Операция «Гадюка» (сборник) - Булычев Кир. Страница 59

Я убежден, что никто, кроме меня, этих криков не слышал. Но я понимал, что в помещении класса достаточно светло и потому майор внимательно следит за своими учениками. А раз так, то он видит и меня, а если я не буду вести себя так же, как прочие ученики-курсанты, то я себя разоблачу.

Поэтому я, хоть в этом неловко признаваться, подпрыгивал, кричал, узнавая своих родных и свой погубленный врагом дом, кричал в такт все убыстряющейся музыке. Как это называется? Радение! То ли хлысты, то ли какие-то другие сектанты собираются вместе, надевают белые рубахи и прыгают под хоровые песни, пока не придут в раж и не ударятся в свальный грех.

Не переставая повторять заколдованные фразы, майор вдруг посмотрел через наши головы на дверь и кивнул. Я не посмел обернуться — это означало выдать себя. Майор наклонился к музыкальному ящику и убавил звук.

Потом сказал:

— Поворачиваемся направо и один за другим выходим в боковую дверь, идем и помним — все помним, все преступления наших врагов помним, несем в себе как чашу с кровью, пепел наших родных стучит в наше сердце, раз-два, раз-два…

Ага, он уже цитирует классиков, подумал я. От великого до смешного ровно два шага.

И тут я увидел, что боковая дверь, которая открылась незаметно для меня и рядом с которой стоял перешедший туда человек во френче, окружена по раме металлической полосой, чуть светящейся в полутьме, — это устройство было сродни тем, что бывают в аэропортах для проверки на металл.

Интересно, для чего здесь этот прибор?

Сразу стало видно, что за границей двери стоит нечто вроде пульта, и, когда первый из новобранцев прошел сквозь эту раму, по ней пробежали зеленые огоньки, а сам новобранец на секунду остановился, схватился за голову — я внимательно следил за его реакцией. Что бы то ни было — я был должен повторить его движения… если то же сделает и следующий курсант.

Первый возобновил движение и прошел к двери. Френч помог следующему сделать шаг — тот что-то оробел. Снова зеленые огоньки — второй исчезает за рамой. Я не спешил быть среди первых, но и отставать особенно не стремился. Мне любопытно было, как пройдет это испытание. Цыган, тот пошатнулся, проходя сквозь дверь. Среди зеленых огоньков замигали красные, мне показалось вдруг, что сейчас френч отправит Цыгана обратно, но тот только подтолкнул его в спину, и Цыган как заведенный зашагал дальше и исчез за следующей дверью.

Я трусил. Черт его знает, что эта рама делает с твоей психикой. Ведь не зря ее здесь поставили. И если она призвана вычистить из памяти человека все, что в ней лежало раньше, то меня этот вариант совсем не устраивал. Хотя, как известно, свист пули, предназначенной тебе, ты не успеваешь услышать. Если ты услышал свист пули, значит, она уже пролетела мимо — ведь звук распространяется в воздухе с позорно медленной скоростью.

Рассуждая так, я ступил вперед — моя очередь. И тут же успокоил себя. Если меня хотят лишить памяти, то не надо было устраивать лекции с гипнозом и музыкальным сопровождением в открытом летнем кинотеатре о зверствах неких врагов. Уже можно было предположить, что нас психически обрабатывают на роль солдат, искренне преданных делу, которое они защищают, — любопытная идея и нечто новое в психологии! Но в таком случае нет нужды лишать новобранцев памяти!

Утешая себя такими рассуждениями, я шагнул в проем. В первое мгновение ничего особенного не случилось. В следующее я почувствовал головокружение, чуть было не потерял сознание, но человек у пульта дружески поддержал меня и сказал:

— Не переживай, мы все сделаем как надо.

Пройдя раму, я попал в туман. Впереди был свет. Я прошел несколько шагов и оказался в открытом поле в окружении полудюжины моих товарищей.

Со всеми нами произошло странное и приятное изменение. Мы как бы проснулись. Солдаты были невеселы — кто будет весел после такой лекции? — некоторые матерились, другие старались завязать разговор, но главное — всю тупость как рукой сняло. Даже Цыган, хоть и выглядел не в своей тарелке, снова стал вполне нормальным человеком.

Моя последняя догадка оказалась верной. Рама предназначалась не для потери памяти, а для возвращения нас в человеческий облик. С одной лишь разницей — наши собственные воспоминания были подменены воспоминаниями наведенными, сделанными здесь, по заказу. Мы стали наемниками нового, высшего типа, наемниками, которые будут сражаться за свой родной дом. А тут каждый профессионал стоит двоих соперников, которые такой уверенностью не обладают.

Надо было проверить свою гипотезу.

— Ты не куришь? — спросил я Цыгана. Любопытно — он-то помнит, что мы с ним сюда приехали из Меховска и никогда в городе, который нам показывали на экране, не были?

— Не, не курю, — сказал Цыган, не глядя на меня. Но не потому, что я ему был противен или он хотел спрятать от меня подозревающий взгляд. — Нет, не курю, — продолжил он. — Но ты подумай — какие сволочи. Какие сволочи, а?

— Ты о них?

— Конечно, об ублюдках этих. Ну, попадись мне в руки кто-нибудь из них, я его разорву на мелкие клочки… — И он показал мне, как он будет их рвать.

— Блин, — заявил кто-то еще.

Ясно было, что он согласен с Цыганом.

Ну что ж, теперь я мог искренне сказать, спасибо тебе, дорогой мой маленький Яков Савельевич, который установил в моем мозгу блок защиты от внешнего воздействия. Лера как чувствовала, что грозит мне именно это.

Я огляделся. Кого-то не хватало. Ну думай, Гарик, думай! Кого нет? Не было Риты, Маргариты Савельевой, подруги моего кузена Аркадия. В рефрижераторе была, теперь сгинула. И не спросишь.

Я ощущал себя человеком в обществе обезьян. Я не только понимал, что их интересы просты и они управляемы, как электрические чайники, я понимал также, каким образом я смогу стать одним из них, и мне это сделать теперь нетрудно, потому что, за исключением прошлого, которое им подменили, эти люди в остальном абсолютно нормальные, не очень далекие, не очень умные, сверх меры жестокие и равнодушные солдаты, большей частью наемники либо попавшие на какую-то из недавних войн по призыву, по приказу и искалеченные в этой войне настолько, что уже никогда не найдут себе места в нормальном обществе. Им нужно убивать, чтобы в конце концов быть убитыми.

И я — один из них.

Это то, что и следовало доказать.

Половину задания я выполнил.

Я теперь знаю, каким образом обеспечивается доставка людей на место боя. Остался пустяк — сообразить, почему надо делать это с такими сложностями и предосторожностями и с кем мы намерены воевать, мои драгоценные коллеги? Хорошо бы, чтобы это не стало школой для террористов, которых натаскивают на уничтожение нашего собственного правительства. Современные наемники чаще всего воюют с другими наемниками. А кто-то пожинает политические плоды. Такая ли ситуация здесь? Туда ли я попал, ребята?

Наша группа увеличивалась. Все по очереди проходили сквозь раму и становились снова простыми ребятушками-солдатушками. Мы нужны были тупыми и послушными, пока нас перевозили в рефрижераторе и потом вкладывали нам в голову ложную информацию. Теперь все это позади, и с новой информацией мы начинаем боевую карьеру. Как славно!

Мне не хочется тратить время на описание нашего вживания в тот мир. Я уже столько раз наговаривал и писал отчеты о моей жизни здесь, что мне кажется — рассказа о первой лекции идеолога-майора достаточно, чтобы в принципе понять, как шла обработка.

Причем обработка была достаточно эффективна. Сначала из меня вычерпали все, что в моей голове находилось, а потом по частям, ложками или иными сосудиками, вливали в голову то, что должно было в ней находиться, с точки зрения моих новых нанимателей.

Например — оружие.

Я совершенно точно знал, что любой из нашей двадцатки отлично знаком и с пистолетами разных марок, и с автоматом Калашникова, и с гранатометами — каждый прошел современную войну, на то мы и ветераны. Так вот самое странное в нашей новой войне было отсутствие в ней современного оружия. Нам выдали сабли, сказав, что настоящий меч мы должны добывать на поле боя. Некоторым, проверив сначала на стрельбище, выдали луки, хорошие боевые луки со стрелами.