Покорение Южного полюса. Гонка лидеров - Хантфорд Роланд. Страница 61

Увы, патриотизм часто ограничивается приветствиями и не затрагивает кошельков. Призыв Хейберга повис в пустоте, и Амундсену оставалось надеяться лишь на своё турне с лекциями. Он написал Нансену, что отказался от выступления в Англии, поскольку оно

плохо организовано [и] может неблагоприятно повлиять на мои последующие выступления в Америке. С другой стороны… приглашения от различных географических обществ следует принимать, так как это создаёт известность и готовит почву для поездки в США.

Такой утилитарный взгляд на славу распространён довольно широко. А в данном случае расчёт оказался верным — путешествие Амундсена по Европе оказалось триумфальным. Он стал обладателем большинства известных медалей и наград того времени за заслуги в области географии.

Амундсен принимал успех с удовольствием. Даже такой неугомонный человек действия, как он, пользовался возможностью насладиться заслуженным триумфом. Ему исполнилось тридцать четыре — подходящий возраст для этого чувства, и Амундсен прекрасно понимал, что такой момент может больше не повториться. Довольно рано он понял слова из Екклесиаста: «Всему свой час и время всякому делу под небесами».

Об Амундсене того времени сохранилось два отзыва. Посол Франции в Норвегии после знакомства с ним за ужином написал:

Этот человек, чьей энергией и скромностью я часто имел возможность наслаждаться, никогда ранее не производил на меня такого сильного впечатления своей властью… никто из людей, знакомых с ним, не может отрицать его авторитет и обаяние… Он не преследует людей, но и не избегает их. [Он одержим] простотой… с ним приятно беседовать, его речь оживляется острыми, но не злыми ремарками. Он далёк от стремления «сиять», хотя легко мог бы делать это. Он слушает больше, чем говорит, довольно спокойно остаётся на заднем плане, слегка улыбаясь при этом, и всегда избегает говорить о себе.

Хью Роберт Милл, знакомый с большинством исследователей того времени, считал Амундсена

сдержанным и очень чувствительным человеком. Более храбрый, дерзкий и уверенный в себе, чем большинство людей, он был лишён критицизма и не позволял себе даже намёка на насмешку. Думаю, он был самым успешным и самым несчастным из всех полярных исследователей, которых я знал.

Амундсен ценил шутки, если только они не были направлены против него самого. Ещё на «Бельжике», если это случалось, он с негодованием уходил в каюту, убеждённый в том, что произошла враждебная попытка унизить его. Но, убедившись в обратном и получив заверения в самых добрых намерениях, он тут же смягчался и возвращался к собеседникам в хорошем настроении.

Амундсен, без сомнения, был стеснительным человеком, но в то же время не лишённым тщеславия. Он машинально бросал на себя взгляды каждый раз, когда рядом оказывалось зеркало. Он выглядел естественно и в эскимосских мехах, и в белом смокинге. Одежда была для него выражением личности, а не фасадом, за которым можно спрятаться. Он любил раздавать автографы на своих фотографиях. Возможно, в этом проявлялся лёгкий нарциссизм. Но в целом Амундсен отличался скромностью и деликатностью.

Несмотря на сильный акцент и высокий голос, не соответствовавший его большому росту, он производил незабываемое впечатление на людей. В его манере вести себя ощущался едва уловимый намёк на лёгкую насмешку над аудиторией — над любой аудиторией. Однако, несмотря на это — или даже благодаря этому, — лондонская лекция Амундсена 11 февраля 1907 года в Королевском географическом обществе стала настоящим триумфом. Сила личности Амундсена позволила ему общаться с аудиторией, невзирая на языковой барьер, и очаровать всех без исключения слушателей — особенно тех, кто имел опыт исследований и открытий. Он произвёл неизгладимое впечатление на старых «арктических» адмиралов, присутствовавших в тот день в Королевском географическом обществе. После лекции Амундсена в ходе дискуссии адмирал сэр Виси Хамильтон сказал:

Я не думаю, что найдётся ещё какая-то арктическая экспедиция, которая достигла таких же больших результатов столь малыми средствами… У меня есть опыт трёх зимовок в Арктике, я провёл там пять летних сезонов и могу сказать, что не слышал ни о чём, что могло бы превзойти сделанное капитаном Амундсеном.

Это довольно сильная похвала, ведь Виси Хамильтон был одним из сторонников сэра Клементса Маркхэма, способствовал назначению Скотта и знал всю подноготную экспедиции «Дискавери». Европейский тур Амундсена стал национальным триумфом. Он создал нужную репутацию Норвегии и принёс ей огромную пользу, очаровав кайзера Германии, которая поддерживала Швецию и хотела снова видеть Норвегию под её властью. Амундсен должным образом поддержал репутацию своей страны, находясь в Англии, которая, как известно, была главным другом Норвегии среди великих держав.

Но «Бельжики» с её первой зимовкой в Антарктике и «Йоа» с покорением Северо-Западного прохода оказалось для него явно недостаточно. Амундсен хотел большего. В Лондоне, впервые встретившись с Нансеном после своего возвращения из экспедиции, он тут же спросил, сможет ли получить «Фрам».

Амундсен стремился к Северному географическому полюсу, который до сих пор оставался непокорённым и недавно в очередной раз устоял перед натиском полярников. Роберт Эдвин Пири вернулся после очередной неудачной попытки пробиться к нему в длинном броске через паковый лёд от границы замёрзшего моря. Амундсену такой маршрут казался неудачным, он решил пойти другим путём. У него была идея повторить дрейф Нансена на «Фраме». Но он рассчитывал, войдя в паковый лёд немного восточнее, использовать ветра и течения, чтобы попасть в более высокие широты, возможно, даже на сам полюс или как минимум на расстояние короткого броска до него на лыжах и собачьих упряжках.

Но Нансен не смог ничего ответить. Он по-прежнему был послом Норвегии в Лондоне. Со времени его возвращения из дрейфа на «Фраме» прошло десять лет. Он с головой погрузился в политику, науку, дипломатию, литературный труд и решение семейных проблем. Но при этом страдал от ощущения неумолимости хода времени. И жаждал действовать. Он увлёкся идеей ещё одной экспедиции, для которой нужен был его старый корабль, и хотел увенчать свою карьеру покорением Южного полюса (возможно, это желание было самообманом из числа тех, которые Ибсен называл «ложью всей жизни»).

Такая мысль тешила его с момента возвращения из Гренландии в 1889 году. Тогда он на личном опыте убедился в том, что для тренированных лыжников полярная ледяная шапка являлась не препятствием, а дорогой, словно созданной по их заказу. За два десятилетия до доказательства этого факта он решил, что Южный полюс лежит на ледяной шапке и ждёт не дождётся лёгкого и изящного завоевания небольшой партией норвежских лыжников.

В этом нельзя было найти ни капли тщеславия — один трезвый расчёт. Для Нансена покорение Южного полюса было всего лишь лыжным походом — длинным, опасным, требующим тщательной организации, — но всё же почти не отличающимся от обычного похода в знакомые ему норвежские горы, как показало пересечение Гренландии. Ничто за прошедшие годы не изменило его мнения. И уж точно не повлияло на него гротескное, почти пародийное описание путешествий в снегах, изображённое Скоттом в «Путешествии на „Дискавери“», где автор предположил, что полюс ждёт профессионалов, которые должны заменить некомпетентных, хоть и героических, любителей.

Однако шли годы, а план по-прежнему ждал своего часа. Норвегия получила независимость, Нансен занялся политикой и стал послом в Лондоне. Однако складывалось ощущение, что дрейф на «Фраме» что-то убил в его душе. «Никто из нас, — писал он своей жене Еве, — не вышел сухим из воды после тех трёх лет, проведённых в снегах. Ничто не остаётся безнаказанным». Но идея отказывалась умирать, и, когда в Лондоне Амундсен спросил о «Фраме», Нансен ответил, что сам имеет виды на Антарктику. Проницательный Амундсен почувствовал в его словах самообман и через три месяца снова написал Нансену: