Нищета. Часть вторая - Гетрэ Жан. Страница 33

Увидев незнакомку, внезапно появившуюся в минуту охватившей его острой душевной тревоги, аббат вскричал:

— Клара больна! Вы явились сказать мне об этом. Вот почему она не писала сама!

— Успокойтесь, сударь, Клара здорова. Я еще вчера виделась с нею.

Крупные слезы показались на глазах старика.

— Почему же она мне не пишет? Почему вместо нее все время пишет госпожа Сен-Стефан?

— Я пришла рассказать вам об этом.

— Садитесь же к огню, дитя мое, согрейтесь, подкрепитесь, а потом объясните мне в чем дело.

Старик был бледен и дрожал от волнения. Анна (читатель, без сомнения, узнал ее) села напротив. Она озябла и проголодалась, но была слишком взволнованна, чтобы есть.

— Я вынуждена вас огорчить, — начала она. — Кларе грозит серьезная опасность, и только вы один можете спасти бедняжку.

— В чем же дело? — повторил аббат. Охватившая его дрожь усилилась, и он побледнел как мертвец.

Анна колебалась.

— Говорите смело!

Тогда без лишних слов, напрямик, она изложила ужасную историю, в точности так, как слышала ее от самой Клары.

Потрясенный старик внимал, не перебивая. Казалось, он был поражен в самое сердце; дыхание его временами прерывалось и переходило в хрип. Когда Анна кончила, он некоторое время молчал. Затем спокойным, ровным голосом, который находился в противоречии с искаженными чертами его лица, аббат проговорил:

— По вашим словам, моя племянница провела несколько дней в больнице святой Анны. Значит все, что вы мне рассказали, — плод ее расстроенного воображения. — Затем, внезапно потеряв самообладание, он воскликнул в приступе горя: — О, дитя мое! Бедное мое дитя!

— Все, что вы от меня услышали, — чистая правда, — ответила Анна. — Клара находится в здравом уме и твердой памяти.

Аббат Марсель лихорадочно ворошил угли в камине, ударяя по ним щипцами с такой силой, что сыпались тысячи искр. Он принял близко к сердцу известие о том, что Клара в опасности; но роковые предубеждения лишали священника возможности судить здраво. Щеки его побагровели, глаза сверкали. Анна, понимая, что с ним творится, пыталась его убедить.

— То, что я рассказала, кажется вам чудовищным? Ну что ж, поезжайте в приют Нотр-Дам де ла Бонгард; возьмите с собой судебного следователя, захватите их врасплох, и вы увидите, что там творится. Ваши религиозные убеждения не могут пострадать от того, что вы положите предел злодеяниям, которые там совершаются.

Аббат, согбенный годами, встал и выпрямился во весь рост. Лицо его пылало; казалось, его озарял отблеск аутодафе. Вера одержала верх.

— Изыди, сатана! — вскричал он громовым голосом. — Изыди, искуситель, принявший образ юницы, дабы клеветать на церковь!

Он жестикулировал, как бы изгоняя злого духа, и бормотал заклятия.

Анна не удивилась: она ожидала, что произойдет нечто подобное.

— К сожалению, сударь, — промолвила она с ледяным спокойствием, — все это — правда, и медлить при таких обстоятельствах, не принимая мер, чтобы обезвредить злодеев, — преступно.

— Вы лжете! — повторил аббат.

Тетушка Тротье, прибежавшая на крик хозяина, беспрестанно крестилась. Собака, которой наскучил шум, несколько раз зевнула и снова растянулась перед камином.

— Повторяю, сударь, — сказала Анна, — все, что я вам сказала, — истина, святая истина.

Она хотела уйти, но аббат удержал ее, крепко схватив за руку.

— Не уходите! А то вы пойдете на постоялый двор и наговорите там чего-нибудь лишнего. Вы можете переночевать в комнате Клары.

Старик так был взволнован, что Анна испугалась: а вдруг сердце его не выдержит?

— Как вам будет угодно, — ответила она. — Никто не посмеет сказать, что я намеренно огорчила дядю Клары.

Эти слова дошли до сердца аббата.

— Дитя мое, — проговорил он, — я вижу, от природы вы вовсе не злы; вы все это выдумали, желая позабавиться. Ну, не бойтесь, признайтесь, что это так! Господь милосерден, он вас простит.

— Повторяю вам, сударь, все это — правда! — ответила Анна, следуя за тетушкой Тротье, которая в полной растерянности отвела ее в комнатку Клары.

Престарелый кюре внушал Анне глубокую жалость, но она не верила, что он поможет ей освободить подругу. Все же девушка решила дождаться утра и попробовать переубедить упрямца. Разбитая усталостью, она, не раздеваясь, бросилась на кровать и заснула.

Около часу ночи ее разбудил шум: кто-то силился открыть дверь. Затем упал какой-то металлический предмет, по-видимому нож. Неужели столь добрый аббат Марсель мог в исступлении фанатизма покуситься на ее жизнь за то, что она выступила с обвинениями против мнимосвятой Эльмины? Анна не стала над этим задумываться. Мысль о борьбе со стариком была ей противна. Она распахнула окно и, пользуясь тем, что комната была расположена внизу, выпрыгнула на улицу.

Метель улеглась, но холод прибирал до костей. Закутавшись в накидку с капюшоном, Анна попыталась определить, где она находится. Это ей легко удалось — в деревне был лишь один ряд домов. Беглянка отыскала постоялый двор, узнав его по висевшей на перекладине большой вывеске, которая раскачивалась от ветра. На ней была изображена белая лошадь, а ниже красовалась надпись:

Анна стучала довольно долго. Наконец приоткрылось окно, и высунулся молодой Дидье, трактирщик. Этот постоялый двор содержали еще его предки (здесь всякое занятие было наследственным). Различив при коптящем свете фонаря фигуру Анны, он испуганно воскликнул:

— О Господи! Никак Клотильда вернулась?

Окошко захлопнулось, и стало ясно, что здесь ждать гостеприимства бесполезно. Анна вышла на дорогу, тянувшуюся между дубами. Дойдя к утру до соседнего селения, она смогла наконец отдохнуть в первой же хижине у ярко пылавшего очага. Затем она пустилась пешком в дальнейший путь, к германской границе, горько раскаиваясь в том, что предупредила аббата, который мог скорее повредить племяннице, чем помочь ей. Во всяком случае, Анна твердо решила не оставаться в стороне.

XIX. Два фанатика

Сердце аббата Марселя обливалось кровью, но в слепоте своих заблуждений он, как одержимый, готов был вонзить кинжал в грудь любого врага религии и собственноручно сжечь его на костре. Возможно ли, чтобы лица столь добродетельные обвинялись в столь гнусных преступлениях? Возможно ли, чтобы его племянница находилась в тюрьме Сен-Лазар?

Сен-Лазар! Он не представлял себе этого зловещего и таинственного места. Демоны, казалось ему, рыщут там словно волки в поисках ускользающих от них душ. А вдруг Клара умрет? А вдруг ее арест приведет к позорным разоблачениям? Но не сказано ли в писании, что надо отсечь и бросить в огонь руку или ногу, ставшую источником соблазна?

Быть может, Кларе предстоит скончаться без исповеди… О, если бы он мог ее образумить! Даровал же Иисус прощение Марии Магдалине и Марии Египетской… Не следует ли и ему простить племянницу? Господь, наверное, не откажет ей в милости. Но если она будет настаивать на своих чудовищных обвинениях? Тогда при первой же ее попытке выступить публично ему придется самому убить несчастную, осмелившуюся клеветать на праведных людей…

Смятение аббата росло, и он даже усомнился, была ли Анна живым существом? Не демон ли это, посланный адом и исчезнувший, едва только аббат собрался поразить его освященным кинжалом?

— Тетушка Тротье, — сказал он экономке, которая с испугом уставилась на него, — уложите мой саквояж, я сейчас уеду.

Старушка всплеснула руками.

— Господи Боже! Что вам могла сообщить эта девушка, явившаяся в такой поздний час, в такую погоду? Она, должно быть, колдунья!

Аббат настаивал с таким нетерпением, что экономка, вздыхая и охая, все же уложила саквояж. Старик взял его и, выпрямившись как двадцатилетний юноша, направился к двери, сопровождаемый жалобными восклицаниями тетушки Тротье и визгом собаки. Быстрый как ветер, бледный как смерть, аббат помчался на постоялый двор. Дверь оказалась запертой. Устав стучать, старик громко позвал. Его голос разбудил трактирщика.