Неубедимый - Лукас Ольга. Страница 58

В последний момент она почему-то решила не говорить, что опрос проводится для журнала «Невские перспективы».

— А, желания. На Ладожском вокзале. Всем желанья исполняли. Это рекламная акция? — без особого интереса спросил человек. Он был весь погружен в свои мысли.

— Может, и исполним, — загадочно сказала Анна-Лиза. — Какое оно у вас?

— Я бы хотел снова быть журналистом, хорошим корреспондентом, в достойном издании. У меня это лучше всего получается! — вырвалось у человека. Он даже сам растерялся: ну не собирался говорить об этом первому встречному. Да вдобавок сам не мог сформулировать это желание уже неделю. И вдруг.

— Уволили? — с сочувствием спросила Анна-Лиза.

— Я ушел сам. Против судьбы не попрёшь. Я теперь — всем известный писатель и должен оправдывать ожидания. Писать, писать и писать великое, вечное.

— А как вас зовут? — спросила Алиса. Вот бедняга этот знаменитый писатель. Может, научить его ставить защиту? Неудивительно, что так озирается: ждёт, что поклонники налетят, на сувениры разорвут.

— Моя фамилия — Белочкин. — представился человек.

— Не знаю такого, — растерялась Алиса, — Вы, наверное, под псевдонимом пишете?

— Нет, я так и подписываюсь — Белочкин, — совсем не обиделся, а немного воспрял духом тревожный человек. — А вы — слышали про меня?

— Никогда! — ответила Анна-Лиза, которая путала Шекспира с Шекли, а на вопрос о любимом писателе гордо отвечала: «Гюго Дюма», полагая, что это имя и фамилия одного человека.

Белочкин перестал озираться по сторонам.

— А спросите, спросите вот их… Посторонних людей, — он указал на посторонних людей, делавших заказы в кафе, — Просто вы ведь уже и так опрашиваете. У вас опыт…

— Эй! Эй, люди! Посторонние! — весело крикнула Алиса. — Человек, вот вы, который обернулся — знаком вам такой писатель — Белочкин?

Человек, который обернулся, помотал головой. Очередь повторила его жест.

— Детский писатель? — спросила продавщица.

— Взрослый! — храбро ответил уже сам Белочкин.

— Взрослый мне не нужен! У меня дети! — ответила продавщица. — Не отвлекайте от работы.

Тревожный Белочкин сразу перестал быть тревожным. Напротив того — он заулыбался, разрумянился, расцвёл, как майский тюльпан.

— Вы так радуетесь тому, что не знамениты? — удивилась Анна-Лиза. Как часто попадались ей люди, мечтавшие прославиться! И с каким удовольствием она организовывала им момент славы — чаще всего новость в хронике происшествий: «Попал под велосипед гражданин N».

— Заметно, что я радуюсь? — ещё больше обрадовался Белочкин. А вот Анна-Лиза, наоборот, помрачнела. По всему было видно, что у человека только что само собой исполнилось желание. Даже не само собой, а при её участии. Но договор не подписан! Пропало дело!

Желание — вновь стать журналистом, не тащить тяжелое бремя известного писателя, который должен нести людям истину, — перестало тяготить Белочкина. Он поблагодарил Алису, поклонился Анне-Лизе и побежал из здания вокзала на улицу, на ходу набирая тайный номер Миши Ёжика.

— Теперь и я поняла, как выглядит желание! — обрадовалась Алиса. — Давай до конца дня ты мне не будешь подсказывать?

— Не буду, — буркнула Анна-Лиза. Упустить желание! Которое она сама же и раскрутила! Какой позор. Ну что ж, будем считать, что оно было хорошим наглядным примером для её ученицы.

Ермолай Телегин, смелый разоблачитель графа Толстого, тоже был на Ладожском вокзале. Он как раз искал Белочкина. Через его протекцию хотел снова подкатить к редактору «Невских перспектив». «Пообещаю никогда не писать исследовательскую статью о его творчестве. Он, как писатель и живой классик, оценит! И всё для меня сделает в благодарность», — размышлял Ермолай. Но Белочкин был уже далеко — Миша принял его назад с радостью и теперь ждал в редакции в надежде, что лучший автор поможет ему спасти один безнадёжный материал.

Телегин бродил по этажам в поисках Белочкина. От него фонило исполнимым желанием. А ещё пахло каким-то очень неприятным стиральным порошком: было ясно, что его неглаженные брюки и рубашка только утром извлечены из стиральной машинки. Он хотел произвести на Белочкина благоприятное впечатление.

— Вон тот, да? — ещё издали заметила неприкаянного Ермолая Алиса.

— Повезло тебе. Не упускать! — скомандовала Анна-Лиза, и они снова развернули свою опросную лавочку.

— Желание? — спросил Телегин. — Да, есть такое. Смотрите, какой у меня план завоевания мира.

И начал расписывать. Как его разоблачительные статьи — сперва о классиках, потом о современниках, о их тайных, обнаруженных им одним, страстишках, — покоряют читателей. Все читают, передают друг другу зачитанные журналы. «Ты слышал? Ты читал! Вот Телегин-то, а! Голова! Вот это открыл нам всем глаза!» Телегин заливался соловьём. Потом — токовал тетеревом. Он слышал уже только себя.

— Слушай, я не хочу исполнять это желание, — сказала Алиса. — Оно слишком гадкое. Так можно?

— Я тоже не хочу, — призналась Анна-Лиза. — Он ведь и про Гюго Дюма может придумать!

— Давай просто уйдём. Он и не заметит.

— Уйдём — а кто-то его найдёт и исполнит. Лучше мы перегорим его желание!

Существует в арсенале шемоборов и мунгов такой несложный трюк. Действует только на исполнимые безопасные желания. Их можно запускать на полную мощность: пять минут — и желание перегорело. Каждый такой случай надо непременно обсуждать с высшим руководством и, только получив одобрение, приступать к делу. Но это по правилам. Вообще-то руководство совершенно не обязательно тревожить по такому пустяковому вопросу.

— Научу тебя и этому, — сказала Анна-Лиза. Телегин продолжал токовать.

— Да нет, план всё-таки хороший, — помолчав, сказал букинист, — даже слишком хороший, гуманный и продуманный. Для таких обормотов, как вы. Взяли и вмешались не в своё дело, будто своих дел вам было мало.

— Простите нас! — неожиданно вступил Шурик.

— Что-что? — прищурился старик.

— Простите. За то, что мы вмешались, — повторил Шурик. — Мы не хотели причинить вам зла.

— «Мы хотели причинить всем добра!» — передразнил его букинист. — Молодец, хоть один извиниться додумался. Но нет. Не принимается. Вот смотрю я на вас, и такое у меня возникает чувство, будто в прошлой жизни я вас сам придумал. А в этой забыл, как вернуть туда, откуда придумал. Да это бы все проблемы решило!

— Вы придумали нас из головы, — осторожно подсказал Виталик. — Хотите, мы сей же час вернёмся на своё место?

Старик в некотором испуге прикрыл руками голову, будто ожидая, что мунги и шемобор уменьшатся до размера ос и влетят в его черепную коробку, как в гнездо.

— Ладно, оставайтесь тут, — милостиво сказал он. — Вы определённо мне удались. Собственной жизнью живёте. От меня почти не зависите.

— Почти? — удивился Лёва.

— Почти. Потому что я ведь в любой момент могу передумать. Или вспомнить, как убрать вас отсюда, не травмируя мою старую голову.

— Вы же обещали свободному духу! — напомнил Даниил Юрьевич.

— Обещать-то я обещал. Только вы всё равно ходите по тонкому льду. Один неверный шаг — и я позволю себе поверить, что никому и ничего не обещал.

Все стихли. Букинист поднялся с места, вышел из-за прилавка. От него инстинктивно отпрянули. Каждый в этот момент малодушно молил: «Только не меня, пожалуйста!»

— Я вас оставлю, поговорите тут друг с другом. Свыкнитесь с мыслью о скорой госпитализации. А мне надо прежде завершить одно дело.

Он прошаркал через помещение, открыл дверь в дальней стене и скрылся за ней.

Оставшиеся переглянулись: мунги, шемоборы, живые, мёртвые — все они были сейчас как крупно нахулиганившие школьники, ожидающие решения педагогического совета. Даже сёстры Гусевы, которых уже не сдерживала невидимая паутина, не предпринимали попыток разделаться со своим старым врагом, Студентом.

— Мне кажется, что кое-кто тут лишний, — прервал молчание Кастор. — Вот один лишний, а вот — второй. — Он ткнул пальцем в Даниила Юрьевича, а затем — в Трофима Парфёновича, — Зря вы вообще сюда явились, уходите.