Английская болезнь - Буфорд Билл. Страница 15

«А ты, блдь, что тут делаешь?»

Я ничего не ответил, и Картошка-с-рыбой повторил вопрос — А ты, блдь, что здесь делаешь? — но тут Сэмми сказал ему что-то, и он забыл обо мне. Но это было предупреждение: этому девятилетнему я не нравлюсь.

Сэмми перешел с бега на ускоренный шаг; на самом деле это был даже не шаг, а нечто среднее между бегом и шагом. Остальные сделали то же самое. Идея, насколько я понял, заключалась в том, чтобы не привлекать внимание полиции, но передвигаться тем не менее как можно быстрее. Выглядело все это дико: две сотни англичан, все в татуировках, рысью трусили по улице и при этом считали, что никто их не замечает.

Все перешли дорогу, решительно, в полной тишине. Зазвучало скандирование — «Юнайтед, Юнайтед, Юнайтед» — но Сэмми тут же замахал руками, словно пытаясь потушить языки пламени, призывая людей вести себя тихо. Чуть позже они вновь заскандировали, на этот раз «Англия». Они просто не могли удержаться. Они так хотели продолжать вести себя как привыкли, как обычные суппортеры — петь, кричать и делать все то, что делали днем — что им приходилось все время напоминать, что делать этого не следует. К чему нужна эта претензия на невидимость? Но Сэмми вновь тут как тут: не петь, не петь, замахал руками. Девятилетние зашипели, усиливая эффект.

Сэмми снова перешел улицу — увидел что-то — и его малолетние компаньоны разошлись в разные стороны, удерживая группу под контролем, потом снова пристроились следом. Только тут я понял, что произошло: Сэмми всю группу взял под свой контроль — минута за минутой, раздавая ей различные инструкции — а девятилетних использует, чтобы передавать толпе эти инструкции.

Я вспомнил, как в первый вечер общения с Миком он рассказывал мне про сержантов и лейтенантов. Я запомнил, но потом не слишком думал об этом. Это звучало как-то по-детски, как школьники, играющие в солдатиков. Но сейчас, здесь, я сам увидел, как Сэмми помогают эти маленькие суппортеры. Картошка-с-рыбой и его друзья следили, чтобы никто не бежал, никто не пел, никто не отставал, чтобы все держались вместе. Был момент, когда мимо нас проехала полицейская машина, и Сэмми, заметив ее, тут же отдал новую команду — рассредоточиться, и все рассредоточились — кто-то перешел улицу, кто-то пошел дальше по той же стороне, кто-то отстал — пока наконец полицейские не исчезли из поля зрения, и тогда Сэмми отдал новую команду, сгруппироваться, и самые младшие, словно дрессированные собаки, кинулись собирать группу заново.

Я держался неподалеку. Все вокруг двигались с такой скоростью, что, чтобы быть уверенным, что я ничего не пропущу, мне нужно было не отходить от Сэмми. Я видел, что его это начинает раздражать. Он начал недовольно коситься на меня.

«А ты что здесь делаешь?», спросил он меня, вновь меняя направление движения.

Он отлично знал, что я здесь делаю, а спросил специально как можно громче, чтобы все вокруг слышали.

То же, что и ты, подумал я.

«Пидуй отсюда», сказал один из его ординарцев, скалясь мне в лицо. В руке у него был нож.

«Слышал, что тебе сказали, а, мужик?», подключился к беседе Картошка-с-рыбой. «Тебе сказали, пидуй отсюда. А ты что делаешь? Пидуй отсюда!»

Объяснять Картошке-с-рыбой, что я здесь делаю, момент был не самый подходящий; я понял, что зашел слишком далеко.

Я отстал немного и посмотрел вокруг. Одни незнакомые лица. Меня окружали незнакомые мне люди; хуже того, меня окружали незнакомые мне люди, то и дело говорившие мне «уеывай отсюда». То пьяное безумие, что было днем, я, как мне кажется, понял. Но сейчас все было по-другому. Если все тут и были пьяными, то, во всяком случае, видно этого не было. Все выглядели целеустремленными и решительными, от них исходила очень сильная агрессия, вроде как от диких зверей. Никто ничего не говорил. Был слышен лишь шорох шагов по асфальту, да еще Сэмми продолжал отдавать свои команды. Самым громким звуком за все время были его слова, обращенные ко мне, и они, словно эхо, отдавались у меня в голове.

А ты, бля, что здесь делаешь? Пидуй отсюда!

А ты, бля, что здесь делаешь? Пидуй отсюда!

Первой мыслью моей было, я это хорошо помню: я не хочу, чтобы меня били.

Я абсолютно не понимал, куда мы идем, но теперь я знаю, что Сэмми водил нас по окрестностям стадиона в надежде встретить итальянских суппортеров. Когда он в очередной раз оглянулся, он увидел, что следом за двухсотенной группой англичан следует уже какое-то количество итальянцев: те не могли удержаться от искушения остаться посмотреть, что еще будет.

И тут Сэмми остановился и, словно забыв про иллюзию нашей невидимости, закричал: «Стоп!»

Все встали.

«Разворачиваемся!»

Все развернулись. Они знали, что будет. Я — нет. Только в этот момент я увидел идущих следом итальянцев. Вокруг было уже темно, и точно определить, сколько их, я не мог, но сумел разглядеть, что вполне достаточно, чтобы — вот черт! — я оказался в самой гуще массовой драки: после окрика Сэмми я оказался сзади, а теперь, когда все развернулись, я был в первых рядах.

Адреналин — один из самых сильных наркотиков. Увидев англичан с одной, итальянцев — с другой стороны, я изобразил что-то в стиле небольшого вертолета, взмыл в воздух и буквально отпрыгнул куда-то вбок. Раздался рев, дикий рев, и все англичане бросились на итальянцев.

В ту же секунду я упал. Короткое помутнение сознания, потом прорыв: попавшая в голову пивная банка — полная — свалила меня наземь. Только я поднялся, как появились два полисмена, единственные, кстати, увиденные мною здесь, и один из них, пробегая мимо, ударил меня по затылку. Я упал снова. Я опять поднялся и обнаружил, что подавляющее большинство итальянцев спасается бегством, но не всем это удалось: многих свалили на землю.

Прямо передо мной — так близко, что я мог бы дотянуться рукой до его лица — юного итальянца, практически мальчика, повалили на асфальт. Он пытался встать, но английский суппортер рукой вновь свалил его. Он упал, ударившись головой о мостовую.

Подбежали еще два суппортера «Манчестер Юнайтед». Первый пнул парня под ребра. Звук, к моему удивлению, раздался мягкий. Было даже слышно, как ботинок зашуршал об одежду парня. Тут его пнули еще раз, сильнее — и снова звук был глухой. Парень попытался прикрыть ребра, но второй англичанин ударил его ногой в лицо. Снова мягкий звук, но на это раз — другой: по тону его было ясно, что удар пришелся именно в лицо, а не в какую-то иную часть тела. Парень снова попытался встать, но его вновь повалили — причем, как показалось, без особого труда. Подошел еще один суппортер «Манчестер Юнайтед», потом еще, и, наконец, третий. Теперь их было шестеро, и все принялись пинать лежащее на асфальте тело. Парень пытался прикрыть лицо руками. Меня очень удивило, что по одним лишь звукам я сразу определял, попадали они по лбу, по носу, по пальцам или промахивались.

Я стоял в каком-то оцепенении. Теперь, вспоминая тот случай, я думаю, что стоял достаточно близко для того, чтобы попытаться спасти итальянца. Не думаю, что это оказалось бы слишком трудно — англичане казались довольно неповоротливыми. Но я не пришел ему на помощь. Даже сама мысль об этом не пришла тогда мне в голову. Казалось, что время вдруг замедлило свой бег, каждое мгновение, как в кино, имело четко отграниченные начало и конец, и я смотрел, словно завороженный. Подошли еще два суппортера «Манчестер Юнайтед» — теперь их стало восемь. Им стало сложнее наносить удары, приходилось тесниться, отталкивать друг друга. Мне тоже стало хуже видно, но судя по доносившимся звукам, можно было понять, что трое бьют по голове, а остальные пинают тело, скорее всего по ребрам, но я не уверен. Я сам поражаюсь тому, что пишу сейчас об этом в таких деталях. Никто ничего не говорил, и были слышны лишь мягкие, тупые удары — иногда, впрочем, среди них попадались и такие, что сопровождались плотным, скребущим звуком. Паузы между ударами, казалось, растягивались до бесконечности, ноги возвращались на исходную, потом опять приходили в движение.