Искатель. 1961–1991. Выпуск 2 - Иннес Хэммонд. Страница 38

Мы двинулись на корму, миновали люк трюма № 2, поднялись по трапу на верхнюю палубу. Дверь в надстройке была распахнута настежь. Мы прошли по коридору мимо его бывшей каюты, мимо каюты Деллимера и через заднюю дверь вышли на корму, очутившись позади сорванной и исковерканной дымовой трубы.

— Эй! Есть здесь кто-нибудь? Эй!

Но стояла тишина, и хрупкий звук наших голосов затерялся в холодной темной ночи, поглощенный шумом волн, бившихся о носовую часть.

Никаких спасателей не было. Ни одного проблеска света, который бы манил теплом каюты. Мы кричали и кричали, но никто не отзывался. Корабль был мертв, лишен всякой жизни, как и в тот день, когда мы покинули его.

— Боже мой, — вздохнул Петч. — Мы первые. Еще никто здесь не побывал. — В голосе слышалось облегчение, и я чувствовал, что все мысли его направлены на то, что скрывалось под кучей угля в бункере левого борта.

— Нужно поискать сухую одежду и поспать, — сказал Петч. — Тогда мы почувствуем себя лучше.

Он угадал мои мысли. Но когда мы, миновав черный туннель коридора, добрались до жилых помещений, то обнаружили, что там была вода. Столик в каюте Таггарда был сорван с креплений и валялся в углу, сундучок, где хранилась одежда, был залит водой, а в шкафчике лежала груда просоленных одеял, курток и старой бумаги.

Мы снова вернулись на главную палубу, где находились салон и камбуз. Но они были в еще более плачевном состоянии. Везде была вода.

— Может быть, полуют еще сухой? — неуверенно предположил Петч, и мы стали пробираться туда, всем телом ощущая холод и бесконтрольную дрожь. Господи, сделай так, чтобы там было сухо! Я прислонился плечом к стенке коридора, по которому мы следовали, и вдруг ощутил, что судно шевельнулось. Тело мое вздрогнуло, как от первого толчка землетрясения. И вдруг судно шевельнулось снова.

— Слышишь? — тревожно прозвучал в темноте голос Петча. Но я не слышал ничего, кроме ударов волн о корпус, гулко отдававшихся в пустоте судна. — Оно всплывает, — прошептал он. — Его поднимает прилив.

— Как же это может быть? — спросил я.

— Я не знаю, но это так. Я чувствую.

— Это невероятно, — пробормотал я. — Судно не может всплыть, если затоплена вся носовая часть и через нее перекатываются волны. Нам, должно быть, пригрезилось.

Рука Петча коснулась меня в темноте и повлекла за собой. Я безвольно последовал за ним. Мы выбрались наружу, на холод, и споткнулись о стальную трубу, лежавшую поперек грузовой палубы. По железному трапу поднялись на площадку полуюта и вошли в крошечную боцманскую каюту. Там нашлась одежда. Она не была мокрой, но и сухой ее назвать тоже было нельзя. Но все же она была теплее, чем наше намокшее тряпье. Там же мы нашли несколько одеял, пахнувших мокрой собачьей шерстью, наваленных на койку. Мы бросились на них и заснули, испытав при этом такое наслаждение, которое, наверное, не испытывал ни один человек, сидящий перед горящим камином после сытного ужина.

Спустя много времени, показавшегося нам вечностью, я услышал тяжелую человеческую поступь. Шаги ступали грузно, издавая металлический стук от ударов подковок о железный настил палубы. Они раздавались сначала над головой, потом справа, затем слева и наконец стали удаляться — медленно, не спеша, словно мертвец возвращался в свое загробное царство. Когда топот прекратился, я проснулся.

Первым делом я взглянул на Петча — его лицо сохраняло оттенок усталости.

— Мне кажется, я слышал шаги, — сказал я. В глубоко запавших его глазах я заметил легкое возбуждение. — Клянусь, что здесь кто-то есть.

Я выбрался из-под одеял и встал, сразу ощутив голодную резь в желудке и боль в плече, Я приоткрыл дверь и выглянул наружу. Нет, это был не сон — я снова был на «Мэри Диар». Теперь она походила на какой-то ржавый кошмар! А вокруг была вода, и Минки скалили свои черные зубы рифов, окруженные — белыми пенными бурунами. Поблизости никого не было — ни спасательного судна, ни буксира, ни даже рыбацкой лодки. Ничего — только знакомый до отвращения силуэт рифов Грюн-а-Крока… Ни признака жизни.

— Опять шаги, — прошептал я вышедшему на палубу Петчу. — Кто же это мог быть?

Он покачал головой, но ничего не ответил. Не знаю, о чем он думал в этот момент, только по телу его пробежала дрожь, а я почему-то вдруг подумал о том, сколько человеческих смертей связано с этим судном. А потом произошло нечто странное: из металлической трубы, лежавшей на грузовой палубе, вырвалось легкое облачко ржавчины, похожее на красный пар. Потом над оградительным поручнем борта взметнулся тонкий трос, обвился вокруг него и с легким всплеском упал в море. На судне снова воцарилась тишина — никакого движения. Петч схватил меня за руку.

Мы стояли, словно пригвожденные, довольно долгое время, проглядывая судно на всю его длину. Но ни шум, ни движение не нарушали царившего покоя.

Петч спустился на грузовую палубу и склонился над крышкой люка трюма № 4. Когда я присоединился к нему, то сразу же увидел, что люк покрыт не брезентом, натянутым на деревянную раму, а плотно заварен листом стали. Мы взглянули на блоки дерриков, прошли к трюму № 3, люк которого был тоже наглухо заварен, и поднялись по трапу на шлюпочную палубу. Вентиляционные трубы были сняты, а к отверстиям приварены листы ржавого железа. Дымовая труба была срезана у основания газовой горелкой, сдвинута в сторону, и ее отверстие тоже закрыто металлической плитой. Световой проем машинного отделения был заделан, а водонепроницаемые двери коридора правого борта были сняты с петель, и на их месте были укреплены стальные листы.

Теперь сомнений не оставалось: спасательная команда вела на судне работы. Она загерметизировала все отверстия в корпусе и, возможно, ликвидировала течь в носовых трюмах. Это объясняло всплытие судна, когда прилив достигал своей высшей точки. Корабль был водонепроницаемым, почти готовым к буксировке.

Петча я нашел стоящим у входа в угольный бункер. Его глаза неотрывно смотрели на крышку люка, снятую с петель и валявшуюся неподалеку. Вместо нее красовалась стальная плита, надежно закрывающая лаз. Это значило, что труп Деллимера будет пребывать в прочнейшем стальном гробу до тех пор, пока судно не будет доставлено в порт и на его борт не придут эксперты, снабженные необходимым инструментом, с помощью которого можно будет вскрыть трюмы. Это сулило Петчу долгие дни, а может быть, и недели неопределенности, ожидания. На его лице было написано отчаяние, когда он наконец произнес:

— Ну вот и все. — Он отвернулся и принялся смотреть вдаль.

— А почему ты думаешь, что они ушли?

Он посмотрел на небо, понюхал ветер, долетавший с запада нервными порывами.

— Возможно, их предупредили о грозящем шторме?

— Что это? — воскликнул он вдруг. Где-то за мостиком сначала кашлянул, а затем ритмично застучал двигатель, и я ощутил, как под ногами завибрировала палуба. Мы с Петчем застыли, прислушиваясь к этой музыке, а потом помчались по коридору на мостик и по трапу спустились на носовую часть грузовой палубы. Там возле люка в трюме № 2 увидели большую помпу, прикрепленную намертво к палубному настилу. Мотор работал на полных оборотах, и высасывающий рукав, выходящий из смотрового люка, словно дышал, периодически наполняемый водой. Но поблизости никого не было. Палуба была пуста — на всей носовой части ни души.

Все это выглядело жутко, сверхъестественно.

— Посмотрим на мостике, — сказал Петч. — Ведь кто-то же запустил помпу!

Мы нырнули обратно в коридор и по трапу поднялись на мостик. Там никого не оказалось. В штурманской рубке — тоже никого. Но тут Петч указал на какой-то предмет. Он оказался синим плотиком, который выходил из-под борта «Мэри Диар». Это был Хиггинс, и он греб теперь по направлению к ближайшему рифу.

— Хиггинс! — завопил я, указывая на него. — Это Хиггинс!

Ветер был довольно сильным и дул в нашу сторону, а потому Хиггинс не слышал меня. Он достиг рифа, привязал плотик к каменному выступу и начал карабкаться на него. Потом он взял в руки железный лом и, действуя им как рычагом, стал втаскивать наверх бухту троса.