Скиппи умирает - Мюррей Пол. Страница 22

— Положение суровое, — повторяет он, подводя Говарда к африканскому стулу с высокой спинкой (это еще один из немногих предметов, оставшихся тут от “старого режима”).

Затем он сам садится по другую сторону письменного стола и складывает пальцы домиком, а Труди тем временем проворно достает из коробки и расставляет вокруг него бонсай, подставку для ручек и фотографию в рамке, изображающую их сыновей на поле для регби.

— Но нельзя из-за этого запускать дела. Старик бы этого меньше всего хотел. Нам нужно двигаться дальше. — Автоматор откидывается на спинку кресла и ритмично кивает самому себе.

Комнату окутывает какое-то странное, будто внимательное, молчание, и Говард постепенно догадывается: ждут, что именно он нарушит его.

— И кто же, интересно, может принять бразды… — идя навстречу этим ожиданиям, спрашивает он.

— Ну, пока сколько-нибудь подробно это не обсуждалось. Разумеется, мы надеемся на то, что он еще пойдет на поправку и вернется в директорское кресло. Если же нет… — Автоматор вздыхает. — Если же этого не произойдет, то имеются опасения, что в ордене Святого Духа просто не найдется походящей кандидатуры. Ряды монахов редеют. Орден стареет. На все просто не хватает священников. — Он берет со стола фотографию своих детей и пристально в нее вглядывается. — Несомненно, назначение директора из мирян означало бы коренное преобразование. Начнутся распри. Старцы из ордена Святого Духа непременно пожелают видеть директором одного из своих — даже если его придется везти сюда из Тимбукту. Ну и кое-кто еще из старой гвардии будет с ними заодно. Хотя, как знать, у них может и не оказаться такого выбора. — Его взгляд скользит от фотографии к Говарду. — А вы что скажете, Говард? Что, если новым директором станет кто-то из рядов светских преподавателей? Вы бы поддержали такое решение? Гипотетически?

Говард слышит, как Труди затаила дыхание у него за спиной; и тут до него доходит, что все эти непонятные непосвященным замечания Автоматора об изучении истории были просто льстивыми речами, а может быть, и угрозами, с помощью которых он намеревался заручиться поддержкой Говарда в каком-то грядущем, отнюдь не гипотетическом, конфликте.

— Я бы высказался в пользу такого решения, — отвечает он несколько натужно.

— Я так и думал, — удовлетворенно говорит Автоматор, ставя на место фотографию. — Я говорил себе: Говард принадлежит к новому поколению. Он хочет для школы только лучшего. Такой подход я и хотел бы видеть в моем штате, я хочу сказать — в рядах моих коллег. — Он крутится в кресле, поворачиваясь лицом к грустному портрету Старика. — Да, это будет грустный день, когда святые отцы окончательно передадут нам бразды правления. И в то же время нельзя однозначно утверждать, что это не принесет никаких благ. Ведь наша страна уже не та, что прежде, Говард. У нас здесь уже не какие-нибудь задворки Третьего мира. Эти ребятишки, что сейчас подрастают, уже достаточно уверены в себе, чтобы выйти на мировую сцену и потягаться там с лучшими из лучших. И наша задача — как можно лучше подготовить их к этому. А теперь зададим себе вопрос: является ли священник шестидесяти-семидесяти лет самым подходящим человеком для выполнения такой задачи?

Он встает из-за стола и, обойдя жену, будто очередную картонную коробку, начинает воинственно вышагивать по кабинету, так что Говарду приходится периодически разворачивать свой стул, чтобы смотреть ему в лицо.

— Поймите меня правильно. Отцы из ордена Святого Духа — исключительные люди, прекрасные педагоги. Но они ведь духовные лица, и это самое главное. Их мысли устремлены скорее к возвышенному, нежели к повседневному. А в условиях соревновательной рыночной экономики… сказать по правде, Говард, тут следует даже задуматься: а может быть, некоторые, старейшие, из наших священников вообще не знают, что это такое? И это ставит нас в опасное положение, потому что мы соревнуемся с Блэкроком, Гонзага, Кингз-Хоспитал, да и с другими ведущими школами. Нам нужно иметь собственную стратегию. Мы должны быть готовы двигаться вслед за временем. Перемены — это отнюдь не ругательное слово. Да и выгода тоже, если говорить начистоту. Выгода — вот что сделает возможными перемены, позитивные перемены, которые пойдут на пользу всем: например, снос здания 1865 года и возведение на его месте совершенно нового корпуса, задуманного по законам двадцать первого века.

— Костиганского корпуса! — высоким голосом подхватывает Труди.

— М-м, ну… — Автоматор подергивает себя за ухо. — Уж не знаю, как он будет называться. Мы перейдем этот мост, когда приблизимся к нему. Я хочу сказать, что нам пора начинать игру, показывая свои сильные стороны, а у нас есть одна такая сильная сторона, которая намного сильнее, чем у любой другой школы. Знаете какая?

— М-м…

— Совершенно верно, Говард. История! Это старейшая в стране католическая школа для мальчиков. И это дает имени Сибрукского колледжа известный резонанс. Сибрук — это что-то значит. За этим именем стоит определенный набор ценностей — таких ценностей, как мужество и дисциплина. Как выразился бы маркетолог, мы имеем продукт с явно выраженной идентификацией бренда. — Он прислоняется к оголенному книжному шкафу и, глядя на Говарда, назидательно покачивает пальцем. — Бренды, Говард, торговые марки. Сегодня именно они правят миром. Люди любят бренды. Они доверяют им. А между тем наше начальство совершенно пренебрегало брендингом. Приведу лишь один пример. В этом году школе исполнилось сто сорок лет. Прекрасный повод поднять шумиху, привлечь внимание публики. И что же? Об этой дате почти никто не вспомнил.

— Наверное, ждут стопятидесятилетия, — говорит Говард.

— Что?

— Ну, может быть, начальство хочет дождаться стопятидесятилетнего юбилея, чтобы поднять шумиху. Знаете ли, большинство любит более круглые даты.

— До стопятидесятилетия еще десять лет, Говард! Мы не можем сидеть сложа руки десять лет — правила игры не позволяют. К тому же сто сорок лет — такая же важная дата, как и сто пятьдесят лет. Разница только в цифрах, вот и все. Дело в том, что это отличный повод укрепить наш бренд, а мы почти упустили этот шанс. Почти — но еще не окончательно. Ведь у нас впереди рождественский концерт. Вот о чем я думаю: в этом году мы превратим его в особый спектакль, посвященный стасорокалетию колледжа. Устроим настоящий ажиотаж. Охватим целевую группу, может быть даже организуем прямую трансляцию.

— Прекрасная идея, — послушно соглашается Говард.

— Правда? И мне хочется устроить что-то вроде обзора исторического пути нашей школы. Поставить его в программу празднества, даже как-то включить в само представление. “Сто сорок лет триумфа”, “Победа сквозь века” — что-то в этом роде. Со всякими, знаете ли, забавными анекдотами из прошлых лет, например про то, как впервые стали использовать электрические лампы с переключателями, и так далее. Людям такое нравится, Говард, они начинают ощущать свое единство с прошлым.

— Прекрасная идея, — повторяет Говард.

— Прекрасная! Значит, займетесь этим?

— Я? Чем?

— Вот и отлично! — Труди, запиши, что Говард согласился стать “брендовым историком” для нашего концерта.

Вновь усевшись за стол, Автоматор поправляет большую кипу бумаг.

— Что ж, спасибо, что зашли, Говард, я… А! — Тут Труди наклоняется и, что-то прошептав, показывает ему что-то на своем пюпитре с записями. — Вот еще что, Говард. У вас во втором классе есть некий Джастер — Дэниел Джастер?

— Да, есть такой.

— Я хотел кое-что спросить у вас о нем. Сегодня с ним произошла одна неприятность на уроке французского у отца Грина — его вырвало.

— Я что-то слышал об этом.

— А что это за мальчик, Говард? Священник задает ему вопрос — а он вдруг заблевывает весь класс?

— Он… Ну, он… — Говард раздумывает, пытаясь вызвать в своей памяти нужный образ из тридцати скучающих лиц.

— Кажется, он называет себя “Слиппи”. Почему это? Он что — скользкий тип, так, что ли?

— Да нет, кажется, кличка у него Скиппи.