Восемь бусин на тонкой ниточке - Михалкова Елена Ивановна. Страница 24

«Прилив бывает и в делах людей…» Этот прилив вынес Бориса к нужному берегу.

«Вынесет и в этот раз, – уверенно подумал Борис. – Если только рыжая музыкантша мне не помешает».

Глава 5

– Вот что, голуби мои, – зычно объявила Марфа по окончании завтрака. – Помощниц своих я отпустила, надеясь на то, что вы будете мне помогать по хозяйству. Но если кто хочет позагорать на лужайке, я возражать не буду.

Желающих позагорать не нашлось.

– Матвей, колодец давно пора почистить, займись-ка этим, – распорядилась старуха. – Картошка мокрецом поросла, прополоть ее надобно – это, Гена, для тебя работа. Борька, ты на колку дров отправляйся, Иннокентию я сейчас покажу, что делать. А ты, Мария, через пять минут со мной пойдешь.

Марфа вывела Анциферова, всем лицом изображавшего горячий энтузиазм, но вскоре вернулась и поманила Машу. Не задавая лишних вопросов, Успенская последовала за ней.

Солнце уже начинало припекать. День обещал быть знойным, но в тени деревьев пока лежала густая утренняя прохлада и влажная трава холодила ноги. Возле курятника оживленно переговаривались куры, из деревеньки за полем доносился собачий лай, и Тявка жадно прислушивалась к нему, вскинув уши.

Старуха уверенно ковыляла к коровнику. Но они не зашли внутрь, как ожидала Маша, а обогнули его по тропинке. За коровником, привязанная к колышку, паслась белая коза. Жесткая шерсть на загривке торчала в разные стороны.

– Познакомься – подружка моя. Джолька ее зовут, – представила козу Марфа Степановна.

– Почему Джолька? – удивилась Маша. – Это же собачье имя.

– Не собачье, а человечье, – строго ответила старуха. – В честь Анджелины Джоли. Знаешь такую актрису? Ее, я слыхала, признали самой красивой женщиной в мире. И коза моя красавица. Вот и назвала.

Коза повернула к Маше умную длинную морду, и Успенская вгляделась в раскосые янтарные глаза с белыми ресницами.

Марфа отвязала козу и подергала за веревку.

– Пошли, рогатая!

По дороге к лесу она объясняла Маше:

– На выпас я вожу Джольку в одно место за ельником, где хорошая трава. Оставляю там на целый день. Украсть ее здесь некому, в этот лес мало кто захаживает.

– Почему?

– Боятся его деревенские. Суеверные люди, глупые – верят, что там леший обитает.

– А вы не верите, Марфа Степановна?

– Верю, – неожиданно ответила Олейникова. – Только он в чаще живет, в самой глубине леса. До нее и захочешь – не доберешься: леший тебе глаза отведет, палок под ноги напихает, комарье нашлет. А там, куда мы с тобой идем, только дятлы водятся.

Они вошли под своды леса, и Марфа сразу свернула на широкую тропинку. Коза весело бежала перед ней, словно собака на поводке.

– Будешь отводить Джольку на выпас, – продолжала старуха. – Встаешь ты рано, это хорошо.

Как встанешь – так и иди с ней, только не забудь напоить. Если жаркий день, то надо забирать ее часов в одиннадцать – козы жару не любят. А потом, как зной спадет, снова веди в лес.

Они шли уже минут десять. То тут, то там начали попадаться овраги, поросшие малинником и заваленные буреломом. Вдоль тропинки высились сторожевые ели, а за ними местами начинался совсем уж непролазный лес.

«Если это еще не чаща, то что?» – думала Маша, с интересом оглядываясь по сторонам и вдыхая полной грудью звонкий смолистый воздух.

– Стой! – обернулась Марфа. – Смотри: здесь иди осторожно! Рабочие, когда строили дом, рыли яму, чтобы набрать песка. Да не придумали ничего лучше, как выкопать ее у самой тропы. Вырыть вырыли, а обратно, поганцы, не закопали.

В двух шагах справа от дорожки виднелся глубокий темный провал. По ближнему краю были заботливо воткнуты колышки с привязанными к ним красными тряпочками. Маша догадалась, что это дело рук старухи.

– Хоть никто здесь не ходит, кроме меня, но неровен час, какой пьянчужка забредет в лес и свалится, – проворчала та. – Засыпать бы надо, да все не соберусь.

Сумрачный ельник вокруг них вдруг сменился березняком, и лес преобразился: посветлел, заиграл светло-зелеными и золотистыми пятнами.

– Почти пришли, – обрадовала Олейникова. – Сейчас на тот пригорок заберемся, и все. Ну, Джолька, вот твое сегодняшнее пастбище. Веди себя хорошо!

Старуха показала, как привязывать козу, и они двинулись обратно. Теперь Марфа засыпала Машу вопросами о ее жизни. Казалось, ей интересно все – и Машино детство, и ее брак, и работа… Она сочно хохотала над рассказом о собачке Леметине и не совсем прилично выразилась о Белле Андреевне.

– Марфа Степановна! – воскликнула несколько шокированная Маша.

– Не обращай внимания, – бодро сказала старуха. – Наследие колхозного детства.

Меньше всего она сейчас походила на ту благонравную святошу, какой предстала утром. Ее хриплый смех оглашал лес, и Маша, глядя на тетушку, тоже веселилась.

Несмотря на слова Бориса, она и на секунду не допускала вероятности, что состояние Олейниковой достанется ей. И потому Машу не сковывала необходимость выставить себя с лучшей стороны. Марфа ей нравилась. Но только не та богобоязненная старуха, что собиралась уйти в монастырь, а веселая, полная жизни женщина, которая размашисто шагала по тропинке перед ней.

– Ох, рассмешила ты меня, – вздохнула Марфа, утирая слезы. – Хоть и жаль мне, деточка моя, что ты развелась, но понять тебя можно: муж при материнской юбке хуже трусливого кобеля. От кобеля хоть какой-то прок есть: он по трусости своей будет дом охранять от чужаков. А от такого мужа какая польза?

Она вытерла пот со лба краем платка.

– Уф, жара нападает. Можно на реку сегодня сходить, освежиться.

– Иннокентий говорит, там течение опасное, – без задней мысли сказала Маша.

– Ничего особенно опасного там нет, – отмахнулась Марфа. – Течение как течение. Омуты встречаются, это да.

– Но Марк, – осторожно напомнила Маша, – Марк Освальд…

Марфа остановилась так резко, что Успенская врезалась ей в спину. Когда старуха обернулась, на лице ее не осталось ни следа веселья. Оно даже испугало Машу.

– Что – Марк? – каркнула Марфа.

– Он утонул, – чувствуя себя неловко, сказала Маша. – Так мне рассказывали.

Старуха покачала головой.

– Марк не утонул. Он… – она закончила фразу, будто обрубила, – он покончил с собой.

– Покончил с собой? – потрясенно переспросила Маша и сразу поняла, каким ударом для верующей Марфы должен был стать поступок племянника. – Боже мой, какое горе. Мне очень жаль, Марфа Степановна.

– Да. Мне тоже.

Старуха отвернулась и до самого дома больше не проронила ни слова.

«Вот почему у меня было ощущение недоговоренности от рассказа Лены Коровкиной, – думала Маша. – Она сказала, что Марк погиб, но не сказала, как именно. Самоубийство… Быть может, поэтому они не встречались десять лет? Что же у них случилось на юбилее Марфы?»

Отчего-то смерть Марка Освальда, случившаяся много лет назад, не давала ей покоя. Странно, что никто не сказал ей правды – во всяком случае, полной правды. Коровкины упомянули о несчастном случае. Иннокентий Анциферов предупредил, что купаться на реке опасно, особенно ночью. И только Марфа назвала вещи своими именами, но не пожелала рассказывать подробности.

Забежав на кухню освежиться после лесного похода, Маша столкнулась с Нютой. Девушка только приготовила клюквенный морс, и Маша с благодарностью приняла кружку кисловатого освежающего напитка.

– Морс очень полезен! – поделилась Нюта. – На зиму я всегда запасаю клюкву и варю морс для Иннокентия. Он работает со студентами, ему обязательно нужно укреплять иммунитет.

– Вы очень заботливая жена, – думая о Марке Освальде, сказала Маша.

Нюта зарделась от удовольствия.

– Называйте меня на «ты», пожалуйста, – попросила она. – Просто мне в удовольствие делать приятное Кеше. Это ведь и есть основа семьи, правда? Когда мужу и жене приятно ухаживать друг за другом?

Она выжидательно посмотрела на Машу, словно именно Успенская была специалистом по основам брака.