Золушка и Дракон - Михалкова Елена Ивановна. Страница 29

Это трясина, Сергей, но трясина с вышками по периметру. И ты заранее мертв, живя там, потому что жизнь только тогда жизнь, когда в ней возможно непредсказуемое: нечто, выходящее за рамки скрываемых супружеских драк, тайных абортов и беспросветных адюльтеров, еще более тоскливых, чем связь с собственным мужем!

Она замолчала. Сергей смотрел на нее, пораженный силой этой вспышки.

– Вот в таком своеобразном месте мы с сестрой и имели счастье родиться, – спокойным голосом закончила Григорьева. – Мы с Олесей не родные сестры, а двоюродные. Наши отцы – родные братья, причем близнецы. Мы были очень похожи друг на друга… К сожалению, фотографий Олеси у меня не сохранилось. Я даже приезжала как-то за ними к ее родным, но оказалось, что все ее снимки куда-то делись.

Мы росли вместе и были лучшими подругами. Вдвоем строили планы о том, как мы уедем отсюда и заживем новой жизнью. У нас в лесу был шалаш, тропинку к которому знали только мы одни, и мы могли валяться в нем часами. Там пахло сухой травой, листьями и земляникой. Конечно, мы, как две маленькие дурочки, мечтали о принцах и надеялись, что кого-нибудь из них занесет случайным ветром в наши Вязники.

И вот в июне в наш поселок приехали двое юношей из Москвы. Одного из них мы знали и раньше: Иван Шведов, племянник председателя колхоза, здоровый краснощекий парень, учившийся на втором курсе мединститута в Москве. Он привез с собой друга, своего однокурсника, Илью Григорьева.

Мы никогда не видели таких ребят. Илья был, как мне казалось тогда, сказочно красив: высокий, белокожий, с мужественными чертами лица, с обаятельной улыбкой… И притом поразительно скромный! Он совершенно не понимал, какое впечатление производит на девчонок. Такой, знаете, стеснительный мальчик из семьи с властной мамой и постоянно занятым папой. Родители отправили его в Вязники поправлять здоровье и укреплять его трудотерапией, вот они целыми днями и трудились на Ваниного дядю, а по утрам бегали купаться на речку.

Я увидела его случайно на улице и влюбилась так, что сама себя испугалась. Илья меня даже не заметил! А я стала следить за ним, вычислять его маршрут, поджидать в тех местах, где он бывал. К несчастью для меня, Илье вполне хватало компании Вани Шведова, и он не горел желанием общаться с местными подростками. Я сама никогда бы не смогла подойти к нему на улице под взглядами окружающих, это было немыслимо. Поэтому мне приходилось довольствоваться редкими встречами. Но те дни, когда я его встречала, были словно дни из другой жизни, прекрасной и упоительной.

Я ходила с ощущением, что меня затопило солнечным светом, что я сама вот-вот начну светиться. Я забыла обо всем: о школе, о семье, о друзьях… И об Олесе. Этого я до сих пор не могу себе простить. Мне кажется, что, если бы я проводила с ней больше времени, трагедии можно было бы избежать. Понимаете, ведь никто тогда не придал значения этим исчезновениям…

– Значит, тогда они и случились?

Сергей резко остановился.

– Да, да! – почти с отчаянием выкрикнула Ольга Романовна. – Об этом говорили, но все сходились на том, что девчонки выдумывают!

– Вы их знали?

– Знала, конечно. Обе они учились с нами в школе, только были чуть помладше: одной тринадцать, второй четырнадцать. Лена Коровина и Света Тулякова. Сначала исчезла Лена, пропала где-то между поселком и речкой. Ее не было целый день, но никто не успел встревожиться: она производила впечатление девочки немного не от мира сего, частенько уходила куда глаза глядят и была глуповата. Ее нашли вечером возле обочины, в километре от поселка – она спала в траве. На следующий день Ленка всем рассказывала, что отправилась купаться, но по дороге с ней что-то случилось, и она не помнит, что именно. Ей никто не поверил.

– И, конечно, ее не отправили к врачу, – утвердительно сказал Бабкин.

– Боже мой, какой врач?! Ей дали по шее и велели не выдумывать. И все тут же забыли про Ленкины бредни! Но через неделю то же самое повторилось с другой девочкой…

– Со Светой?

– Да. Она была очень необычная: красивая, нежная, как ландыш. От нее даже пахло всегда чем-то цветочным. Света с другими девочками пошла в лес по заданию учителя биологии – он вел в школе кружок, который работал все лето, – и потерялась. Остальные девочки вышли, а она нет. Ее начали искать ближе к вечеру, когда стало ясно, что Светка уже не найдется. Собрали группу местных, даже взяли какую-то собачонку, и отправились на поиски. Олеся пошла с ними – больше для развлечения, чем от желания помочь, а я осталась в поселке.

– Почему же вы не пошли?

Ольга Романовна усмехнулась, взяла его под руку и повела вдоль берега:

– Потому что у меня был план, который я собиралась привести в исполнение, воспользовавшись случаем. Видите ли, я ужасно ревновала свою сестру к Илье.

– Они дружили?

– Они даже не были знакомы. Но я, сойдя с ума от своей влюбленности, подозревала, что Илья не сможет пройти мимо такой красавицы, какой была Олеся, а она обязательно влюбится в него. Может быть, уже влюбилась! Мы были очень откровенны друг с другом, но я опасалась, что если спрошу Олесю прямо, она не признается. И я придумала кое-что… Дело в том, что Олеська вела дневник. Тогда было повальное увлечение дневниками, все писали обо всем и таились от всех. Она строчила в дневнике постоянно, таскала его с собой в школу и все время держала при себе, чтобы не утащили. Я подумала, что, получив этот дневник, смогу найти ответ на свой вопрос.

Утащить его у самой Олеси не было никакой возможности. Но за день до ее исчезновения был кружок по биологии, и она рассердила нашего старенького учителя, Валентина Петровича. Он был этакий весь из себя увлеченный ботаник и, надо сказать, и вправду очень интересно рассказывал о природе. Конечно, со своими странностями: например, мог начать хихикать неизвестно над чем, жонглировал мелками, тетрадями, а потом резко обрывал смех и одергивал нас всех. Или ни с того ни с сего начинал нести ерунду, и если прервешь его, смотрит бешеными глазами и пальцами шевелит, как паучок. Диковато выглядело, если честно. Так вот, Валентин Петрович рассердился на Олесю за то, что она не выпускает дневник из рук, и отобрал его. Сказал, что вернет, когда она выполнит задание. И унес его к себе домой.

– По вашему описанию этот Валентин Петрович кажется малость ненормальным, – заметил Бабкин. – У вас все учителя были такие?

Ольга рассмеялась:

– Возможно, Чайка и был немного не в себе, не спорю. Некоторые девочки даже называли его дурачком – меня, кстати, это ужасно злило. Но он всегда казался мне очень добрым, одним из самых добрых учителей в нашей школе.

– Забрать личный дневник – не слишком добрый поступок.

– Олеся вывела нашего ботаника из себя, и я могу его понять. Но зато мне он оказал большую услугу. Я – левша, и в школе меня пытались переучивать, а Валентин Петрович выступал за то, чтобы всем детям-левшам разрешали писать так, как им удобно. И добился своего, представляете? В то время для провинциальной школы это был настоящий прогресс. А еще он один воспитывал брошенного мальчика, своего родственника.

– Брошенного?

– Да, там была странная история: кажется, его мать сбежала с мужчиной или что-то в этом роде, а сына подкинула нашему учителю. И он вырастил его как родного ребенка, очень любил и заботился о нем. Его уважали за это. Поэтому Валентину Петровичу сходили с рук многие выходки. Тем более, что они были совсем безобидными. Вот разве что с дневником…

– Так чем все закончилось?

– Я видела, как Валентин Петрович уносит его, и мне хотелось кинуться на него и вырвать дневник у него из рук, а потом убежать и прочитать его где-нибудь в надежном укрытии. Но потом у меня возникла идея получше.

Сергей представил, какими глазами две девочки смотрели на розовую тетрадь в клеточку, украшенную завитушками и инициалами, и вдруг догадался:

– Вы что, решили забраться в дом к учителю?

Григорьева кивнула.

– Отчаянным, однако же, были вы подростком, – протянул Бабкин. – Или такие развлечения были в вашем поселке в порядке вещей?