Девять дней в мае - Непогодин Всеволод. Страница 7

     Небеседин сначала побоялся влиться в общую массу антимайдана и залез на турник неподалеку, откуда пару раз сфотографировал сборище. Только он спустился с турника на землю, как к нему подскочил широкоплечий амбал в черной маске, держащий в правой руке бейсбольную биту.

- Веня, а тебя сюда каким макаром занесло? – спросил амбал.

- Ой, а ты кто? Я тебя не узнаю в маске, - испуганно ответил Небеседин.

Амбал снял маску, и Вениамин узнал в нём своего давнего знакомого Ивана Ковальского, моряка и сына православного священнослужителя. Ковальский периодически появлялся на митингах антимайдана, но среди активистов движения не был. Иван из-за своих внушительных габаритов выглядел на сорок лет, хотя на самом деле был младше Небеседина на полгода.

- Так бы сразу и сказал, что это я, Ваня Ковальский, а то трудновато соображать, когда на тебя летит махина с битой в руке, - Вениамин пожурил приятеля.

- Как настроение сегодня? Готов рвать на части бандеровских упырей? – спросил Иван.

- Я не боец. Мое дело – наблюдать и писать, но мне эти рагули в Одессе давно уже надоели, - ответил Небеседин.

- Я вообще удивлен, что разрешили провести марш ультрас. Наши фанаты ведь безбашенные. Я раньше всегда ходил на фан-сектор, там часто имперка висела, но после того, как они 20 февраля на матче с «Лионом» начали скандировать «Слава Украине! – Героям слава!» «Слава нации! – Смерть ворогам!», то я туда больше ни ногой! – сообщил Ковальский.

- Не, фан-сектор это точно не для меня. Я привык к ложе прессы – чаёк с печеньками всегда, интернет беспроводной, интересные собеседники, теплые застекленные боксы зимой. Рядом с крикливыми малолетками мне некомфортно, - сказал Вениамин.

    Небеседин отошел от Ковальского и принялся выискивать знакомых среди антимайданной публики. Первым он приметил некоего Григория, у которого пару лет назад смотрел квартиру для друзей. Квартира на Гоголя ему запомнилась причудливой старинной обстановкой с дорогой мебелью и лазом на крышу дома, где была роскошная терраса. Вениамиану понравилась квартира Григория, но его друзья остановили свой выбор на другом объекте, более близком к пляжной зоне. Миниатюрного роста Григорий был экипирован в дорогую униформу американских пехотинцев и держал в руках плакат «ДОЛОЙ ХУНТУ!». В Одессе никого не удивишь антиамериканистом в американской военной форме и поэтому на Григория никто не обращал внимания.

     Рядом с Григорием стояла в белом платье Таня Суркова. Она бесплатно раздавала всем желающим георгиевские ленточки. Взгляды Небеседина и Тани пересеклись. Они молча поздоровались кивком головы и отвернулись в разные стороны. Им нечего было сказать друг другу. Еще до того, как Вениамин познакомился с Астафьевой, он как-то раз пригласил Таню на свидание. Суркова преподовала культурологию у младших курсов университета и увлекалась уличными танцами. В общем, милое гуманитарное создание без малейшего намека на чисто одесскую базарно-вокзальную стервозность. Они договорились встретиться апрельским вечером на бульваре Жванецкого. Лавочка с видом на портовые краны и остатки судоремонтного завода приютила на время два одиночества. Свидание продлилось всего семь минут. Таня делала замечания Вениамину из-за того, что он, по её мнению, делал неправильные ударения в словах. Небеседин никогда не придавал особого значения устной речи и привык общаться с употреблением крепких непарламентских выражений. После очередного замечания у Вениамина случайно вырвалось хлёсткое словечко из трёх букв, и Таня немедленно встала с лавочки и пошла в сторону автобусной обстановки.

- Это неприлично! Вы невоспитанный молодой человек! – уходя, произнесла Суркова.

Небеседин не ожидал подобной манерности и еще долго сидел на лавочке, уткнувшись взглядом в пришвартовавшийся в порту сухогруз.

     Вениамин ощутил на правом плече чью-то могучую руку. Обернувшись, он увидел своего давнего приятеля Сашу Добронравова, опытного арт-дилера и начинающего художника. Добронравов разбогател на торговле картинами классиков южнорусской живописной школы и принялся собственноручно клепать забавные инсталляции и арт-объекты. Основной темой творчества Саши была лениниана. Он скупал бюсты вождя народов, значки и вымпелы с его профилем, а потом делал из них всяческие хохмы. Ильич у него бывал и с прилепленным ирокезом, и с пририсованными ушами Чебурашки, и с включенными лампочками в глазницах. Добронравов не глумился над красным революционером, а наоборот, будучи убежденным социалистом, восхвалял его личность и популяризировал среди молодежи. Саша часто жаловался, что убрали памятник Ленину с  Куликова поля и теперь в центре города негде возложить цветы и поклониться старику Крупскому.

- Как сам? – Саша спросил Небеседина.

- В порядке. А ты как? Накатил уже с утра? – поинтересовался Вениамин.

- Опустошил пару рюмок. Пустячок, - ответил Добронравов.

- Какой прогноз на сегодня? – полюбопытствовал Небеседин.

- Наше дело правое и мы победим! – уверенно сказал Саша, указывая на прикрепленную к лацкану пиджака георгиевскую ленточку.

    Вениамин заметил, что возле Григория ошивается господин Паст, владелец нескольких кафе и ресторанов, один из которых находится прямо на Дерибасовской улице. Наверняка Паст не хочет, чтобы антимайдановцы и украинские националисты устроили столкновение прямо возле его заведения. Прошлой зимой в клубе Паста произошла перестрелка. Подвыпившие полтавские бандюганы решили покуражиться и устроили пальбу из автомата Калашникова в самый разгар вечеринки. Как итог – пять погибших и убытки у Паста. После инцидента со стрельбой и жертвами одесские тусовщики перестали посещать еще недавно модный клуб господина Паста. Григорий и Паст о чем шептались. Наверняка Паст хотел узнать, кто вожак сборища и договориться с ним, чтобы антимайдановцы не бузили возле его ресторана на Дерибасовской.

   Антимайдановцы были прилично вооружены. Цепи, бейсбольные биты, ножи, арматурины, кувалды. Высоченный бородатый мужик, по всей видимости, мясоруб с Привоза, прохаживался по аллее с топором в руке. Колоритная дама с сигареткой в зубах стояла у каштана со скалкой и деревянной доской для резки овощей. Казалось, что она поджидает на пороге квартиры подгулявшего мужа. К зданию близлежащей школы подъехал микроавтобус, и возле него началась раздача антимайдановцам щитов и касок. Антимайданная команда была разделена на три условные группы: левее всего ближе к Преображенской улице в форме цвета хаки формировала свою колонну «Одесская дружина», посередине собирались вооруженные чем попало неравнодушные граждане, справа ближе к Екатерининской улице строилась «Народная дружина», облачённая в черную форму. Вожаки трех условных групп постоянно перекрикивались между собой и обсуждали план дальнейших действий. Возле предводителя «Народной дружины» Вениамин приметил заместителя начальника городской милиции Карабаджака и звезду одесской журналистики Валерию Милашкину. Карабаджак пытался найти общий язык с вожаком хлопцев в черной форме, а вездесущая Милашкина фиксировала их беседу на камеру телефона. Из всех ментовских шишек Карабаджак был самым адекватным и всегда пытался дипломатическими методами предотвратить возможные конфликты. Журналистка Валерия прославилась своим эксцентричным поведением и привычкой лезть вперёд батьки в пекло. Милашкина даже успела подраться в Киеве со знаменитым хулиганом Вадимом Титушко. На сессии городского совета она однажды помешала проголосовать депутату чужой карточкой за отсутствующего коллегу по фракции. Осенью Небеседин и Милашкина сидели рядом на футболе, и она умудрилась нарваться на тумаки от пьяного в хлам болельщика, причем всё это происходило прямо на виду у губернатора и начальника областной милиции. Вениамин тогда её вывел со стадиона потаёнными маршрутами во избежание неприятностей. Валерия любила удивлять своими материалами, в которых могла хвастаться всякими пустяками вроде того факта, что она уплатила в маршрутке за парня из «Правого сектора», потому что у него совсем не было денег. Милашкина действительно была милашкой и все без исключения чиновники любили давать ей интервью.