Хозяин Черного Замка и другие истории (сборник) - Дойл Артур Игнатиус Конан. Страница 71

Ну а что же иные, призрачные мои гости той странной ночи? Должен ли я отнести их появление на счёт оккультных способностей моего знакомого из Ноттингема? Сомнения мои на этот счёт разрешил известный врач и химик-аналитик, которому я отослал несколько капель так называемого люкоптоликуса. Приведу в заключение полученное от него письмо: пусть же точку в этом небольшом рассказе поставит человек науки.

«Сайласу д’Одду, эсквайру.

Брикстон, „Буки“.

Эрандл-стрит

Дорогой сэр!

Меня в высшей степени заинтересовал происшедший с Вами замечательный случай. Присланный Вами пузырёк содержал в себе сильный раствор хлорала, так что Вы, судя по всему, приняли не менее восьми-десяти гран чистого гидрата. Несомненно, такая доза не могла не привести Вас к частичной, а затем и полной потере сознания. В подобном состоянии под воздействием хлорала возможны странные, совершенно случайные видения, причём особенно подвержены им люди, к этому снадобью непривычные. Вы писали мне о том, что с юности зачитывались оккультной литературой и Вас давно интересует вопрос, в каких формах могут появляться призраки. Следует помнить и о том, что Вы как раз и надеялись увидеть нечто подобное и что Ваша нервная система была напряжена до предела.

С учётом всего вышесказанного приходится констатировать, что происшедшее с Вами ничуть не удивительно. Напротив, любой медик скажет, что куда более странно было бы, если бы упомянутый препарат не оказал на Вас соответствующего действия.

Искренне Ваш,

Т. Э. Штубе, доктор медицины».
1895 г.

Признания

– Скажи мне, Фрэнк, любил ли ты до меня?

– Как сегодня лампа плохо заправлена, – сказал Фрэнк и немедленно вышел в столовую, чтобы принести оттуда другую. Вернулся он не сразу.

Она терпеливо ждала, пока он сядет.

– Так что же, Фрэнк, – спросила она, – ты любил другую?

– Дорогая Мод, что за польза от подобных вопросов?

– Ты сказал, что у нас не должно быть тайн друг от друга.

– Конечно нет, но есть вещи, о которых лучше не говорить.

– По-моему, это и будут тайны.

– Если ты смотришь на это так серьёзно…

– Даже очень.

– Тогда я готов ответить на все твои вопросы. Но потом не ругайся, если мои ответы тебе не понравятся.

– Кто она была, Фрэнк?

– Которая?

– О, Фрэнк, неужели их было несколько?

– Я предупредил, что мои ответы будут тебе неприятны.

– Лучше бы я и не спрашивала.

– Тогда оставим это.

– Нет, поздно, Фрэнк, теперь я хочу знать решительно всё.

– Ты действительно этого хочешь?

– Да, Фрэнк, непременно.

– Едва ли я смогу сказать тебе всё.

– Неужели это так ужасно?

– Нет, но есть другие причины.

– Какие?

– Их очень много. Ты знаешь, как один современный поэт оправдывался перед своей женой за своё прошлое? Он сказал, что долго искал её.

– Это мне очень нравится! – воскликнула Мод.

– Да, я искал тебя.

– И кажется, довольно долго.

– Но я тебя нашёл наконец.

– Я предпочла бы, чтобы ты меня нашёл сразу, Фрэнк. – Он сказал что-то относительно ужина, но Мод была неумолима. – Скольких же женщин ты действительно любил? – спросила она. – И пожалуйста, без шуток, Фрэнк. Я спрашиваю серьёзно.

– Если бы я захотел тебе лгать…

– Нет, я знаю, ты этого не захочешь.

– Конечно нет. На это я не способен.

– Итак, я жду ответа.

– Не преувеличивай значения того, что я тебе сейчас скажу, Мод. Любовь – понятие растяжимое. Одна любовь имеет основанием чисто физическое влечение, другая – духовное единение; наконец, третья может быть основана на родстве душ.

– Какою же любовью любишь ты меня, Фрэнк?

– Всеми тремя.

– Ты в этом уверен?

– Совершенно.

Она подошла к нему, и допрос был прерван, но через несколько минут он возобновился.

– Итак, первая? – сказала Мод.

– Я не могу, Мод, оставим это.

– Милостивый государь, я вас прошу – её имя?

– Нет, нет, Мод, называть имена я не могу даже тебе.

– Кто же она была тогда?

– К чему подробности? Позволь мне рассказать всё это тебе по-своему.

Мод сделала недовольную гримасу:

– Вы увиливаете, сударь. Но я не хочу быть слишком строгой. Рассказывай по-своему.

– Видишь ли, Мод, собственно говоря, я был всегда влюблён в кого-нибудь.

Она слегка нахмурилась.

– Должно быть, твоя любовь стоит недорого, – заметила она.

– Для здорового молодого человека, обладающего некоторым воображением и горячим сердцем, это является почти необходимостью. Но конечно, это чувство очень поверхностно.

– Мне кажется, что всякая твоя любовь должна быть поверхностной, если она так легко проходит.

– Не сердись, Мод. Вспомни, что в это время я ещё не встречал тебя. Ну вот, я так и знал, что эти вопросы не приведут ни к чему хорошему. Кажется, я вообще делаю глупо, что так откровенно рассказываю тебе обо всём.

На её лице играла холодная, сдержанная усмешка. В глубине души Фрэнк, глазами незаметно следивший за женой, был рад тому, что она ревнует его.

– Ну, – сказала она наконец.

– Ты хочешь, чтобы я продолжал?

– Раз ты начал, так уж рассказывай до конца.

– Ты будешь сердиться.

– Мы слишком далеко зашли, чтобы останавливаться. Я не сержусь, Фрэнк. Мне только немного грустно. Но я ценю твою откровенность. Я не подозревала, что ты был таким… таким Дон Жуаном.

Она начала смеяться.

– Я интересовался каждой женщиной.

– «Интересовался» – милое словцо.

– С этого всегда начиналось. Затем, если обстоятельства благоприятствовали, интерес усиливался, до тех пор, пока… ну, ты понимаешь…

– Сколько же было женщин, которыми ты «интересовался»? И сколько раз этот интерес усиливался?

– Право, не могу сказать.

– Раз двадцать?

– Пожалуй, больше.

– Тридцать?

– Никак не меньше.

– Сорок?

– Я думаю, что не больше.

Мод в ужасе смотрела на мужа.

– Тебе теперь двадцать семь лет. Значит, начиная с семнадцати лет ты любил в среднем по четыре женщины в год?

– Если считать таким образом, то я, к сожалению, должен сознаться, что их было, пожалуй, более сорока.

– Это ужасно, – проговорила Мод и заплакала.

Фрэнк опустился перед ней на колени и начал целовать её милые маленькие, пухлые ручки, мягкие, как бархат.

– Я чувствую себя таким негодяем, – сказал он. – Но я люблю тебя всем сердцем и всей душой.

– Сорок первую и последнюю, – всхлипывала Мод, полусмеясь-полуплача. Она вдруг прижала его голову к своей груди. – Я не могу сердиться на тебя, – сказала она. – Это было бы невеликодушно, потому что ты рассказываешь это по доброй воле. И я не могу не ценить этого. Но мне так хотелось бы быть первой женщиной, которой ты заинтересовался.

– Увы, случилось иначе. Вероятно, есть люди, которые всю жизнь остаются непорочными. Но я не верю в то, что они лучше других. Это или святые – молодые Гладстоны и Ньюмены, или холодные, расчётливые, скрытные люди, от которых нечего ждать добра. Первые должны быть прекрасны, но я их не встречал в жизни. Со вторыми я сам не желаю встречаться.

Но эти соображения мало интересуют женщин.

– Они были красивее меня? – спросила Мод.

– Кто?

– Те сорок женщин.

– Нет, дорогая, конечно нет. Чему ты смеёшься?

– Знаешь, мне пришла в голову мысль. Хорошо бы было собрать всех этих сорок дам в одну комнату, а тебя поставить в середине.

– Тебе это кажется смешным? – Фрэнк пожал плечами. – У женщин такие странные понятия о смешном.

Мод хохотала до слёз.

– Тебе это не нравится? – спросила она наконец.

– Нисколько, – холодно ответил он.

– Ну, конечно нет. – И она снова разразилась долгим звонким смехом.