Пока живешь, душа, - люби!.. - Сопин Михаил. Страница 15

Твой суд и крест».

...Забыв одно,

Что в самый трудный час,

Припав к погостам тайным,

К обелискам,

Гулаговцы,

Солдаты,

Лишь на вас

Равняю путь

Далекий свой и близкий.

Корабль моей судьбы

Через ненастья

Идет еще.

И, дерзостью дыша,

Я понял:

Где идея выше власти -

Пригвождена

К распятию

Душа.

Вот почему

В года большой неволи

Хрипящее ронял:

«Ку-ка-ре-ку!

Реку

Грядущую

Свободу-долю!

Ко-пе-еч-ку

По-дай-те

Ду-ра-ку...»

Хрипел -

В карьерный известняк,

Сдыхал,

Со всей страною

Надрываясь вместе.

Но зов мой

На-гора не долетал

Сквозь горизонт

Рудничного созвездья.

Шаг третий

Мне всегда нравились стихи Варлама Шаламова – даже больше, чем рассказы. По-

добно прозревающему слепому, он открывает для себя в стихах мир. Сначала наощупь…

Потом вдруг видит на оттаявшей скале цветок, учится распознавать запахи, краски. И вот

уже для нас с такой же силой звучит симфония жизни. В стихах Шаламов именно поэт. А

в рассказах - аналитик.

Михаил Сопин прозы вообще не писал, поэт и аналитик в нем сливаются, а с годами

аналитик стал преобладать.

Есть еще один очень важный момент: Сопин пишет на несколько десятилетий позже.

Колымский страдалец исторически не мог видеть того, что открылось последующему по-

колению. С тех пор общественное сознание ушло далеко вперед. Уже издан «Архипелаг

Гулаг» А. Солженицына, раскрыты архивы НКВД…

В конце восьмидесятых двадцатого века в полный голос о лагерях еще не говорили и

Московское издательство стихи Сопина на эту тему отмело. А он входит в нее все глубже.

Поначалу это еще не раскрытие темы - скорее, ее предчувствие в знакомом песенно-

образном строе:

«На холме три тополя, три ракиты...»

«Без весла, без шеста я плыву на плоту...»

Но чем круче сворачивает он с освоенной дороги, тем труднее не увязнуть в трясине.

Стихи теряют прозрачность, становятся громоздкими, тяжеловесными, перегружены «не-

поэтичными» подробностями.

Я уже отмечала удивительную способность Михаила вживаться в прошлое. По на-

меку он способен вновь увидеть пережитое, как на фотографии. Однажды по запаху огу-

речной травы в нашем огороде восстановил полностью картину детства, описал, где эта

трава росла, как ее готовили для еды...

Вот он берет старое, бросовое, казалось бы, стихотворение, находит удачную строку

- по ней, как по проводнику, возвращается в полузабытое состояние... Но тогда еще не

было мастерства. А теперь - надо же! - получается свежо и интересно.

Первые годы после освобождения - психологическое, даже физиологическое непри-

ятие прикосновения к лагерной теме. Чтобы описать правдиво состояние заключенного,

надо было снова влезать в его шкуру. А организм отторгал: невозможно жить и дышать

так, как «это было там». Но незримое присутствие этой «шкуры» все равно постоянно

ощущалось:

И боль моя становится не болью,

А частью жизни, сросшейся со мной.

В то же время возвращение к тому состоянию сулило возможность освободиться,

скинуть с себя эту шкуру. Но она не сползала, приходилось сдирать вместе с кожей:

А на темном стекле

Обнаженно,

До резкого света:

Ирреальная явь,

Темно-красные слезы мои.

Подстегивало осознание, что он все же должен сказать за тех, кто «не дополз, упал,

не додышал»: «Кто не жрал наркомовского хлеба, не сможет передать его вкус и запах.

Говорить надо сейчас. Можно и потом, но потом будет другое».

... Каждый вечер Миша приносит мне новые пачки стихов. Я сначала прочитываю

добросовестно, но в какой-то момент останавливаюсь и дальше не хочу. Возникает пот-

ребность поберечь себя и читателя. Предлагаю сокращения, указываю на непонятность

для аудитории некоторых строф:

- За разъяснениями надо лазить в специальные справочники!

Миша молча сгребает листы:

- Дети разберутся!

Я понимаю, что сейчас должна проявить внимание и терпение, но… иду на кухню и

принимаюсь за приготовление ужина.

Спорим из-за уголовного жаргона, который я требую убрать - либо, в крайнем слу-

чае, делать сноски. Сходимся на компромиссах. Теме еще нужно вылежаться, отстояться,

на это потребуются годы.

В поисках энергетики стиха поэт ищет новые выразительные средства, появляются

словообразования типа: «слепо-зряще», «вожделюбы», «всезапойные катастрофы», «со

зрачками-зонтами», «крестико-звезды»...

(Сейчас искала это словосочетание и прочла полностью предложение: «На лице мо-

ем синем-пресинем СТАВЯТ крестико-звезды, Россия». Заметьте, в конце восьмидесятых

поэт еще выводит Россию из-под удара, обращается к ней как бы жалуясь. Пока еще она -

высшая инстанция: кто-то ставит крестико-звезды, а она, Россия, должна рассудить. Через

несколько лет он поправит: «СТАВИТ крестико-звезды РОССИЯ», без запятой в середине

строки.)

Пока для него самое страшное - «слепо-зряще и жутко реял идол вождя», «садист-

ские дознания в подвалах» и смак, с которым «дяди» из НКВД ломали подросткам кисти

рук. Пройдет немало времени, прежде чем поэт придет к выводу:

«Не в сталинщине только дело - народный зверь сжирал свое нутро».

Стихи на лагерную тематику впервые были включены в сборник «Смещение», издан-

ный в Северо-Западном книжном издательстве в 1991 году. Он увидел свет почти одно-

временно со сборником «Судьбы мой поле». Такой дружной публикации во многом спо-

собствовала потеря нашей семьей старшего сына Глеба - как видно, автора пожалели.

«Смещение» посвящено Глебу, и подросток на титульном листе (в графическом изобра-

жении художником А. Савиным) на него похож.

После выхода этих книг Михаил Сопин был принят в Союз советских писателей, ко-

торый через пару месяцев был преобразован в Союз писателей России. Его членом Миха-

ил оставался до конца своих дней.

Иронией судьбы сборник стихов Сопина в Архангельском книжном издательстве

оказался для вологодских авторов едва ли не последним. Издательства разделились. А у

Миши появилась присказка:

- Стоит мне куда-то вступить, все тут же разваливается. Издал книгу - не стало изда-

тельства. Вступил в Союз писателей - развалился Союз. Только-только начал превращать-

ся в полноправного гражданина СССР - рухнула страна.

* * *

На холме - три тополя,

Три ракиты.

Три тропинки во поле

Перевиты.

Первой - шел я в ночь свою,

Второй - в счастье.

Третьей - в землю отчую

Возвращаться.

В том и дело, Родина,

В том и дело:

Каждый думал - пройдено,

Значит, в дело.

Каждый верил - сказано,

Значит, к месту!

Отслужили слаженно

Злую мессу

Не царю небесному

Со владыкой,

А земному деспоту -

Дичи дикой.

Вместе славя, хлопали -

Врозь убиты.

На холме три тополя,

Три ракиты.

* * *

Со слепыми зрачками,

С обрубками крыл

Я по красному-красному полю проплыл.

Меж Цимлой и Соленым

Глотал плывуны,

Опираясь культями о стены страны.

Все здесь шло по модели,

Что преступный народ