Сказка на ночь - Ясинская Марина Леонидовна. Страница 5
Плавуны обменялись между собой несколькими короткими квакающими фразами. Затем один из них, с зеленоватыми плавниками на предплечьях, довольно захохотал, и в следующий миг ее рывком подняли на ноги и повели сквозь лес.
Первый испуг прошел, и, хотя по-прежнему трясущаяся от страха, Эльза сообразила, что, во-первых, ее спутники — не верхом, значит, у нее есть шанс от них убежать, а, во-вторых, она не связана, и даже от плотно затянутой у нее на шее петле к рукам захвативших ее плавунов не тянется веревки. И, наконец, идут они прямо к недавно осушенному переселенцами лугу за западе от форта. Быть может, плавуны еще не знают, что там уже хозяйничают люди. Быть может, она успеет закричать или даже добежать до своих…
Закричать она успела. Добежать — нет. Хотя плавуны даже не торопились преследовали ее, пустившуюся бегом, прямо со склона лесистого холма, вперед, вниз, к людям. Чем дальше от плавунов отбегала Эльза, тем туже стягивалась на шее петля. Попробовав ее ослабить, девушка почувствовала под пальцами упругую скользкую поверхность, и, вскрикнув, отдернула руку — петля была живой, словно щупальце какого-то морского чудища.
Правда, ее крики донеслись-таки до охранявших поле наемников, и те немедленно вскочили на лошадей. Всадники помчались прямо к лесу, бесполезно паля из ружей, ворвались в заросли и вынуждены были замедлить ход.
Плавунов с Эльзой и след простыл…
— И что? Принцесса и принц жили долго и счастливо?
— Гм-м… Вроде того.
Хоть и плохо, плавуны все-таки говорили на языке людей. По крайней мере, некоторые. Только мало кто давал себе труд обмениваться с Эльзой хотя бы парой фраз. Разве что когда надо было объяснить пленнице, какую работу та должна выполнять. Да еще однажды плавун с зеленоватыми плавниками на предплечьях, тот самый, что был среди захвативших ее, проквакал:
— Челове-эки, вы плохо усвоили прошлый уро-о-ок… Мы разрушили все ваши ка-аменные города-а-а… Вы забы-ыли, мы-то по-омним.
Эльза почему-то ожидала, что, захватив ее в плен, плавуны станут расспрашивать о форте, о том, сколько людей его охраняет, какое у них оружие…
Плавунам, похоже, до всего этого не было дела. Никто ее ни о чем ни спрашивал. Не держал в клетке, не привязывал. А зачем? Петля живого щупальца на шее была надежнее любой привязи. Она задушила бы ее прежде, чем Эльза успела убежать от прибрежного поселка плавунов. И прежде, чем успела бы перерезать щупальце чем-то острым.
Вот работать заставляли. Собирать на залитых водой лугах водоросли, а потом сушить их и толочь. Чистить острые ракушки. Кормить ядовитых летучих рыб. Чистить за огромными существами с черной лоснящейся кожей, двумя плавникам и хвостом и с дружелюбными мордами, смахивающими чем-то на короткошерстых котов. Эти чудища заменяли планунам скаковых лошадей.
Зачем плавунам была нужна человеческая пленница, Эльза не понимала. Не ради же работы ее захватили? Ведь наравне с ней занимались точно таким же трудом и другие плавуны, и было не похоже, что они не справляются без помощи пленников.
Убивать, кажется, тоже не собирались. По крайней мере, пока.
Но пришло время, когда Эльза от души пожелала, чтобы ее лучше убили. Случилось это, как только она поняла, что плавуны привели ее к себе лишь по прихоти одного из них, с зеленоватыми плавниками на предплечьях.
…Когда несколько месяцев спустя Эльза больше не могла трудиться на залитых водой лугах — наклоняться за водорослями мешал живот — ее перестали заставлять работать. Начали лучше кормить. Когда как-то раз заболела — лечили. Даже говорили изредка.
Настал день, когда плавун с зеленоватыми плавниками на предплечьях подошел к Эльзе, долго рассматривал ее прозрачными рыбьими глазами без ресниц, а потом снял с ее шеи щупальце-ошейник.
Эльза убежала той же ночью…
— В маленьком королевстве этому событию очень обрадовались. И сыграли принцу с принцессой громкую, красивую свадьбу. Вот после нее-то принцесса с принцем и зажили долго и счастливо…
До форта Эльза все-таки добралась. Измученная, чуть живая — но дошла.
Не сказать, чтобы ее появлению особо обрадовались. Но удивились. А некоторые даже изъявили сочувствие. Которое, впрочем, немедленно иссякло, как только Эльза рассказала, что с ней приключилось.
Выслушав ее историю, переселенцы, привечавшие в форту чужаков и картежников, легкомысленных девиц и просто подозрительных личностей, регулярно устраивавших безобразные пьяные драки в салуне, окаменели лицами. Многие из них уже потеряли кого-то из близких в непрекращающихся схватках с плавунами, потому рассчитывать на их сочувствие Эльзе не приходилось.
— Только ублюдочных плавунцов нам тут не хватало, — пришли к единодушному выводу переселенцы.
Они бы собственноручно вытолкали Эльзу за стены форта и спокойно захлопнули бы за ней ворота, а еще лучше — спалили бы на костре, но тут вмешался Эд. Прошел сквозь толпу — звенели исцарапанные шпоры на тяжелых сапогах, ладонь лежала на рукояти револьвера — а покажите-ка хоть одного, кто не видел, как ловко он управляется с этим оружием! — линии подбородка жесткие, застывшие, шрам на смуглом лице побелел, а в пасмурных глазах вот-вот грянет гроза. Подошел к Эльзе, которую окружила клокочущая возмущением и праведным гневом толпа, взял ее за руку и молча, спокойно, не торопясь, повернулся спиной и повел сестру в офицерскую пристройку к казарме.
— Поживешь пока здесь, — едва не впервые обратился он к ней.
Измученная, заплаканная, Эльза ничего не ответила. Только без сил повалилась на жесткую седельную кровать и заснула.
С тайным желанием никогда больше не просыпаться.
Но просыпаться все-таки пришлось.
Пришлось выходить из казармы. Резаться об острые взгляды переселенцев. Вздрагивать от ударов жестоких слов.
С замиранием сердца ждать каждый вечер брата — лишь бы вернулся живым и невредимым. Эльза перестала бояться его, молчаливого, замкнутого; Эд больше не был для нее чужим. Он оставался по-прежнему далеким, но непостижимым образом был близким и родным.
Эльза больше не выходила за пределы форта — после случившегося Эд не пускал. Ей оставалось коротать день за днем, месяц за месяцем, внутри высоких бревенчатых стен, за которыми сменяли друг друга осень, зима и весна с летом. Не обращать внимания на злые пересуды. Прислушиваться к разухабистой игре расстроенного пианино и взрывам пьяного смеха, доносящихся из салуна, к нередкой, но оттого не ставшей привычной стрельбе, и надеяться, что это — драка в кабаке, а не атака на форт. Ждать возвращения брата. Размышлять — обо всем на свете. Вспоминать.
Эльза часто думала, отчего Эд стал таким? Замкнутым, жестким, молчаливым. Страшным…
Потом вспоминала Илву — слой свинцовых белил и клюквенных румян на нездоровой желтоватой коже. Вспоминала, как давным-давно, будто в другой жизни, уговаривала сестру переехать, убеждая, что ничейные земли за морем — как раз то место, где возможна другая жизнь — и дивилась своей наивности.
Не место делало жизнь такой, какой она была. Такой ее делали люди.
Не-люди, впрочем, как выяснилось, тоже.
Слышала — снова и снова — слова плавуна с зеленоватыми плавниками: "Челове-эки, вы плохо усвоили прошлый уро-о-ок… Мы разрушили все ваши ка-аменные города-а-а… Вы забы-ыли, мы-то по-омним.". И, невольно прижимая руки к животу, а позже — колыбель к груди, с тревогой прислушивалась к далекому грохоту морского прибоя. В нем ей чудилось грозное предупреждение и голос неизбежности.
Неизбежности, от которой не уйти и не спастись. Разве только получить небольшую отсрочку.