Пока живешь, душа, - люби!.. - Сопин Михаил. Страница 13

В оглушающую тишину.

Безотцовщину

Серою пеной

За волной поднимало волну.

Стоп! Замерзни, волна,

До предела

Дай осмыслить:

Сиротство и тиф,

Кто нас в детстве

Преступными делал,

В мясорубку родных запустив?

Перед кем или в чем мы повинны?

Изначально понять помоги:

Кто бросал нас

Под траки, под мины,

Самосудчикам под сапоги?

Извращенное бойнею детство,

Ты не знало, что близок твой час,

Будешь в зеркало мира глядеться,

Катастрофой страны отразясь.

Помню наш пацанячий шалман,

И его -

Пусть меня не осудят:

С виду Пришвин,

Но дьявол по сути.

И слова -

Ядовитый туман:

«Навались, безотцовщина, ешь!

Можно выпить за батьку, за деда,

За меня - подполковника СМЕРШ,

И за нашу, конечно, Победу.

Жуйте, жмурики, дело не в хлебе.

И мозги вам мутить не хочу:

Жаль мне вас,

Голодрань и отрепье,

Но Закон избавляет от чувств.

Зря мы, что ли, вскопытили мили

Под стальным и свинцовым дождем?

Немчуре хребтовину сломили,

А на вас-то

Управу найдем.

Наша слава, бесславие ваше -

Воедино не вяжется нить:

Каждый должен хлебать свою кашу.

Что вы можете? Грабить да бить.

Свой, не свой, на дороге не стой...

Надвигается долгий ваш вечер:

Восходить вам

На брег на крутой

Под набат обвинительной речи».

Ясновидца, пророка, урода

Рокотал,

Тиком корчился рот:

«К-к-кто то до-олжен же

Быть вне народа,

А иначе - ур-родец народ?

И не надо пощады просить.

Гнить вам, дохнуть,

В отвалах пылиться,

Греть тщедушием дали Руси,

Скрыв в метелях цинготные лица.

Все для вас:

Воркута и Тагил,

Через степи -

Каналы И. Сталина.

Сколько ваших дурацких могил

Будет в Тундре Великой оставлено!»

Как в узде ты, Россия, в системе.

Из булата, звено ко звену,

Тянет цепь твое горькое семя,

На поглядки скликая страну:

Дуй, народ,

Кто - на казнь,

Кто - на праздник,

Леший во поле - наш манифест,

Хватит-хватит отъявленной мрази,

Отдаленных и каторжных мест.

Сашки, Мишки, Иваны и Стеньки...

Глянь в глаза, отвечать не проси,

Вот она - хошь в цари,

Хочешь к стенке -

Кровеносная бездна Руси.

Мать-землица, я знаньем изранен.

Нету края у пропасти. Нет.

С боевыми шагал номерами,

С номерами - на тощей спине,

В «светлый путь», по погибели серой,

А на две стороны - хоры вьюг:

Обреченные думы - на север.

Отвлеченные мысли - на юг.

Замерзая в дороге, сгорая,

Добрались мы до всех полюсов,

Рекордисты Чукотского края,

Коногоны Печорских лесов.

Гуси черные, где же вы?

Где вы?

Обломали вам крылья-бока…

Предрекал

Пустозерский мятежник,

Что сгорит наша жизнь в кабаках.

О великий бунтующий Отче,

Я несу в себе дух твой и прах,

И душа не желает молча

На своих отплясать

На кострах

Мракобесия,

Лавочки-печки!

Вот и жаримся мы, что досель

Ты, свобода,

В железной уздечке

Крутишь смертным надежд карусель.

Не одно отцветет бабье лето,

Прежде чем нас, живых, отклянут,

Кто придет после госпятилеток,

Испытав просвинцованный кнут,

Из-за «речки», Ухты или Томска...

Нас приветят:

«Пой, ласточка, пой».

Это мы явим к жизни потомство,

Что уйдет во вселенский запой.

Знала б женщина, мать и жена,

Что родится

На выжженном месте?!

На безлюбье любовь начинать -

Порождать неизбежность возмездья.

В темном поле -

Жизнь в трауре белом.

И хочу закричать: «Не моя!..»

Но - моя. И одна... Отлетела

И обуглила сердца края.

Да. Все так. Путь безумен. Огромен.

Но и мы

В своих клятых делах

Деспотию крушили,

Что в доме,

Здесь дышать нам

И жить не дала.

Всех распял он,

Убийца, ублюдок.

Уж не спутаю

Свет с темнотой.

Уж не слышу железных побудок.

Уж не рявкнут вдогонку мне:

«Стой!»

Только память порой,

Как граната,

Саданет и поднимет года...

Все, кто грел Магадан и Анадырь,

Уходил, пропадая во льдах,

Все, кто полз по полярному снегу,

В безысходности

Шел на рывки,

Кто убит при попытке к побегу -

Все вы в сердце моем, мужики!

И былой СВЭ*, и уродина -

За гонимых, за проклятых нас

Я приполз

В тебя веровать,

Родина,

Надсадив сухожилья о наст.

СВЭ* - социально-вредный элемент.

1989 г.

Шаг второй

Обогащенный общением с Е.Ш. Галимовой, почувствовавший моральное право

расстаться, хотя бы временно, с необходимостью ежедневно отрабатывать по восемь

часов на производстве, Михаил садится за пишущую машинку и приступает к вопло-

щению того, о чем заговорил еще в лагере:

«Есть в душе моей такая рана, что когда-то полыхнет огнем...»

Это и сейчас практически еще не освоенный пласт. Проникнуться во всей полноте

темой может только тот, кто пережил. Прошедших через все это и сумевших не загинуть

на этапе, не спиться, не вернуться назад в преступный мир, не выброситься на воле из

окна - мало. Еще меньше таких, кто сумел-таки обойти эти загородки и... обрести голос -

получить образование. Наконец - иметь талант!

Но даже уметь сказать - мало. Нужно еще быть услышанным, ощутить воспринима-

ющую тебя аудиторию. Ну хотя бы немножко, чтобы уж не совсем в обитой подушками

комнате звучала проба песни. Для массовой аудитории посыл: «Все люди - братья» - это

же... теоретически. И чем человек интеллигентнее, тем труднее сделать это искренне!

Я заметила это по общению на «Стихах.Ру». Люди готовы проникнуться болью

ветерана Великой Отечественной войны:

Но дымится земля под ногами

Десять лет,

Двадцать лет,

Тридцать лет,

- но их раздражает:

Стоит над тундрой тень моя,

На сорок лет меня моложе.

- Сколько же можно помнить зло, ковыряя старые раны и повторять одни и те же

круги ада? - говорит критик.

- О другом скажут другие, - отвечает поэт. - У меня не отболело.

- А может, приподняться над всей этой грязью? Подумать о душе? Дело чести -

сохранить ее чистой.

- У меня не чистая, - говорит поэт и, подумав, добавляет: - В грязи истории.

- При чем тут история? Она всегда - не подарок. Вспомним Древний Рим, Ку-Клукс-

Клан или режим Пол-Пота... Да мало ли примеров. Лучше обернись на себя.

- «От себя голова поседела».

- Чем же гордиться?

- Хочу, чтоб «после нас осталось две капли боли, но не море лжи...»

Есть психологический барьер: невозможность применить заповеди Христа по отно-

шении к тому, кого по воспитанию и общественной формации считаешь намного ниже

себя. Мы с Мишей не встретили практически ни одного воспоминания политзаключенных

сталинских лагерей, где не было бы сказано нехороших слов в адрес уголовных. А ведь и

те, и другие были порождением одной тоталитарной системы и вместе от нее страдали. В

определенной степени - братья по несчастью, как в картинке, где изображение зависит от

угла падающих лучей. Александр Солженицын тоже смотрел на уголовный мир сверху

вниз. Не сомневаюсь, у него были к тому веские причины. И все же, все же, все же...

А поэт и критик продолжают свой бесконечный спор.