История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 2 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович. Страница 78

ее лучших поэтов – Гумилева, Ахматовой, Мандельштама – более

коренится в прошлом, чем в будущем.

Младшие поэтические поколения тоже более консервативны и

традиционны. С 1917 г. Петербург родил меньше интересных поэтических

произведений, чем Москва. Типичные молодые поэты Петербурга

(«пролетарские» поэты там незначительны) принадлежат к гумилевскому

Цеху и объединены высоким техническим уровнем и отсутствием большой

смелости.

Один из интереснейших недавних поворотов поэзии Цеха – мода на

английскую балладную форму: молодые поэты, как, например, Ирина

Одоевцева и Владимир Познер, написали интересные баллады о революции и

гражданской войне в стиле, очень похожем на подлинные баллады с англо-

шотландской границы.

Более независимые петербургские поэты объединены некоторым

пристрастием к риторическому напору. Он принимает чрезвычайно

натянутую и тяжелую форму в поэзии Анны Радловой, единственной из поэтов

послереволюционного времени, для кого ни мистицизм, ни «высокие»

символистские слова не стали «табу».

Та же тенденция, в более конденсированной и острой форме, видна в

стихах самой одаренной и многообещающей из молодых поэтесс – Елизаветы

Полонской.

Самый оригинальный и многообещающий из поэтов северной столицы –

Николай Тихонов, офицер красной кавалерии, появившийся в литературных

кругах Петербурга после окончания гражданской войны. Его стихи отражают

общую петербургскую тенденцию к сгущенной выразительности ; они очень

насыщены и сжаты, порой до непонятности. Главная его цель – сделать

каждый стих и каждую строку максимально эффективной . Его тоже тянет к

балладной форме, но он обращается с ней оригинальнее, чем остальные.

Некоторые его лучшие стихотворения – предельно сжатые баллады о

гражданской войне. По тону они строго-объективны и тесно связаны с молодой

послевоенной школой прозы своим сознательным и намеренным невозмутимо-

спокойным рассказом об ужасах и жестокостях.

В Москве тоже существуют консервативные и традиционные

поэтические группы (самую важную из них возглавляет символист

171

С. Соловьев), но тон там задают авангардные поэты. Интереснейший из

молодых поэтов красной столицы – «конструктивист» И. Сельвинский,

интересующийся, как и Тихонов, главным образом сконцентрированной

выразительностью. Но так как он происходит от футуристов, его больше

занимает фонетическая сторона стиха и он нередко склоняется к «зауми».

Он написал несколько великолепных по сжатости и выразительности стихов, в

которых с поэтической целью ввел интонации разговорной речи. Особенно

замечательны его цыганские песни, которые умудряются передавать с помощью

расстановки слов и акцентов ритм хорового пения.

Несмотря на такие интересные фигуры молодого поэтического поколения,

как Казин, Тихонов и Сельвинский, в целом, можно сказать, что русская

поэзия сейчас переживает упадок и что после пятнадцати лет господства

(1907–1922) в настоящее время она вновь уступает первенство прозе .

С 1921–1922 гг. лучшие силы молодого поколения ушли в прозу и

последние два-три года характеризуются ее возрождением .

172

Глава VII

1. РЕМИЗОВ

Символисты, победившие в поэзии, не сразу сумели найти стиль в прозе.

Их усилия в этом направлении оставались разрозненными и безрезультатными.

Примерно до 1910 г. в художественной прозе господствовала школа

Горького – Андреева. Но постепенно стало ощущаться влияние символизма и

писателей, с символизмом связанных. Нынешняя русская проза идет не от

Горького, Андреева или Бунина, а от двух писателей символистской партии –

Белого и Ремизова. О романах Белого, о его роли в становлении

орнаментальной прозы и о его собственной прозе тут уже говорилось в связи с

остальным его творчеством. Деятельность Ремизова разворачивалась в том же

направлении – тщательного, сознательного мастерства в отборе и расстановке

слов, но с одним отличием. Проза Белого ритмична и «симфонична»; проза

Ремизова прежде всего разговорна. Его манера основана на сказе – термин,

означающий воспроизведение в написанной прозе интонаций разговорного

языка, в котором особое внимание обращено на индивидуализацию

предполагаемого рассказчика. Эта манера, когда-то принадлежавшая Лескову,

теперь, под влиянием Ремизова, стала в русской художественной прозе

преобладающей.

Алексей Михайлович Ремизов настоящий москвич. Он родился в 1877 г. на

Таганке (московский «Ист-энд»). Его предками были богатые купцы, но

родители Ремизова поссорились с семьей и оказались в стесненных

обстоятельствах. Таким образом, Ремизов вырос в относительной бедности, и

первые его впечатления были от уличной жизни промышленных кварталов

столицы. Жизнь эта отразилась в отвратительных кошмарах его первого романа

Пруд. Он получил, однако, обычное среднее образование и стал студентом

Московского университета. Писать он начал очень рано (первые произведения

датированы 1896 г.), но печататься стал только в 1902 г. Тем временем в 1897 г.

он за какую-то пустяковую провинность был исключен из университета и

сослан, сначала в сравнительно цивилизованную Пензу, потом в далекий Усть-

Сысольск, потом в более крупный город – Вологду. Эти старые, Богом забытые

города – место действия самых характерных его вещей – Часы, Стратилатов,

Пятая язва. В Вологде он женился на Серафиме Павловне Довгелло, которой

посвящены все его книги; она известный палеограф (теперь преподает русскую

палеографию в Сорбонне). В 1904 г. с него был снят полицейский надзор, и он

получил возможность выбрать место проживания. Он поселился в Петербурге,

где прожил до 1921 г. Произведения его с 1902 г. стали появляться в изданиях

модернистов. Первая книга появилась в 1907 г. Долгое время у его

произведений было очень мало читателей, и даже модернисты смотрели на него

с легким удивлением и не всегда охотно предоставляли ему свои страницы. Так,

в 1909 г. редактор Аполлона, главного журнала модернистов, отказался печатать

Историю Стратилатова, которая сейчас признана шедевром и

первоисточником чуть ли не всей последующей русской художественной прозы.

Но в литературных кругах Ремизов стал чрезвычайно популярен. Со

свойственным ему причудливым и лукавым юмором он изобрел целую

организацию, которой был канцлером – Великую Вольную Обезьянью Палату.

У многих видных русских писателей и издателей имеются грамоты,

подтверждающие тот или иной их сан в этой палате, написанные великолепным

рукописным шрифтом XVII века и подписанные propria cauda Асыка, царь

обезьяний. Первыми кавалерами этого ордена стали ближайшие друзья

Канцлера – философы Розанов и Шестов. Его комнаты были настоящим

173

зверинцем всевозможных игрушечных зверей и чертиков, которые являются

героями многих его произведений. Постепенно, особенно же после

Стратилатова, ставшего известным еще до того, как был напечатан, Ремизов

сделался главой новой литературной школы, и к началу войны печать была

заполнена подражаниями Стратилатову и другим ремизовским рассказам.

Пришвин, А. Н. Толстой и Замятин были первыми его последователями.

В 1916 г., когда эгоистичная и близорукая политика Антанты требовала, чтобы

Россия мобилизовала больше людей, чем могла вооружить, был мобилизован и

Ремизов, но после врачебного обследования был освобожден по болезни. После