Доктора флота - Баренбойм Евсей Львович. Страница 88

Это было ни с чем не сравнимое удовольствие — подышать несколько минут удивительно вкусным сыроватым воздухом, подставляя воспаленное лицо порывам холодного ветра. Но вахтенный командир уже безжалостно командовал:

— Марш вниз! Центральный! Следующую пару наверх!

Иногда эти счастливые минуты нарушала немецкая авиация. Она поднималась с аэродромов Бардуфос, Варде или Вадсе и летела над морем. Все кубарем сыпались вниз. Лодка быстро уходила на глубину.

Васятка подружился с акустиком — старшиной первой статьи Калниным. Акустик на лодке был знаменитый, известный всему флоту. Его грудь украшали ордена Красного Знамени и Отечественной войны. Он оказался земляком Васятки. Тоже с Лены, только из-под Якутска. Когда было спокойно, он давал Васе второй гидрофон. В нем была слышна не только работа винтов, но и голоса на мостике, шаги по палубе. Однажды старпом разрешил Васе взглянуть в перископ. Он увидел обрывистый норвежский берег, мрачные голые скалы, безлюдье.

Только на девятый день лодка, наконец, обнаружила глубоко сидящий, шедший, видимо, с грузом руды немецкий транспорт. Мористее транспорта шло охранение — три катера-охотника. Макареев поднырнул под них, на миг высунул перископ и выстрелил веером двумя торпедами. Торпеды прошли мимо, потому что взрывов на лодке слышно не было. Зато лодку обнаружили вражеские охотники. Они долго бомбили ее, но где-то в стороне. Только одна бомба взорвалась в опасной близости. Лодку встряхнуло, вылетели из плафонов электрические лампочки, погас свет. Вскоре бомбежка прекратилась.

Больше целей не было. Макареев ходил мрачный, с мостика почти не спускался. Даже еду вестовой носил ему туда.

Вася уже привык к суровым будням лодочной жизни: к тесноте, к узкой неудобной щели между торпедами, где лежал его матрац, к тому, что спать приходилось в бушлате и зимней шапке со спущенными ушами. Облицованный пробковой крошкой борт отсека был покрыт слоем инея и от него веяло холодом. Концевые отсеки лодки самые холодные, электрогрелки мало помогают. Единственное место, где еще терпимо и можно погреться — это электромоторный и центральный отсеки. В центральном хорошо — мерно шумит гирокомпас, пощелкивают указатели перекладки рулей, ярко светят электрические лампы. Но появляется Макареев и раздается его бабий голос:

— Лишним занять места согласно расписанию.

Поэтому в свободное время Вася часто сидел на стуле-разножке, облокотившись спиной о твердый бок торпеды, и читал учебник хирургии. Этот учебник стал его главной книгой. Все остальные он оставлял на потом, когда будет свободное время.

После обеда подошел акустик Андрей Калнин и сказал смущенно:

— Слышь, земляк. Чего-то с утра живот болит, спасу нет.

— Давай посмотрим, — охотно вызвался Вася. Больных на лодке по-прежнему не было. Он уложил акустика на короткий диван в кают-компании, осторожно дотронулся до живота. В правой половине живот был болезненный, слегка напряжен. «Дефанс», — отметил он про себя и спросил:

— Рвота была?

— Вырвало разок ночью, — признался Калнин.

Сомнений, что это классический аппендицит, у Васи не было. Постоянные сомнения появятся потом, когда он станет опытным хирургом.

Вася знал, что в подобных ситуациях на подводных лодках фельдшера избирают тактику выжидания. У большей части больных образуются инфильтраты, они протекают медленно и чаще всего лодка успевает вернуться с позиции обратно и сдать больного в госпиталь. Если же процесс течет бурно и наступает перфорация отростка, а лодка находится далеко от своих берегов, больной погибает. Случаи эти достаточно редки. За годы войны на бригаде их было только три. Дважды на «Малютке» и один раз на «Щуке». Избежать этого невозможно. Держать на каждой маленькой и средней лодке врача-хирурга и все необходимое оснащение — непозволительная роскошь. Врачей и так не хватает.

Упрямый Андрей никак не хотел покидать свою выгородку и уступать место второму, менее опытному акустику.

— Посижу немного, может, полегчает, — говорил он, но время шло, а облегчение не приходило. Временами он морщился, хватался рукой за живот, несколько минут сидел неподвижно с застывшими, устремленными в одну точку глазами. Затем лицо его ненадолго прояснялось и он сообщал: — Отпустило чуток.

Васятка доложил командиру о случившемся. Выслушав его, Макареев нахмурился, сказал:

— Только этого нам не хватало. Что ж теперь делать?

Вопрос этот предназначался, по-видимому, себе самому, но Вася с готовностью ответил:

— Я могу его прооперировать, товарищ командир. Инструменты есть.

— Сумеешь? — спросил старпом. — Ты ж только на третьем курсе. Еще больше двух лет учиться.

— Ну и что? — удивился Вася. — Сколько раз видел, как делают, ассистировал во время операции.

— А сам делал?

Он едва не ответил утвердительно, так у него чесались руки, подумал: «Случись какое-нибудь осложнение, у кого спросить совета? Не у кого». Поэтому, мгновение помедлив, ответил:

— Нет, самому не пришлось.

— Видела баба, как суседка рожает, да больно не было, — мрачно пошутил командир. — Отставить операцию. Наблюдайте за больным.

— На М-184 тоже аппендицит был, успели вернуться и в госпиталь сдать, — задумчиво произнес старпом. — Может быть, и наш поправится.

Через сутки Калнину стало заметно хуже. Он побледнел, осунулся, черты лица его заострились, глаза запали, губы потрескались и стали сухими. Он лежал на откидной койке, прикрытый синим шерстяным одеялом, держась рукой за правый бок. Было видно, каких больших усилий ему стоит не стонать.

Командир и старпом подошли к нему. Старпом весело стал рассказывать, как ему вырезали аппендицит.

— Везут на коляске в операционную, я весь трясусь, думаю — последний раз небо в окошке вижу. Зарежут, дьяволы. Потом женщина подошла, молодая, красивая. Фиалками от нее пахло. Стала нежно по лицу гладить, зубы заговаривать, а проснулся — все, говорят. Веришь, ничего не почувствовал.

Андрей наполовину латыш. Его правильная фамилия Калнынь. Когда его отцу Адаму исполнилось семнадцать, он вслед за средним братом уехал в Петербург и устроился работать на механический завод Мартенса. Спокойный, добросовестный Адам с привыкшими к работе руками вскоре стал на заводе механиком. В 1913 году немецкий император Вильгельм, узнав, что великая русская княгиня Ольга готовится стать матерью, прислал ей в подарок новейший родильный стол. Из царского дворца попросили у Мартенса механика для сборки стола. Адам собрал стол за один день, продемонстрировал его царице и получил из ее рук медаль «300-летие дома Романовых». Царица приказала накормить умелого мастера. В ту пору на огромной кухне Зимнего дворца проходили стажировку слушательницы Зиминского института, готовившего горничных и поварих для самых высокопоставленных петербургских семей. Девушка, которая кормила Адама, понравилась ему. Она была служанкой из дома Безбородко. Вскоре они поженились. А в 1924 году средний брат, занимавший к тому времени крупный хозяйственный пост в Восточной Сибири, вызвал Адама к себе. Там и родился Андрей.

На третий день акустику стало заметно хуже. У него появился жар, пульс сделался частым, приступообразные боли в животе не прекращались ни на минуту. Страдания его, видимо, были столь нестерпимы, что он тихо попросил Васю:

— Сделай, браток, что-нибудь. Больно жгет, язви его в душу.

Утром, после бессонной ночи, Вася доложил Макарееву:

— Хуже ему, товарищ командир. Разрешите сделать операцию пока не поздно.

Брови Макареева нахмурились, брезгливо опущенные вниз уголки рта поползли кверху, пальцы забарабанили по стеклу репитера гирокомпаса. Все это были признаки принятия командиром важного решения.

— Не разрешаю, — медленно, словно продолжая додумывать, произнес он. — Вы, Петров, личность на лодке случайная. Какой с вас спрос? Зарежете человека. А с меня потом голову снимут. Мне эти неприятности ни к чему.

Вася стоял перед ним, чувствуя, как румянец заливает сначала лицо, потом и шею. Воздух в центральном посту внезапно стал душным, горячим.