Сантехник, его кот,жена и другие подробности - Сэ Слава. Страница 18
53
Ездил в детстве на охоту, на уток. С мужиками. Мужики матёрые, вкусно вонючие водкой, портупеей и носками. Настоящие охотники. Матюки такие, что чуть громче — утки бы падали без выстрелов. От шока.
На спине плачущего в гору газона жарили яичницу. Куриные яйцы жарили, собственными рисковали в сантиметре от сковороды, прикрученной (казалось!) прямо к газовому баллону. На полном скаку. Весело и страшно!
День ехали. Байки и гогот. К ночи добрались до хутора. Долго пили, потом шли спать на сеновал. Детей двое — я и не помню уже кто. Забрались на вершину, смотрели спутники. Раз в десять минут прибывали ослабшие. Все нанизывались задами на вилы, спрятанные в сено для юмора, ойкали и головой вперёд втыкались в пыльные травы. К четырём утра стог был нафарширован мужиками под завязку. Пятки торчали во все стороны, как орудия броненосца. Сеновал Потёмкин-Таврический.
Последним пришёл Иваныч. Самый голосистый и бездонный. Он тоже ойкнул, почесал уколотое полушарие и почему-то полез спать в собачью конуру. Схватил мухтара за уши, выволок из будки и занял нагретое место.
Утром все мужики злющие, будто не мухтара, а их с тёплого повыгоняли. Рожи синие, губы как сосиски. Один Иваныч, счастливый, спит в центре двора пузом к солнцу. Он встал в пять утра и выпил три бутылки, оставленные компанией на опохмел. Остряк, Бэнни Хилл.
Никто не смеётся. Даже не улыбается сардонически.
Взяли проглота за конечности, раскачали, вбросили в кузов, поехали дальше. В тишине. В страшном молчании. Иваныч издевательски храпит весь остаток пути. Нагло. Точно в уши и звенящие мозги.
Потом была собственно охота. Пальба, спаниели таскают селезней, в каждом кусту свой Мюнхаузен. Иваныч тоже шёл охотиться, но теперь спит в луже. Потом рассказывал, что просто устал, и подумал «на фиг!», и лёг, и уснул. А вечером встал и полез по камышам уток собирать. Больше всех набрал. Ни разу не пальнул в тот день.
Зато на следующий — повесил на сук жестянку из-под сардин в томате, отсчитал полста шагов и по-Лермонтовски поднял ствол. Проверял себя на меткость.
Естественно, засадил кому-то в Ж. Всего одна дробина, но извинялись всей компанией, поили вражеских охотников…
И всю дорогу — Иваныч… Иваныч… Иваныч…
Как А. Калягин в «Зд., я ваша тетя». Пока в кадре — всё переливается и блестит. Выходит за рамку — будто потеряно что-то…
Я вовсе не стремлюсь к алкоголическим подвигам. Меня восхитила тогда Иванычева отдельность от всех. Бесконечная свобода, которая не через убегание от общества рождалась, а прямо тут, в присутствии. Не нравится — сами бегите. Беспредельный кураж.
Теперь скажите мне, что такое обаяние?
54
У доктора дочка, они приехали на день рождения к одному мальчику. Подарили вот-такенную машину. Мальчик покосился…
Спрашивает:
— Ты же врач?
— Врач…
— Никуда не уходи!..
Теперь доктор сидит, пришивает лапу медведю. Аккуратненько так, крепко-накрепко. Он хирург по образованию, а в клятве Гиппократа говорится про помощь всем печальным существам, не только людям.
Люська — циник по образованию — побежала в прихожую, схватила свою дублёнку и стала подсовывать вместе с оторванной пуговицей.
— Вот овечка, зовут Людкой, — говорит… а в клятве Гиппократа ничего не сказано о тех, кто при жизни нуждался в помощи, а теперь стал шубой или ботинком… И вообще, могла б сама пришить.
55
Люся меня обидела. Сказала, что я голодранец. За это я отказался есть её суп. Это была моя месть.
С очень прямой спиной я пошёл в кулинарию за едой. У меня под домом кулинария. Там продают кишечные инфекции. Постоянным клиентам в подарок язва всего пищеварительного тракта.
Вы не представляете, как приятно быть одиноким мужчиной в женской очереди. Особенно, если берёшь сентиментальные кефир и полуготовые шницеля. Ах, как все сопереживают прямо вам в позвоночник!
Конечно не все так просто. Надо ещё уметь дрогнуть голосом, произнося:
— Три голубца, пожалуйста.
И улыбнуться миру устало и снисходительно.
Разрушительная мощь этого приёма огромна. В нём больше чувств, чем во всех романах Шарлотты Бронте вместе взятых.
Чуткая очередь вздыхает выразительно. Будь эта очередь женской сборной по пляжному волейболу, я б на ней женился, ей богу. Настолько мы друг другу симпатичны. Но пляжных волейболисток ещё с детства раскупают и сторожат потом с доберманами. В очереди клубятся одни метательницы молота и ядер, недефицитные с детства. Я стесняюсь таким женщинам предлагать серьёзные чувства.
Обычно продавщица радеет обо мне, намекает недвусмысленно:
— Не берите блинчики, мужчина, возьмите строганов, он свежее.
Бровями взмахнёт как птеродактиль и ударение сделает:
— Свежее он!
И сразу понятно: блинчики сулят сыпь, удушье, долгую агонию, а от строганова выйдет лишь весёлая беготня по коридору, к сортиру и назад.
Так всегда было. А тут продавщица ничего не сказала. Только посмотрела в глаза долго, как бы прощаясь. И промолчала.
И конечно, это оказались быстродействующие голубцы улучшенной ядовитости.
Очень, очень неудачно обиделся я в этот раз.
56
Когда Машке было ещё четыре, а Ляльке один, я вдруг упал на колени и стал молится. Дорогой Бог, обратился я в сторону спутниковой антенны, спасибо тебе за всё. У меня всё есть, но очень хочется спать.
И на следующий день, без предварительных знамений прямо с неба спустилась тёща. У ней были крылья с бриллиантами, сапфирные глаза и другие признаки святости. В частности, авоська с едой на три дня. Если грамотно распоряжаться, авоськи могло хватить до субботы. И сказала тёща голосом доброго змия:
— У вас времени — до шести. ЭТИХ я задержу. Бегите куда хотите и познайте там добро.
Мы ж не дураки тратить время на переодевания. Мы, в чём были, прыгнули в мой большой американский лимузин и поехали на море. И выехали на пляж, пустой по осени, и разложили сиденья.
— Ты готов испытать блаженство? — спросила Люся, игриво подняв бровь.
— Я ждал этого вечность — ответил я самым жарким из всех своих шёпотов.
В ответ Люся улыбнулась и дрогнула ресницами. А я обдал её перегаром, расстегнул ворот рубашки и рукава. А она скинула шлёпки.
И мы обнялись и уснули самым нежным образом.
Потому что две маленьких девочки кому хочешь докажут — нет в свете счастья, есть только покой, воля и три часа чтобы поспать.
57
Дети — птахи божьи. Даже в выходной встают в шесть утра и чирикают. Летают по жилищу, ищут чего поклевать. А мы спим, нам очень хочется. Выходной. Им же некогда спать, детство кончится вот-вот и конфеты потеряют вкус.
Когда дети приземляются, важно успеть спрятать пузо, иначе печёнки и всякие желудки могут пострадать. Не говоря уже про непасхальные тантрические символы.
Вчера — помню сквозь дрёму — с меня стянули одеяло и считали родинки — 103 шт. Я похрюкивал от счастья.
А сегодня я был бережком синей реки. На мне сидели и болтали ногами, с меня ловили рыбу, потом на мне же развели костёр и варили уху.
Люся спросила не просыпаясь:
— Лаврушку кинули?
По пробуждении не помнит. Рефлекс однако.