Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир. Страница 60

Теперь представьте, что мы идем на стрельбище. Это продольная низина, в торце которой срезан обрыв и вдоль него уместилось пять или шесть круглых белых мишеней на палках.

Нас по очереди выводят на огневой рубеж, дают по три стрелы и велят целиться. До мишеней метров тридцать.

Я стреляю — и мне стрелять приятно: в этом есть элемент детской игры. Давно мне не разрешали пострелять из лука.

Я попадаю в мишень дважды. Третья стрела уходит в молоко.

Я смотрю на остальных моих спутников. Они стараются, целятся точно так же, как если бы нас привели на настоящее стрельбище и дали нам карабины. Никто не шутит, не улыбается — хотя стрельба из лука должна бы вызвать улыбки и веселые голоса.

Нет, все напряжены, все стараются, все стремятся скорее на фронт — отстоять родной город, отомстить за поруганную честь сестер и невест, за кровь своих детей. Хотя я уже подозреваю, что далеко не у всех есть сестры, невесты и дети.

Из двадцати двух новичков отбирают девять стрелков, которым выдают луки и стрелы. Я среди лучших, а вот Цыган лука не получил. Он возмущается. Инструктор по стрельбе из лука, смуглый попрыгунчик с наклеенной улыбкой, радостно заявляет:

— Я тебя, дурак, отсеял, потому что ты в мишень попасть не можешь. Такой, как ты, мимо дракона промахнется.

— Мимо кого? — спросил Цыган.

— А ты про дракона не слыхал?

— Про какого дракона?

— Ну ты тупой, братец, — сказал инструктор. — У ублюдков драконы есть. Два или три. Они их пока на других участках фронта используют.

— Живые?

— А то какие же?

Подошел майор-идеолог, который нас не выпускал из-под контроля. Он вмешался в разговор.

— Есть различные мнения, — сказал он. — Не исключено, что это своего рода машины, которые используются в боевых условиях.

— Вроде бронепоезда? — спросил я. И какой черт меня дергал за язык?

— Ты что сказал? — спросил идеолог. — Как ты сказал?

Тут мне пришлось применить свои способности. «Забудь, — мысленно приказал я майору. — Никакого бронепоезда. Я спросил тебя: «Как ящерица?» Понял? Я тебя спросил: «Как ящерица?»

Глаза у индюка потускнели. Внутри его происходила некая борьба, ведь он также не был лишен гипнотических способностей. Сражение между косой и камнем кончилось моей победой. Коса сдалась.

— Я сказал — ящерица, — повторил я вслух. Мои коллеги тем временем горячо обсуждали боевые качества луков, о которых два дня назад и не подозревали.

— Ну какая ящерица! — почти возмущенно воскликнул майор. До него наконец-то все дошло. — Дракон в сто раз крупнее ящерицы, и к тому же он испускает из себя пламя и дым.

— Меня можно направить в штаб, — сообщил голубоглазый молодец. — На гражданке я был на руководящей работе.

— Посмотрим, — сказал майор. — А пока, сержант, давай мне стрелков, я с ними проведу показательные занятия. Пошли все. И стрелки, и те, кто в стрелки не попал.

Мы уже начали привыкать к агитационному летнему театру. По крайней мере каждый старался занять то же место, как на первой лекции. Это бывает везде — и в доме отдыха, и на пароходе. Стоило тебе разок сесть к окну, и ты уже всю смену будешь сидеть у этого окна, хотя в зале сколько угодно свободных мест.

— Пришла пора, — сказал майор-идеолог, — познакомиться ближе с нашими врагами. Так как, к сожалению, вы были поражены газами, то внешний вид ублюдков вам незнаком.

Майор уселся на свой стульчик, в стороне от экрана, и дал сигнал киномеханику к началу демонстрации.

Сначала мы увидели холмистую голую местность. Точка зрения камеры была расположена очень низко — будто оператор выглядывал из траншеи или ямы.

Далеко на горизонте появилась цепочка людей, вооруженных короткими копьями и мечами. Они бежали к нам, проваливаясь в ямы, перепрыгивая через канавы, — вся полоса их наступления была перекопана.

Хоть экран находился в раковине эстрады, в полутьме, все же видно было так себе. Лишь когда нападающие приблизились метров на двадцать, я сделал для себя удивительное открытие. Это были не люди!

Должен сказать, что это открытие повергло меня в шок.

Я готов был увидеть негров, китайцев, австралийских аборигенов — кого угодно, но не инопланетных существ, не исключено, что и роботов, с металлическими, золотого цвета головами, в которых были косо прорезаны щели, а рты растянуты в постоянной зловещей улыбке.

По залу прокатился шум, и кто-то выругался.

Камера уткнулась в рожу одного из пришельцев, и она все росла и росла, пугая своей блестящей неподвижностью, а отблеск дергающегося в его лапе меча падал на щеки.

Только когда ублюдок… — а майор все время повторял, как испорченная пластинка: ублюдок, ублюдок, ублюдок… — приблизился настолько, что его лицо заняло половину экрана, я понял простую штуку — это не лицо. Это маска. Металлическая маска, причем изготовленная грубо и позолоченная — в наши дни люди не ходят в атаку в масках, — заставила меня поверить в пришельца, инопланетянина, чудовище.

Но то, что стало ясно мне, остальным в зале не было очевидно.

Они были напуганы и постепенно замолкли, благо что майор включил музыку. Это был музыкальный фон для врага, для ублюдка — он был настырен и всепроникающ, как мелодия немецкого марша из Седьмой симфонии Шостаковича. Но основную мелодию вел барабан, и лишь взвизгивала флейта, как будто зайчонок при виде волка.

Камера прошла по лицам шеренги наступающих врагов, и одинаковость масок убедила уже не только меня в том, что эти люди скрывают свои лица, а судя по их рукам, походке, фигурам, облаченным в короткие плащи и широкие штаны вроде лыжного костюма моего дедушки, они относились к племени людей.

По летнему театру пронесся вздох облегчения — пугали-пугали, а оказалось шуткой.

— А чего они? — спросил кто-то.

— Лица их столь отвратительны, — быстро ответил майор-идеолог, — что они их скрывают от нас.

— Нет, — твердо возразил не замеченный мной раньше невысокий, плотный, даже скорее грузный парень с красной, в бурость, рожей алкоголика, которая некогда была вполне умным и, возможно, даже с тонкими чертами лицом. Его курчавые волосы были тронуты ранней сединой и казались серыми. — Когда я страшен, я маску напяливать не буду — вы меня таким бойтесь, как я есть. А маска, она, если присмотреться, не страшная.

— Давайте не будем обсуждать эту проблему сейчас, — рассердился майор. — Для кого красивые, а для кого некрасивые. Факт есть факт — узнавание им неприятно.

— А наши как? — спросил тот же парень. — Наши маски для них красивые или нет?

— Твоя фамилия как? — спросил майор.

— Моя фамилия Зоркий. И зовут меня Ким. То есть Коммунистический интернационал молодежи. А что это значит, спросите у моего папаши.

— Я отметил твое замечание, рядовой Зоркий, — сказал майор, делая пометку в своем черном блокнотике. Неуловимым движением фокусника он вытаскивал этот блокнотик откуда-то из рукава и писал в нем золотой маленькой ручкой — чуть больше спички.

— Но вы не ответили на вопрос, — сказал Ким. Мне он все больше нравился.

— Я отвечу отдельно, в личной беседе, — сказал майор. — А теперь прошу вас внимательнее вглядеться в форму одежды, вооружение и общий вид нашего противника. Его образ должен запечатлеться в сознании навсегда.

Следующее занятие с нами вел человек из штаба. Тот самый усач во френче, который нас встречал. Он представился начальником армейской разведки.

Мне он показался человеком нормальным, с узким усталым лицом, к которому пошло бы пенсне. Нарушали этот образ свисающие по сторонам рта светлые усы.

Мы сидели в нашей столовой, он расстелил на столе большую карту и пытался выяснить, кто из нас имеет опыт работы с картой. С картой здесь сталкивались все, кроме самых тупых. В конце концов, мы ветераны, а не новобранцы. За каждым есть дела покруче тех, что снились нашему идеологу майору.

Я старался понять, насколько карта соответствует действительности. Для обучения порой используют — везде, даже в настоящих штабах — условные карты. И штабные игры можно устраивать на них. На самом деле этой деревни Переплюевки и речки Ремейки на свете не существует, а высоту Кривую можно взять лишь в воображении.