Где живут счастливые? - Сухинина Наталия Евгеньевна. Страница 5

-  И людьми, матушка, —шепчу я ей, — вот этими самыми маленькими экологами. Уж они-то не дадут Россиюв обиду.

Читаем благодарственныемолитвы и спускаемся к небольшой журчащей речке. Сидим на тёплых камушках иудивляемся несусветным богатствам матушки-Сибири. Вот даже здесь, на расстояниивытянутой руки, мы обнаружили маленький кустик голубики, полянку с черникой,семейство маслят, кедр с шишками, рыбу в ручье, куст дикой малины. Только самыйленивый, никудышный путник позволит себе голодать на этом щедром пиру Господнейтрапезы.

— Смотрите, — матушкапоказывает на большой кедр, - ведь если срезать кедр, вырубить под корень, всеравно на его месте кедр вырастет. Не береза, не дуб, а кедр, правда? Так иРоссия. Православие под корень хотели извести, а корни-то глубоко, их не такпросто уничтожить. Опять ростки пошли. Прежнее древо, помогучее самого крепкогодуба. Вот и детки эти, экологи, как росточки от того древа? И Настенька, отцаВасилия дочка, и те женщины в храме, которые плачут и молятся за Россию, и тотмальчик на телеге, помните, свернулся калачиком, спит, сибирский мужичок, дайему, Господь, сил и разума.

Мы проводили матушку вМоскву, а я осталась. И в доме, гостеприимном, русском, сердечном доме Федяевыхстало одиноко и пусто. Матушку успели полюбить все, и хозяин Вадим Петрович, ижена его, Людмила Ивановна, и Володя. У меня было теплилась надежда встретитьсяс ней в Москве, но не получилось. Мне сказали - она уехала во Владимирскуюобласть, оттуда в Архангельск, на Солонки, оттуда в Петербург, а уж потом вАвстралию, домой. Ей надо успеть как можно больше увидеть, почувствовать, ейнадо заглянуть в самые отдаленные уголочки и удостовериться в главном - живаРоссия, не изуверилась не пропилась, не одичала и нравственном беспределе.Именно за этой благой вестью и отправила её и дальнее путешествие, так и недождавшаяся встречи с Родиной, её дорогая, её любимая мама.

ПОВЕСТКА В СУД НА ИМЯГАМЛЕТА

Хоть бы не вызвали, хотьбы не вызвали, хоть бы пронесло... Вызвали.

- Я не выучил. Явчера... Зуб болел, ходил пломбировать. Поздно пришёл, не успел.

- Врёшь. И врёшьнеинтересно. В прошлый раз у тебя тоже болел зуб. Ни мне, ни Шекспиру ты этимне навредишь. Себе только. Но если человек вредит сам себе...

Антон встал в привычнуюпозу. Ноги слегка расслабил, руки за спину, голову набок. Знал - это надолго.Поймал глазами в окне съезжающего с ледяной горки мальца. Если уж Пенелопупонесёт, она не скоро остановится. На одной ноте будет зудеть про своеголюбимого Гамлета, про то, что интеллигентный человек должен знать классику, прото, что литература - предмет особый и к нему надо по-особому относиться, опятьпро его страсть к зубным врачам...

Как же хотелосьогрызнуться, даже про зубы заготовил: «Майя Львовна, у вас челюсть вставная,вам стоматологи без надобности. Смолчал, вчера вечером клятвенно пообещал мамене связываться. Молчал, а у самого всё кипело в душе. «Быть или не быть? » -неожиданно подумал он и улыбнулся кстати пришедшей на ум гамлетовской фразе.

- Смеёшься, смешно тебе?Все дураки, один ты умный? Да вас, дебилов, в армию бы поскорей, там бы васбыстренько обломали. Сапоги бы «дедам» соплями собственными поутирали,разучились бы улыбаться.

Класс привычно молчал.Про сапоги и сопли - это всё цветочки. Эти стены не то слышали. Класс ждалконца урока.

...Не они прозвали еёПенелопой. До них ещё, уже сейчас не вспомнить кто. Но прозвище прилепилоськрепко. Пенелопа, она и есть Пенелопа, всё ждёт прекрасного будущего, когда еёдрессированные ученики станут без запинки выкрикивать монологи Гамлета.

Антон Капустин не любилПенелопу. Пенелопа не любила Антона Капустина. И дело было не только в разномотношении к классикам. «Всё не так просто», - повторяет дедушка Антона, когдаАнтон спрашивает его о том, о сём. Дедушка знает много и умеет многоеобъяснить. И объясняет. Но вначале - очки на нос, указательный палец к небу:«Всё не так просто, Антон, всё не так просто». Пенелопа обожает гороскопы. Самаона - «стрелец» и всегда высчитывает, кто из девятого «В» совместим с ней, акто нет. Вполне серьёзно она может прийти в класс и торжественно объявить:«Сегодня у меня день эмоциональной нестабильности. Прошу вас учесть это,особенно козерогов, с которыми у меня на этой неделе могут быть серьёзныенеприятности». И она вызывала к доске одних козерогов. Водолеи и скорпионыторжествовали. Но вот заканчивался праздник на их улице: звёзды отворачивалисьот них, и в беспросветных потёмках, натыкаясь друг на друга, они понуро неслисвои дневники к учительскому столу.

Один раз Антон невыдержал.

-  Ты кто по гороскопу?- наскочила на него Пенелопа.

-  Не знаю.

-  Не знаешь?! Человекдолжен знать своё созвездие, если, конечно, он образованный человек...

-  Майя Львовна, - осторожноначал Антон, - мне дедушка сказал, что в гороскопы нельзя верить, светиласозданы, чтобы светить, это их единственная функция во Вселенной. А гороскопы -это как карточная игра...

-  Твой дедушка! —взвизгнула Пенелопа. - Много он понимает, твой дедушка. Люди, не дурнее его,составляют графики влияния звёзд на человека. Его дедушка, видите ли... Тожемне, авторитет!

-  Мой дедушка — физик.Он преподавал в институте. Для меня он авторитет, - голос Антона звенел отзлости. - И я согласен с ним, что в гороскопы верят только полоумные.

Потом он стоял,нахохлившись, в кабинете директора и твердил «не буду» на настоятельные просьбыпопросить прощения у Майи Львовны. Потом с ним долго говорила класснаяруководительница Зоя Семёновна, географичка, которую он очень жалел за слабоездоровье и тихий голос. Потом он отказался дома от обеда. Потом долго плакал,уткнувшись в диванную подушку, а дедушка сидел рядом и ни о чём не спрашивал. Акогда пришла мама, дедушка что-то шепнул ей в прихожей, и она изо всех сил стараласьделать вид, что не замечает зарёванного лица сына.

Пенелопа затаилась. Онане видела Антона Капустина в упор. Она не вызывала его к доске, а любовь кгороскопам проявляла вызывающе громко и восторженно:

- Завтра по гороскопу уменя день удачных покупок. Пройдусь-ка я завтра по магазинам, если вы, конечно,не возражаете.

Они не возражали. С тогодиспута о пользе и вреде небесных светил прошёл месяц. И вот впервые МайяЛьвовна вспомнила про Антона. Монолог Гамлета... А он ей про больной зуб. И -всё сначала.

Только вчера они долгоразговаривали с мамой. И она просила его, Антона, молчать на все оскорбленияучительницы: «Представь себе, что это не тебе говорят, ну что ты кино смотришь,где ругаются. Молчи, как в рот воды набрал. Пообещай мне, что будешь молчать,обещаешь?» А дедушка, надев очки, указывая пальцем, сказал тихо: «Всё не такпросто. Лида, всё не так просто». И вздохнул. Антон обещал. Вчера вечером емуказалось, что промолчать - пара пустяков, да пусть она хоть лопнет от злости, ая -глухонемой, молчу и молчу. А сейчас так и готова сорваться с языка фразанасчёт вставной челюсти. Наверное, все засмеются... «Молчать, молчать»,приказывал он себе. И - промолчал. И Майя Львовна, откричав про недалёкоестрашное будущее «дебилов», ушла в учительскую.

Антон чувствовал себяименинником. Впервые не от того, что уел Пенелопу, а от того, что смогпереступить через собственную злобу, не дал волю языку, настроению.

- Вот и хорошо, -обрадовалась мама, - ведь её, сынок, тоже понять можно. Немолодая, одинокая.Говорят, её бросил муж, нашёл молодую, уехал с ней куда-то в Прибалтику. А онатут с вами... Забаву себе нашла - астрологические прогнозы, ну и пусть тешится,вы ей не мешайте.

Удивительное дело:Антону вдруг захотелось выучить монолог Гамлета: «Она меня спросит, а я ей какорешки отщёлкаю. Удивится Пенелопа, удивится, это уж точно»...

Он открыл Шекспира назаданной странице. «Что благородней духом - покоряться пращам и стреламяростной судьбы иль, ополчась на море смут, сразить их противоборством? » Вот тебераз! Ведь тут как раз про Пенелопу. И про меня. Покоряться или ополчаться - чтоблагороднее? Молчать, как глухонемой, или отбивать её наскоки, а то, если датьей волю, она так распустится... Гамлет тоже не знал, как лучше, всё не могрешить, что «благородней духом». Но решил же! Решил! Лучше уж, «ополчась наморе смут», сразить их... И пошёл сражать, никого ведь не пожалел, даже мать, ая Пенелопу жалеть должен? И опять вразумляла его мама: