Траян. Золотой рассвет - Ишков Михаил Никитич. Страница 68

Несколько дней префект гвардии мучился сомнениями. Поездка в Тарквинии казалась ему постыдным, умаляющим его честь, поступком. Вносили душевную сумятицу и вполне практические соображения – какие неприятности могут выйти, верни он Эвтерма? В том, что неприятностей не избежать, он был уверен. Его покровители из числа «пней» сочтут подобное деликатничанье с рабом вольнодумством и, что еще хуже, нечистоплотной попыткой помириться с Адрианом. Решат, что Ларций Корнелий Лонг дрогнул и переметнулся на чужую сторону. Это было опасно. Старые друзья могут убедить императора, что на Лонга, мол, нельзя положиться и даже, если император втайне решит, что «пнями» руководит оскорбленная спесь, он не станет ссориться с ними из?за какого?то искалеченного префекта. Возвращение Эвтерма означало конец карьере. Этот вывод был ясен, как день.

Так, в душевной вялотекущей неразберихе прошла неделя. Волусия наконец сменила гнев на милость, и теперь по ночам Ларций с трепетным чувством прикладывал ладонь, затем ухо, к ее животу и слушал, как шевелится в утробе маленький Лонг. Он испытывал непоколебимую уверенность – в утробе находится мальчик. Заулыбались вольноотпущенники и домашние рабы. В доме, как в добрые старые дни, стало шумно. Отец начал выходить из своей комнаты, греться на хилом зимнем солнышке, мать учила Волусию заботиться о маленьком, обе теперь днями готовили приданное. Это была плохая примета, но Волусия решила, все будет хорошо. Ей доставляла радость сама возня с распашонками, пеленками, одеялами и прочими причиндалами, без которых маленький Лонг не сможет обойтись.

Казалось, жизнь налаживается. Об Эвтерме с женой не заговаривал – полагал, все как?нибудь устроится. Ларций написал распорядителю на завод, чтобы тот готовил Эвтерма на свое место. «Ты уже стар, Анунций. Мы с отцом тебя не гоним, ты доживешь свои дни в сытости и достатке, однако позаботиться об имуществе – наша обязанность». Управляющий ответил, что Эвтерм работает добросовестно. Стал проще, философией не увлекается, охотно участвует в общей трапезе с другими рабами.

Как?то ночью, на вопрос Лусиоллы, что будет с Эвтермом, Ларций порывисто вздохнул. Потом ответил – вернется из похода, тогда и решит. Скоро веки начали слипаться, потянуло в сон.

В следующий момент его разбудил странный шорох. Очнулся мгновенно, прислушался. Шорох повторился. Скреблись в дверь. Ларций на некоторое время затаился, прикидывал, кто бы это мог быть? Спальник? Вряд ли. Он знал, что господин уединился с женой и беспокоить его нельзя.

Наконец встал, завернулся в покрывало и на цыпочках, стараясь не шуметь, направился к двери. Спросил.

— Кто?

Снаружи послышался робкий старческий голос.

— Это я, господин.

Прокуратор? Главный распорядитель в доме?.. Ему?то что надо?

Когда Ларций отворил дверь и с грозным видом глянул на прокуратора, тот от страха едва не лишился чувств.

— Зачем скребешься, старик? – гневно спросил хозяин. – Что тебя не спится?

В глубине спальни была видна натянувшая до шеи покрывало Волусия. Она с любопытством прислушивалась к разговору.

— Прости, господин. Спальник не отважился разбудить тебя. Сказал, сам буди, если спины не жалко.

Ларций усмехнулся, справился с гневом, успокоил старика.

— Это он преувеличивает. Говори толком, что случилось? Стоит ли дело того, чтобы прерывать мой сон?

— Мне показалось, стоит, господин. Верю, ты не прикажешь подвергнуть меня, старика, позорному бичеванию?

— Хватит! Выкладывай.

— Привратник сообщил, что к нам постучался Лупа.

— Кто?! – изумился хозяин.

— Этот дакский строптивец, господин. Он потребовал разбудить тебя. Сказал, что хочет поговорить с тобой, это очень важно.

Волусия завернулась в покрывало, соскочила с постели, подбежала к двери.

— Неужели Лупа! – воскликнула она. – Ой, как интересно.

Она захлопала в ладошки, обнажилась большая белая грудь. Ларций с укором глянул в ее сторону.

— Иди спать, – приказал Ларций.

— Я хочу присутствовать при разговоре, – потребовала жена.

— Еще чего! – возмутился Ларций. – Ни в коем случае!

Он задумался, после короткой паузы переспросил.

— Лупа, говоришь?.. Что ему надо?

— Он не сказал. Пояснил только, что дело срочное, отлагательства не терпит.

— Хорошо, проводи его таблиний.

В первый момент вид несчастного мальчишки ужаснул Ларция, однако префект сохранил спокойствие – не хватало, чтобы мальчишка посчитал его испуг укором самому себе.

Что сделано, сделано.

Некоторое время Ларций и Лупа разглядывали друг друга. Мальчишка – хотя нежданного гостя теперь трудно было назвать мальчишкой – был одет в плащ–пенулу. Спустя несколько минут Лупа чуть сдвинул капюшон назад, обнажил лицо. Накидка в какой?то мере скрывала искореженное лицо, по крайней мере, не было заметно отсутствие левого уха, теперь же уродство обнажилось целиком. Лицо молодого человека представляло собой жуткую, пугающую маску. Ниже глаз, на месте носа чернели две обширные дыры, на лбу впечатляюще выделялось клеймо. Разве что глаза его, большие, похожие на зрелые сливы, были по–прежнему выразительны, теперь в них появилась некая пронзительная, печальная взрослость.

Первым нарушил молчание хозяин.

— Что ты хотел сообщить, Лупа?

— Меня послали предупредить, что в городе появился Сацердата.

Ларций невольно вздрогнул.

— Кто послал?

— Порфирий и Павлин.

— С какой стати Порфирию и Павлину сообщать о появлении своего сообщника?

— Они до смерти боятся его, Ларций. Они напуганы.

Обращение по имени покоробило Лонга, однако известие о возвращении Сацердаты напрочь придавило неуместное, кичливое раздражение, тем более что теперь Лупа – вольноотпущенник.

Пусть его.

— Расскажи все с самого начала.

— С какого именно начала? – улыбнулся Лупа.

Улыбка неожиданно осветила его лицо, оно заметно подобрело. Ларций внезапно поймал себя на мысли, что ему хватило короткого разговора, мимолетного общения с прежним своим рабом, чтобы вполне привыкнуть к его уродству. Очень помогла улыбка, она украсила Лупу, сделало его лицом приятным, разве что немного смешным. Ларций почему?то вмиг уверился, что парень пришел с добрыми намерениями.

— Тебе выбирать, Лупа, – кивнул Ларций. Затем, как бы подтверждая, что готов разговаривать со своим бывшим рабом на равных, добавил. – Можешь сесть.

Они сели. В этот момент за спиной Ларция послышался женский голос.

— Начни с начала.

Ларций обернулся. В проходе, соединявшем кабинет с внутренним двориком стояла Волусия. Слабый свет свечи осветил ее лицо, укутанное в покрывало тело. Покрывало она придерживала на груди обеими руками, плечи были чуть оголены. Волусия была прекрасна, как может быть прекрасна красивая, здоровая женщина, только что с наслаждением отведавшая мужской ласки и ждущая ребенка. Беременность была заметна даже под свободно свисающей тканью. Женщина подошла ближе, долго разглядывала Лупу, слезы покатилась по щекам, однако она быстро справилась со слезами и торопливо заговорила.

— Прости, я не доглядела…

— Что ты, госпожа! – заволновался юноша.

Он вдруг заговорил быстро, затеребил руками.

— На все воля богов. К тому же я теперь богат. Регул расщедрился. Это, конечно, не возместит гладкость лица, но все же какое?то утешение. Регул ни минуты не может обойтись без меня. Он редкая тварь, – неожиданно успокоившись, с мудрой улыбкой добавил Лупа. – Трус, зануда и жадина…

— Давай к делу, Лупа, – прервал его Ларций.

— Лечили меня долго, – начал гость. – Калечили час, а лечили месяц. Было больно, но утешением для меня были воспоминание о госпоже, – он кивком указала на Волусию. – Ради этих воспоминаний я согласился. Когда на меня посыпались милости патрона – он отписал мне очень щедрый легат, – я не сразу привык, что меня одевают, за мной ухаживают. Теперь Регул не отпускает меня ни на шаг, требует, чтобы я рассказывал ему обо всем, что он не видит вокруг. Сначала Порфирий и Павлин страшно завидовали мне. Полагаю, они сговорились убить меня, однако я улучил момент и доходчиво объяснил – нам надо держаться вместе, иначе не выжить. Знал бы ты, Ларций, сколько желающих получить наследство Регула или хотя бы богатый подарок, повалило в наш дом. Это было настоящее нашествие. Сначала до хозяина допускали всех подряд. Гости тащили все, что попадало под руку. Это продолжалось до тех пор, пока я не ограничил поток посетителей. Кое?кто сумел пожаловаться на меня, однако я пригрозил Регулу гневом императора, если он и дальше будет позволять всяким проходимцам хозяйничать в его доме. У тебя есть верные слуги, заявил я – Порфирий, Павлин и я, несчастный, богами отданный тебе в услужение. Гони этих, так называемых гостей. Их толпы, они шарят по всем углам. Благородные попрошайки ведут себя в твоем доме как хозяева. Знаешь, что они говорят? Зачем тебе сто двадцать миллионов, если ты и один ас различить не можешь. Хочешь разориться, дождаться, когда тебя, как нищего, вычеркнут из списков сенаторов? Они покушаются на твои статуи!