Серые земли (СИ) - Демина Карина. Страница 43
— Ах, простите… Мики, шалун, фу… он такой непоседа…
Шалун Мики щиколотку отпускать не пожелал, но заворчал и головой мотнул, пытаясь выдрать кусок мяса. Однако хищным намерениям сим помешал шелковый носок: ткань затрещала и порвалась…
— Я возмещу, — поспешила уверить панна Гурова, перехватывая пекинеса с несвойственным дамам преклонного возраста прытью.
— Что вы, не стоит… такая безделица…
Нога саднила.
А в глазах — бусинах шпица виделась Гавриилу мрачная решимость.
— Он еще совсем молоденький… — в хозяйских руках Мики виделся этаким клубком рыжей шерсти, совершенно очаровательным созданием, конечно, если не обращать внимания на пасть с мелкими, но до отвращения острыми зубами. — Мусечкин сыночек… всего?то два в помете было…
Мусечка ввиду преклонного возраста и лени, вызванной немалым ее весом — панна Гурова не могла отказать себе в удовольствии побаловать любимицу — лежала спокойно, вывалив розовый, будто тряпичный язык. На морде ее было написано величайшее отвращение к миру и людям, за исключением, пожалуй, хозяйки, с мнением которой Мусечке приходилось считаться.
— Одного утопить пришлось, — со вздохом закончила панна Гурова и погрозила Мики узким пальчиком.
— Зачем?
— Дефектный был, — панна Гурова во избежание конфликта с новым жильцом, который был весьма ей любопытен — а следовало сказать, что панна Гурова не привыкла отказывать себе в утолении любопытства — усадила Мики на колени и сунула в пасть кусок сухой свиной шкуры. — Мусечка уже не в том возрасте… но все ж ожидала от нее большего. Стало быть, вы сирота?
— Круглый, — признался Гавриил, озираясь.
В отеле он был уже несколько часов, но прошли они на редкость бездарно. Гавриил обыскал собственный нумер, состоявший из нескольких комнат, чистых, но в целом каких?то убогих.
Старый ковер.
Бумажные обои, которые легли неровно, местами уже выцвели, а местами цвет переменили, оттого и сами стены гляделись будто бы плешивыми. Старая кровать скрипела, от матраца неуловимо пахло плесенью. А на простынях обнаружились аккуратные латки.
Ковер был чинен, как и гардины. А вот стулья и махонькая, явно в прежние, славные времена, обретавшаяся в дамской комнате, козетка могли похвастать новою обивкой. Правда, ткань была жесткой, дурно прокрашенной.
Однако Гавриила смутило не это, но запах…
Зверя?
Пожалуй… и духов, той самой «Страстной ночи», флакон которой он припрятал на дне чемодана. Гавриил нутром чувствовал, что флакон пригодится, в отличие от прочих вещей, которые он приобрел единственно для того, чтобы соответствовать собственной, почти выдуманной истории.
— Сирота, — ответил он и, наклонившись, потер щиколотку. — Круглый…
— Бедняжка, — неискренне посочувствовала панна Гурова и придвинулась ближе. — У меня тоже никого не осталось, кроме моих деточек…
Мики зарычал.
Деточек у панны Гуровой было шестеро, и Гавриилу они казались одинаковыми, будто скроенными из одной огромной лисьей шкуры. И всем шестерым он активно не нравился…
Правда, прежде собаки его боялись.
— Тише, Мики, тише дорогой… значит, вы не тут родились? — продолжила допрос панна Гурова, пользуясь тем, что давняя ее соперница, панна Ангелина, еще изволила почивать.
Эта ее привычка, пребывать в постели до полудня, а после жаловаться на бессонницу и слабые нервы, весьма злила панну Гурову, которая вставала засветло и полагала, будто бы именно так надлежит поступать всем разумным людям.
Нового знакомца она причислила именно к ним.
— Не тут, — ответил он, косясь на крайний столик.
Столовая в пансионе была невелика и бедна. Пять разномастных столиков, явно приобретенных в лавке старьевщика, стояли тесно, так, что между ними с трудом можно было протиснуться. Стульями, число которых ежедневно менялось — пан Вильчевский полагал, что мебель в столовой изнашивается чересчур уж быстро, а потому давал стульям «отдых» в гостиных и нумерах.
Застиранные скатерти.
Вазочки из дешевого фаянсу, крашеные не иначе, как самим хозяином. И тряпичные цветы, которые пан Вильчевский тако же творил самолично из тех гардин, что окончательно утратили внешний вид.
Готовили, однако, сытно, хоть и блюда простые.
И перед Гавриилом исходила паром пшеная каша, щедро заправленная маслом.
— А откуда? — панна Гурова подвинулась еще ближе, едва не смахнув миску острым локотком. Она вся была какая?то, точно из углов составленная. Тоненькие ножки, худенькие ручки, длинная шея, вокруг которой панна Гурова наматывала вязаные шарфы, и старомодная шляпка — таблетка на седых волосах.
— Сколуво. Это около границы…
Гавриил прикусил губу, уже жалея, что сказал… следовало бы назвать иное место, потому как если старушка и есть волкодлак, то…
…псы с волкодлаками плохо уживаются, а у панны Гуровой шестеро.
Лежат у ног, глядят на Гавриила, и кажется, были готовы вцепиться в глотку, дай только повод. Гавриил благоразумно повода не давал и в свою очередь шпицев из поля зрения старался не выпускать.
— Около границы… как романтично, — панна Гурова сухою ручкой взяла сухую же галету и, отломив кусок, сунула его в пасть Мики, не особо озаботившись тем, желает ли шпиц есть галету.
Шпиц не желал.
И захрустел подачкой мрачно, выразительно даже.
— Говорят, там ныне неспокойно… призраки, упыри… — она романтично воздела очи к потолку, который явно нуждался в том, чтобы его побелили.
— Моровая дева, — подсказал Гавриил и вновь ногу почесал.
Мики, как показалось, усмехнулся.
— И ваши родители там жили?
— Пока не умерли.
— Логично, — вторую половину галеты панна Гурова сунула себе за щеку, жевала она сосредоточенно, и судя по смачному хрусту, ее нельзя было отнести к тем старушкам, которые собственные зубы сменили на фарфоровые. — Жили — жили, а потом умерли… мой супруг тоже скончался…
— Соболезную…
— …пятнадцать лет тому. Редкостного сволочизма был человек… после него я собак и завела. Милейшие создания. А вы вот в Познаньск решили податься… с целью или так, путешествие совершаете? Помнится, прежде молодые люди все больше по Эуропе путешествовали — с… Венеция, Рим… Париж… вы бывали в Париже, Гавриил?
— Нет, — вынужден был признаться он. — Только в Подкузьминках…
— Подкузьминки, — со странным выражением произнесла панна Гурова. — Подкузьминки — это совсем не то… хотя, конечно, и в Подкузьминках есть своя прелесть… вот помнится…
Что именно ей вспомнилось, Гавриил так и не узнал, поскольку дверь распахнулась и в столовой появился мужчина весьма и весьма своеобразного вида.
Он был невероятно высок и худ до того, что казался истощенным. Крупная голова его, почти лишенная волос — реденький пух Гавриил при здравом размышлении решил волосами не считать — каким?то чудом держалась на очень тонкой шее. Шею эту украшал желтый шелковый платок, который являлся единственным ярким пятном в обличье господина, поелику костюм его был черен, как и рубашка, и ботинки.
На сухопаром костистом лице застыло выражение неясной тоски, и взгляд, которым господин окинул столовую, задержался на Гаврииле.
— Знакомьтесь, — панна Гурова произнесла это громким шепотом. — Наша местная знаменитость… пан Иолант Зусек.
— Тот самый? — сердце Гавриила пропустило удар.
— Тот самый, — ответил уже сам пан Зусек, благосклонно кивнув новичку. — Вижу, вы читали мою книгу…
— Читал…
— И в мое время люди читали всякую чушь, — в голосе панны Гуровой появилось раздражение. — А читать надо классику…
И Мики тявкнул, должно быть, соглашаясь.
— Гавриил, — Гавриил поспешно вскочил и руку протянул, которую пан Зусек пожал осторожно, при том выражение тоски сменилось иным — несказанной муки.
— Он у нас терпеть не может прикосновений, — пояснила панна Гурова. — И собак.
Шпицы зарычали.
— Прекратите, — шикнул пан Зусек, и псы действительно смолкли. — Видите ли, юноша, любое прикосновение к человеку — в высшей степени интимный жест…