно, – возразил молодой агент. – Для нас обоих.

– Тебя я не имел в виду, – сказал Гамаш.

Бребёф поднялся:

– Откуда ты узнал?

– Тайны, – сказал Гамаш, удивляясь спокойствию своего голоса. Этот разговор был похож на множество других, которые он вел с Мишелем. Логичный, вдумчивый, даже мягкий. – Мы боимся наших тайн. Ты сказал это мне в кабине лифта.

– И что?

– Ты сказал, что это один из уроков, которые я преподаю стажерам. Но это неправда. Я произнес эту фразу только однажды, и это было здесь, в старом доме Хадли. И сказал я эти слова агенту Лемье.

Бребёф задумался на мгновение.

– Значит, ты знал, что он работает на меня?

– Я знал, что он работает на кого-то другого, но не на меня. Я знал, что он шпион.

– Почему? – Бребёфа невольно одолело любопытство.

– Так действовал Арно. Просто и эффективно. Ввести человека, которому ты доверяешь, в какое-то дело – и пусть доводит ситуацию до точки кипения. Un agent provocateur. Я понял, что если люди Арно попытаются меня свалить, то будут делать это изнутри. Подсадят крота в мою команду. Но Арно пользовался услугами головорезов. Ты гораздо умнее. Ты выбрал человека располагающего, который умеет втереться в доверие.

Гамаш повернулся к Лемье:

– Ты легко сходишься с людьми. Вся команда приняла тебя. Ты умный, самокритичный. Ты вписался в команду. Это гораздо эффективнее, чем подсылать головорезов. Ты убиваешь поцелуем.

Холодные глаза агента Лемье выдержали пристальный взгляд Гамаша.

– Осторожнее, молодой человек. Вы играете с вещами, в которых ничего не понимаете.

– Вы думаете, не понимаю? – Лемье шагнул вперед. – Вы думаете, что я – молодой агент Лемье, наивный, неопытный, глуповатый? Вы полагаете, что я был сбит с толку щедрыми обещаниями суперинтенданта? Думаете, что меня соблазнили?

Говоря это, он подходил все ближе к Гамашу. Шел нарочито медленно, а голос его звучал ровно и бархатно, завлекающе. Обворожительно. Но очарование юности слезало с него как шелуха, а то, что приближалось к Гамашу, с каждым шагом становилось все старше и отвратительнее. Наконец Лемье остановился, почти уткнувшись лицом в лицо старшего инспектора. У Гамаша возникло ощущение, что это существо сейчас лизнет его своим омерзительным, скользким языком. Он изо всех сил заставлял себя не отступать, сдерживая рвоту.

– Вы думаете, что настанет день и я пожалею об этом, да?

Гамаш ощутил на своей щеке вонючее дыхание Лемье.

– Вы предсказуемы, старший инспектор. У вас потребность спасать людей, как когда-то спасли вас. Если вам еще раз будет предоставлена такая возможность. Суперинтендант рассказал мне о ваших родителях. Для большинства мальчишек это стало бы незаживающей раной, но вы сумели выжить и даже процветаете. Но заключенная вами сделка состояла в том, что вы будете помогать другим. Никто не может утонуть, пока вы на вахте. Тяжелый крест.

Гамаш чувствовал, как колотится его сердце.

– То, о чем мальчишки разговаривают друг с другом… Я представляю себе вас, Гамаш. Дюжий, рослый серьезный мальчик рассказывает своему другу о торжественной клятве помогать людям. И Бребёф торжественно поклялся помогать вам. Верно? Как Ланселот и Артур [77]. И в конечном счете один предает другого. Чему там учил вас ваш первый начальник? Евангелие от Матфея, глава десятая, стих тридцать шестой. Вы думали, что я не обращаю на это внимания? – спросил он Гамаша.