Превращение - Стивотер Мэгги. Страница 14

— Буду нема как рыба. Я далека от мысли разлучить юных любовников. Господи! У меня в голове не укладывается, что вы на самом деле юные любовники.

Сердце у меня гулко бухало после моего признания, но на душе было легко; не нужно больше было скрывать от Рейчел эту тайну. Когда через несколько минут за ней приехала мама, мы уже дурачились как ни в чем не бывало. Быть может, пришло время открыть ей еще кое-какие секреты.

На улице было восемнадцать градусов. Луна плоским бледным диском висела над голыми ветвями деревьев, заливая все вокруг ярким светом. Я стоял, обхватив себя руками и разглядывая собственные носки, и ждал, когда мать Грейс освободит кухню. Я негромко выругал морозную миннесотскую зиму, но слова белыми облачками растаяли в темноте. Непривычно было вот так стоять на морозе и дрожать от холода, не в силах даже пошевелить закоченевшими пальцами, чтобы смахнуть с глаз выступившие слезы, и при этом не думать превращаться в волка.

Из-за двери доносился чуть слышный голос Грейс; они с матерью говорили обо мне. Ее мать осторожно поинтересовалась, появлюсь ли я и завтра тоже. Грейс пробормотала что-то нечленораздельное в том духе, что, скорее всего, появлюсь, иначе какой же из меня ухажер. Мамаша заметила куда-то в воздух, что кое-кому наши отношения могли бы показаться слишком стремительными. Грейс спросила ее, хочет ли она еще цыпленка пармезан или можно убирать его в холодильник. В ее голосе явственно слышалось нетерпение, однако ее мамаша не торопилась уйти из кухни, и я вынужден был торчать на морозе в одних джинсах и тоненькой футболке с битлами на груди. Я принялся рисовать в своем воображении картины, как я женюсь на Грейс и мы с ней заживем жизнью двух юных хиппи на заднем сиденье моего «фольксвагена» без всяких родителей. Сейчас, когда от холода у меня зуб на зуб не попадал, а пальцы на ногах и уши уже начинали потихоньку неметь, эта идея казалась мне прекрасной как никогда.

— Покажешь мне, что ты сейчас рисуешь? — донесся из-за двери голос Грейс.

— Хорошо, — с легким подозрением согласилась ее мать.

— Сейчас, только свитер возьму, — сказала Грейс.

Она подошла к стеклянной двери на веранду и бесшумно отодвинула щеколду, а другой рукой потянула к себе лежащий на столе свитер. Через стекло я увидел, как она беззвучно прошептала мне: «Прости». Потом произнесла чуть погромче:

— Что-то здесь холодно.

После того как они вышли из кухни, я досчитал до двадцати и осторожно пробрался внутрь. Я дрожал от холода, но продолжал оставаться Сэмом.

Я получил все необходимые мне доказательства, что мое исцеление — не мираж, но все еще ждал чего-то такого, что поставило бы в моей истории точку.

Когда я вернулась к себе в комнату, Сэма все еще так трясло, что я напрочь позабыла о головной боли. Не включая света, я захлопнула за собой дверь комнаты и на голос Сэма двинулась к постели.

— М-может, нам стоило бы п-пересмотреть наши привычки, — прошептал он, клацая зубами, когда я забралась в постель и обняла его.

Я погладила его по руке; пупырышки гусиной кожи чувствовались даже сквозь ткань футболки. Я с головой укрыла нас обоих одеялом и уткнулась в его ледяную шею.

— Я не хочу спать без тебя.

Я произнесла эти слова вслух и немедленно почувствовала себя последней эгоисткой.

Он свернулся клубочком — пятки у него, несмотря на носки, были холоднющие — и пробормотал:

— Я т-тоже. Но у нас впереди ц-целая… — Он запутался в словах и вынужден был умолкнуть, чтобы потереть замерзшие губы, и только потом продолжил: — У нас с тобой впереди целая жизнь. Успеем еще побыть вместе.

— Целая жизнь начинается с этого момента, — возразила я.

За дверью послышался папин голос — должно быть, он вернулся с работы, когда я вошла в комнату; родители двинулись по лестнице к себе в спальню, шумно топоча и натыкаясь друг на друга. На миг я позавидовала их свободе — возможности приходить и уходить когда захочется, не оглядываясь ни на родителей, ни на школу, ни на дурацкие правила.

— Ну, то есть, я хочу сказать, вовсе не обязательно оставаться на ночь, если тебе это неудобно. Если тебе не хочется. — Я помолчала. — А то получается, я вцепилась в тебя, как репей, и не отпускаю.

Сэм повернулся лицом ко мне. В темноте я видела лишь, как поблескивают его глаза.

— Это никогда мне не надоест. Я просто не хочу, чтобы у тебя были неприятности. И не хочу, чтобы тебе пришлось просить меня уйти. Если все станет слишком сложно.

Я погладила его по щеке; она приятно холодила ладонь.

— Ты умный парень, а иной раз такие глупости говоришь.

Я ощутила, как его губы дрогнули в улыбке, и он прижался ко мне.

— Не пойму, — сказал Сэм, — то ли ты ужасно горячая, то ли я ужасно замерз.

— О да, я горячая, — подтвердила я шепотом. — Еще какая горячая!

Сэм беззвучно рассмеялся.

Я протянула руку и сжала его пальцы; мы лежали так, прижимаясь друг к другу, пока он не согрелся немного.

— Расскажи мне про нового волка, — попросила я.

Сэм замер.

— С ним что-то не так. Он совершенно меня не боялся.

— Да, странно.

— Вот я и задумался, каким же человеком надо быть, чтобы по доброй воле согласиться стать волком. Они, похоже, все психи, Грейс, все новые волки, которых набрал Бек. Кто бы пошел на это по доброй воле?

Теперь настала моя очередь замереть. Интересно, помнил ли Сэм, как в прошлом году лежал рядом со мной — вот как сейчас — и я призналась ему, что тоже хотела бы стать волчицей, лишь бы быть рядом с ним. Нет, не только ради этого. Ради того, чтобы испытать, каково это — стать одной из стаи, слиться с природой во всей ее волшебной простоте. Я вспомнила Оливию, которая теперь была белой волчицей, и у меня защемило сердце.

— Может, они просто любят волков, — произнесла я наконец. — Или им плохо жилось.

Сэм лежал рядом, но его рука, которую я сжимала в своей, была расслабленной. Он не открывал глаз, мысли его блуждали где-то далеко-далеко от меня, куда мне не было доступа. В конце концов он сказал:

— Я ему не доверяю, Грейс. У меня такое чувство, что ничем хорошим это не кончится. Зря Бек все это затеял. Жаль, что у него не хватило мудрости подождать.

— Спи давай, — велела я ему, хотя понимала, что он все равно не уснет. — Что толку беспокоиться о том, что может случиться?

Впрочем, я понимала, что и эти мои слова действия не возымеют.

11

— Что, опять пришла, Грейс?

Медсестра вскинула голову, едва я переступила порог ее кабинета. Все три стула напротив ее стола были заняты: один парень спал в позе, слишком неудобной, чтобы это было притворством, двое других читали. Миссис Сандерс славилась тем, что позволяла лоботрясам торчать у нее в кабинете, в чем не было ничего плохого — до тех пор, пока не приходил кто-нибудь с раскалывающейся от боли головой и не обнаруживал, что все места заняты.

Я подошла к столу и скрестила руки на груди. От пульсирующей в голове боли хотелось замычать. Я потерла лоб — этот жест вдруг мучительно напомнил мне Сэма — и сказала:

— Мне очень неловко снова беспокоить вас из-за такого пустяка, но у меня жутко болит голова.

— Да, выглядишь ты неважно, — подтвердила миссис Сандерс. Она поднялась и указала мне на свой стул на колесиках. — Присядь пока, а я поищу градусник. Что-то ты раскраснелась.

— Спасибо, — пробормотала я благодарно и плюхнулась на ее место, а она вышла в соседнее помещение.

Странно было здесь находиться. Не в кресле медсестры, за ее компьютером, где на мониторе пестрел открытый пасьянс, а с фотографии на столе на меня смотрели ее дети, а в медкабинете вообще. За всю свою жизнь я приходила сюда всего однажды, причем с прошлого моего визита прошло лишь несколько дней. Несколько раз я ждала перед дверью Оливию, но еще ни разу мне не доводилось самой побывать внутри в качестве пациента, щурясь от света люминесцентной лампы и гадая, найду я здесь помощь или нет.