Восемь бусин на тонкой ниточке - Михалкова Елена Ивановна. Страница 22

– А у меня для каждого из вас сегодня найдется дело, – сообщила Марфа, утирая губы. – Есть такие, кто не хочет помогать мне по хозяйству?

Хотели все.

– Вот и чудненько. Начнем, Кеша, с тебя, – Олейникова окинула Анциферова нежным взглядом. – Говоришь, готов за любую работу браться?

Иннокентий с пионерским блеском в глазах подтвердил, что готов.

– А ты, Ева?

– Конечно, Марфа Степановна, – подтвердила Ева.

– Хорошо… – Старуха немного подумала. – Тогда вот что: после завтрака познакомлю вас со своим хозяйством, все покажу и расскажу. А там и дело каждому из вас найдется.

Маша поймала взгляд Бориса Ярошкевича. Он смотрел на нее и ухмылялся с таким видом, как будто знал что-то, скрытое от Маши. Незаметно от остальных поднял ладонь, приложил ее к своей щеке и сделал вид, будто голова его мотнулась в сторону.

«Оплеуху он мне не простит, – поняла Маша. – Будет пакостить на каждом шагу».

Она отвела глаза от Ярошкевича и вдруг заметила, что один человек все же наблюдал за его пантомимой: Матвей Олейников.

...........................................................

Борис Ярошкевич не любил читать книги. Его сугубо практический ум не находил пищи ни в приключенческих романах Жюля Верна, ни в расследованиях Шерлока Холмса, ни в похождениях капитана Блада. Мать заставила его прочитать Джеральда Даррелла, полагая, что веселые истории о животных должны понравиться подростку. Борис дочитал книгу до середины, пришел к матери и мрачно поинтересовался:

– Мам, этот мужик, Даррелл, он правда занимался животными?

– Правда, – подтвердила обрадованная Раиса, решив, что сын наконец-то нашел, чем увлечься. – Все его книги автобиографические.

– Во идиот, – констатировал Борис. – Делать больше нечего было?

И вернул книгу матери, сказав, что кретинов и в жизни хватает, чтобы еще и в книгах про них читать.

Но как-то раз на отдыхе ему попалась книжонка, детектив Агаты Кристи, которую от скуки он прочел от корки до корки. И там наткнулся на слова, которые запомнились Ярошкевичу на всю жизнь. «Прилив бывает и в делах людей. Прилив, который, если не упустишь, к богатству приведет».

Он даже не обратил внимания, что фраза принадлежала Шекспиру. Какая разница, кто это сказал? Главное – кто прочитал! А прочитал он, Борис Ярошкевич, и понял, что к нему высказывание подходит, как костюм, сшитый хорошим портным.

С детства в Боре сидела глубокая убежденность: мужское занятие должно приносить деньги. Если не приносит, ты неудачник и ничтожество. Даррелл был неудачник, потому что растратил впустую талант зверолова, а его зоопарк особой прибыли не приносил. А мог бы добывать шкуры редких зверей и жить припеваючи.

Врачей, учителей, ученых и прочих идейных Борис Ярошкевич считал обслуживающим персоналом. Художников, поэтов, музыкантов и вообще творческих личностей – паразитами. Но если встречал врача, заработавшего имя и деньги своими операциями, относился к нему уважительно. И не побрезговал бы пожать руку художнику, чьи картины хорошо продавались.

Для Бориса Ярошкевича главным и единственным мерилом смысла деятельности был доход. Книжка Агаты Кристи, прочитанная в восемнадцать лет, помогла ему дойти до важной мысли: прилива ждать нельзя, иначе можно всю жизнь просидеть на берегу моря. А вдруг случится один-единственный, и ты проспишь его? Нет, приливную волну нужно устроить своими руками. И не одну, а много! Какая-нибудь обязательно вынесет его к богатству.

Раиса Ярошкевич была замужем всего три месяца. Муж погиб в автомобильной аварии. На память Раисе осталась лишь свадебная фотография и фамилия Ярошкевич. Завести ребенка супруги не успели.

Она родила в тридцать восемь лет от случайно встреченного мужчины, который больше не появлялся в ее жизни. Для сына мать придумала романтическую балладу о моряке, который должен был вернуться, чтобы жениться на ней, но разбился с кораблем у мыса Доброй Надежды. Но к пятнадцати годам Борис догадался, что его пичкают выдумками, и потребовал назвать имя отца.

Раиса решила, что Боря уже достаточно большой, чтобы знать правду.

В ее жизни не было поступка, о котором она пожалела бы так же сильно. Потому что сын-подросток, выслушав рассказ, посмотрел на мать с плохо скрываемым презрением и спросил:

– Выходит, ты даже папашу нормального не смогла мне выбрать? Такого, который хотя бы алименты нам платил?

Несколько секунд Раиса не могла выговорить ни слова. Она ожидала чего угодно – сочувствия, огорчения, слез – но только не холодного пренебрежения.

Сын отвернулся к окну, и женщина собралась с силами.

– Боря, я не думала об алиментах. Пойми, мне было тридцать восемь лет. Я страшно боялась, что время уйдет и я не успею родить ребенка. Но, к счастью, я успела. – Она просительно улыбнулась. – Тебя.

Но Боря не растрогался. Пожал плечами, не поворачиваясь к ней:

– Значит, ты поздно очнулась. Ждала до последнего, а потом схватилась за первого попавшегося… Большое достижение!

– Не смей так говорить! – вспыхнула Раиса. – Я твоя мать!

– Мать, – признал Борис, как ей показалось, с неохотой. – Ладно, закрыли тему. Я все понял.

И ушел.

Несчастная Раиса, оставшись одна, расплакалась. Она пыталась убедить себя, что у мальчика кризис подросткового возраста, что он расстроился из-за ее рассказа и вылил раздражение на мать… Что он ее любит, просто редко выражает свои чувства. Но тоска, глухая, съедающая душу тоска никуда не уходила.

Раиса включила радио, чтобы заглушить страшноватую тишину, воцарившуюся в доме после ухода сына. Пела Вероника Долина. Этой песни Раиса прежде не слышала.

Раиса спохватилась и выключила проклятое радио, но песня уже прозвучала. Слова вертелись в голове, как заевшая пластинка: «та качает свое хищное дитя»…

Про нее было спето, про Раису. Это она – зайчиха: маленькая, серенькая, хвостик дрожит от страха. А родила волчонка. Как такое вышло? Теперь не разобраться. И не сделаешь ничего: волчонок подросший, уже и зубы начал показывать. Ничего ей не исправить, и зря она утешала себя. Поздно утешать.

Раиса уронила голову на руки и снова заплакала.

В девятнадцать лет Борис Ярошкевич решил основать свой бизнес. Не хватало только первоначального капитала.

Борис обшарил весь дом в поисках вещи, которую можно было бы продать за большие деньги. Но ничего не нашлось, кроме старенького золотого кольца матери. Он прикинул стоимость кольца и вернул на место: дешевка.

Начинать с мелочей не хотелось, душа требовала размаха. И тогда Борис отправился к деду.

Николай Михайлович Олейников был очень стар. Две дочери не оправдали его надежд: одна вышла замуж за полное ничтожество, другая и вовсе сподобилась родить без мужа. Жалкие, жалкие бабы! Эх, был бы у него сын… Одно время Николай Михайлович с надеждой посматривал в сторону подрастающего Иннокентия, сына младшей дочери. Но когда тот вырос, стало ясно: не мужчина, а какое-то недоразумение. Длинный, вихлястый, с бородкой… И одни женщины на уме. Тьфу!