Мы - живые - Рэнд Айн. Страница 22

Он оставил пустые коробки в булочной, но принес домой свою выцветшую картонную вывеску. Он аккуратно сложил ее и спрятал в выдвижной ящик, где хранил старые канцелярские папки с выпуклыми буквами названия текстильной фабрики Аргунова.

— Я не пойду в совслужи, даже если мы все умрем с голоду, — сказал Александр Дмитриевич.

Галина Петровна простонала, что надо что-то делать.

Неожиданная помощь появилась в лице бывшего библиотекаря с фабрики Аргунова. Он носил очки и солдатскую шинель и не особенно старался выглядеть чисто выбритым. Но он умел робко потирать руки и знал, как уважать власть при любых обстоятельствах.

— Ай-яй-яй, господин Александр Дмитриевич, — причитал он, — такая жизнь не для вас. А вот если мы объединимся… если вы всего лишь вложите немного денег, я сделаю всю остальную работу…

Они договорились. Александр Дмитриевич должен был варить мыло; небритый библиотекарь должен был продавать его, у него был великолепный угол на Александровском рынке.

— Что? Как его варить? — воскликнул он. — Очень просто. Я достану Вам лучший рецепт мыла. Мыло сегодня — самый ходовой товар. У народа не было его так долго, что он будет вырывать его из наших рук. Мы пустим по миру всех конкурентов. Я знаю место, где мы можем купить испорченный свиной жир. Он не годится для еды — но как раз подходит для мыла.

Александр Дмитриевич потратил последние деньги, чтобы купить испорченный свиной жир. Он растопил его на чугунной печке в большом медном корыте для стирки. С закатанными до локтей рукавами, он склонился над клубящимся дымом, помешивая смесь деревянной лопаткой. Кухонная дверь должна была быть постоянно открытой: другой печки, чтобы обогревать квартиру, не было. Едкая, затхлая вонь фабричного подвала поднималась кругами от корыта к потолку. Галина Петровна, шумно откашливаясь и деликатно отставляя мизинец, резала испорченный свиной жир на кухонном столе.

Лидия играла на пианино. Она всегда хвасталась двумя достижениями: великолепными волосами, которые она каждое утро расчесывала в течение получаса, и своей игрой, которой занималась три часа в день. Галина Петровна попросила Шопена. Аидия играла Шопена. Грустная музыка, изящная как снежинки, медленно падающие в темноте старого зимнего парка, мягко звучала сквозь туман мыльных паров. Галина Петровна не понимала, почему слезы капают из ее глаз на нож, она решила, что это свиной жир разъедает ей глаза.

Кира села с книгой за стол. Вонь из кухни, словно маленькие острые зубы, раздирала ей глотку, но она не обращала на это никакого внимания. Во имя того моста, который она когда-нибудь построит, ей нужно было понять и запомнить слова из книги. Но она часто прерывалась и смотрела на ладонь правой руки. Украдкой она проводила ею по щеке, от виска к подбородку. Это показалось ей уступкой всему тому, что она всегда недолюбливала. Она покраснела, но никто не мог видеть этого сквозь пары.

Мыло получилось в виде мягких, грязно-коричневых квадратиков. Александр Дмитриевич нашел старую медную пуговицу от пиджака, в котором он ходил на яхте, и выдавил якорь в уголке каждого квадратика.

— Прекрасная мысль. Торговая марка, — сказал небритый библиотекарь. — Мы назовем его: «Флотское мыло Аргунова». Отличное революционное название.

Фунт мыла обошелся Александру Дмитриевичу дороже, чем он стоил на рынке.

— Ничего страшного, — сказал его партнер. — Это даже лучше. Если люди должны платить больше, они и думать о нем будут больше. Это качественное мыло. Не то, что хлам старого Жукова.

У него был поднос с ремнем, чтобы носить через плечо. Он заботливо разложил коричневые квадратики на подносе и, насвистывая, удалился на Александровский рынок.

В холле института Кира увидела Товарища Соню. Она произносила небольшую речь для пяти новеньких студентов, взмахивая короткими руками, словно крыльями. Товарищ Соня всегда была окружена выводком молодежи.

— …и товарищ Серов — это самый лучший борец в рядах пролетарских студентов. Революционный вклад товарища Серова невозможно переоценить. Товарищ Серов — герой Мелитополя…

Веснушчатый юноша в сдвинутой далеко на затылок солдатской фуражке, шедший вразвалку через холл, остановился и, усмехнувшись, оглянулся на Товарища Соню:

— Герой Мелитополя? А ты когда-нибудь слышала об Андрее Таганове?

Он сплюнул подсолнечной шелухой прямо в пуговицу кожаной куртки Товарища Сони и, беззаботно покачиваясь, пошел дальше. Товарищ Соня не ответила. Кира заметила, что выражение ее лица стало не самым приятным.

Улучив редкий момент, когда Товарищ Соня была одна, Кира спросила ее:

— Что за человек товарищ Таганов? Товарищ Соня серьезно почесала затылок:

— Некоторые называют его образцовым революционером. Тем не менее — это не моя мысль — хороший пролетарий не отстраняется от других и хотя бы время от времени общается со своими друзьями-соратниками… А если у тебя, товарищ Аргунова, намерения насчет койки, то и не надейся. Он из тех святых, что спят с красными знаменами. Знакомься лучше с теми, кто это умеет.

Она громко рассмеялась над выражением лица Киры и зашагала прочь, бросив через плечо:

— Немножко пролетарской откровенности тебе не повредит.

Андрей Таганов вновь пришел в переполненную аудиторию на лекцию для первокурсников. Он нашел в толпе Киру и, локтями проложив дорогу к ней, прошептал:

— Билеты на завтра на вечер. Михайловский театр. «Риголетто».

— Ох, Андрей!

—- Могу я зайти за тобой?

— Квартира четырнадцать. Четвертый этаж по черной лестнице.

— Я зайду в половине восьмого.

— Можно мне поблагодарить тебя?

— Нет.

— Садись. Для тебя я подвинусь.

— Не могу. Мне нужно идти. Я должен присутствовать на другой лекции.

Осторожно и бесшумно он пробрался к двери, на мгновение повернувшись, чтобы взглянуть на ее улыбающееся лицо.

Кира предъявила Галине Петровне ультиматум:

— Мама, мне нужно платье. Завтра я иду в оперу.

— В… оперу?! — У Галины Петровны упала луковица, которую она чистила; Лидия выронила свое вязанье.

— Кто он? — выдохнула Лидия.

— Юноша. Из института.

— Красивый?

— По-своему.

— Как его зовут? — поинтересовалась Галина Петровна.

— Андрей Таганов.

— Таганов?.. Никогда не слышала. Хорошая семья?

Кира улыбнулась и пожала плечами. Платье нашлось на дне сундука: старое платье Галины Петровны из мягкого темно-серого шелка. После трех примерок и долгих совещаний между Лидией и Галиной Петровной, после восемнадцати часов работы, в течение которых две пары плеч склонялись над масляным фитилем, а две пары рук лихорадочно мелькали иглами, для Киры было сотворено платье — простенькое платье с короткими рукавами и воротничком от рубашки, поскольку уже не осталось материала на отделку. Перед ужином Кира сказала:

— Будьте осторожны, когда он придет. Он коммунист.

— Ком… — Галина Петровна уронила солонку в тарелку с овсянкой.

— Кира! Ты же… Ты что, дружишь с коммунистами?! — задохнулась Лидия. — После стольких разговоров о том, как сильно ты их ненавидишь?

— Случилось так, что он понравился мне.

— Кира, это возмутительно. Ты не дорожишь своим положением в обществе. Привести коммуниста в наш дом! Я лично с ним даже не буду здороваться.

Галина Петровна не спорила. Она горько вздохнула:

— Да, Кира, ты, кажется, всегда отличалась умением делать тяжелые времена еще тяжелее.

На ужин была овсянка; она была тронута гнилью, и все это заметили, но никто не произнес ни слова, опасаясь испортить аппетит остальным. Ее нужно было съесть, все равно, кроме нее, ничего не было; они ели в молчании.

Когда прозвенел входной колокольчик, любопытная Лидия, несмотря на свои убеждения, поспешила открыть дверь.

— Извините, могу ли я видеть Киру? — спросил Андрей, снимая кепку.

— Да, конечно, — ледяным тоном ответила Лидия.