Превращение - Стивотер Мэгги. Страница 16

Я точно прирос к месту.

— О боже! — На площадке первого этажа появилась женщина и уставилась на меня сквозь перила балкона. Потом ее взгляд перескочил на Изабел. — Боже! Что…

Мне суждено было погибнуть от рук красоток двух поколений. Да еще и в голом виде.

— Мама! — не дав ей договорить, рявкнула Изабел. — Может, отвернешься ради приличия? Это неприлично.

И я, и мать Изабел только глазами захлопали.

Изабел подошла ко мне и перегнулась через перила.

— Могу я в своем доме рассчитывать хотя бы на капельку уединения? — крикнула она матери.

Та очнулась от столбняка и завопила в ответ еще громче:

— Изабел Розмари Калперер, ты скажешь мне наконец, что делает в нашем доме голый парень?

— А ты сама-то как думаешь? — отозвалась Изабел. — Чем, по-твоему, я могу заниматься в нашем доме с голым парнем? Разве добрый доктор не предупреждал тебя, что я могу что-нибудь выкинуть, если ты и дальше не будешь обращать на меня внимания? Ну вот, получай! Это еще только начало! Смотри, не стесняйся! Что, нравится? Не понимаю, зачем ты гоняешь нас к психотерапевту, если сама даже не слушаешь, что он говорит! Давай, накажи меня за свои ошибки!

— Детка, — произнесла ее мать уже куда более мирным тоном. — Но это же…

— Скажи спасибо, что я вообще не торгую собой где-нибудь на улице! — заорала Изабел, потом обернулась ко мне, и ее лицо мгновенно смягчилось. — Солнышко, мне не хочется, чтобы ты видел меня в таком состоянии, — несравненно более ласковым голосом промурлыкала она. — Возвращайся в комнату, хорошо?

А я-то думал, что это я умею выкидывать номера.

Мать Изабел потерла лоб ладонью, старательно не глядя в моем направлении.

— Пожалуйста, пожалуйста, сделай так, чтобы он оделся, пока не вернулся папа. А я пока пойду налью себе что-нибудь выпить. И чтобы я его больше не видела.

Мамаша развернулась и скрылась из виду, а Изабел схватила меня за руку — ее прикосновение отчего-то потрясло меня — и потащила по коридору к одной из дверей. За ней оказалась ванная комната, облицованная черно-белым кафелем; большую ее часть занимала громадная ванна на изогнутых ножках.

Изабел втолкнула меня внутрь так решительно, что я едва не полетел в ванну, и закрыла за нами дверь.

— Какого рожна ты делаешь в человеческом обличье в такую рань? — осведомилась она.

— Ты знаешь, кто я? — удивился я.

Дурацкий вопрос.

— Я тебя умоляю, — протянула она с таким презрением в голосе, что у меня захватило дух. Ни один человек — ни один — не говорил со мной таким тоном. — Или ты один из волков Сэма, или случайно забредший сюда извращенец, от которого разит псиной.

— Сэма? — переспросил я. — Бека.

— Не Бека. Теперь — Сэма, — поправила меня Изабел. — И вообще, это не важно. Важно то, что ты голый у меня дома, хотя должен был бы находиться в волчьем обличье. Какого черта ты превратился в человека? Как тебя зовут?

Как ни безумно это звучит, я чуть было ей не сказал.

На миг в его глазах застыло отсутствующее выражение, как будто он перенесся мыслями куда-то далеко, где все было зыбко; это было первое настоящее выражение, которое я увидела у него на лице с тех пор, как застукала его едва ли не позирующим у балкона. Потом на губах у него вновь заиграла та же полуухмылка, и он произнес:

— Коул.

Как будто одолжение мне сделал.

Я немедленно ответила ему его же монетой.

— Ну, так почему ты не волк, Коул?

— Может, потому, что иначе не встретил бы тебя? — предположил он.

— Неплохой ход, — обронила я, однако губы у меня против воли растянулись в улыбке.

Уж в чем в чем, а во флирте, чтобы распознать его в действии, я разбиралась достаточно. Да и дерзости ему было не занимать; вместо того чтобы смутиться, он обеими руками ухватился за штангу для душа и, вытянувшись в полный рост, принялся разглядывать меня.

— Почему ты сказала неправду своей матери? — спросил он. — А если бы я был пузатым агентом по недвижимости, превратившимся в оборотня, ты тоже бы так поступила?

— Сомневаюсь. Я не занимаюсь благотворительностью. — А вот что меня притягивало, так это то, как перекатывались мышцы у него на плечах и груди. Я с трудом отвела взгляд от его надменно изогнутых губ. — И тем не менее нужно раздобыть тебе какую-нибудь одежду.

Его губы изогнулись еще сильнее.

— Ну неужели я этого дождался?

Я недобро улыбнулась.

— Да, надо же прикрыть это убожество.

Рот у него округлился от неожиданности.

— Жестоко.

Я пожала плечами.

— Сиди здесь, только постарайся не ушибиться. Я сейчас.

Я вышла из ванной и направилась в бывшую комнату брата. На миг заколебалась на пороге, потом толкнула дверь.

Он умер уже достаточно давно, чтобы я перестала чувствовать себя вторгающейся в его комнату незваной гостьей. К тому же комната больше ничем не напоминала прежнюю. По совету своего предыдущего психотерапевта маменька сложила большую часть вещей в коробки, а потом по совету нынешнего оставила все коробки в комнате. Весь спортивный хлам был убран, и крупногабаритная самодельная акустическая система тоже. После этого в комнате не осталось ничего, о чем можно было бы сказать: это вещь Джека.

Я вошла в неосвещенную комнату, чтобы включить торшер, и немедленно задела ногой за угол одной из психотерапевтических коробок. Вполголоса выругавшись, я включила свет и впервые задумалась о том, что творю: собираюсь копаться в вещах умершего брата в поисках одежды для совершенно отпадного, но с большим прибабахом оборотня, которого затащила к себе в ванную. И все это после того, как сообщила родной матери о том, что я с ним сплю.

Может, она права и мне действительно пора лечить голову.

Я пробралась между коробками и распахнула дверцы шкафа. На меня пахнуло Джеком, и, откровенно говоря, довольно противно. Нестираными футболками, мужским шампунем и старыми ботинками. Но на секунду, всего лишь на секунду, я замерла, глядя на темные очертания вешалок с одеждой. Потом внизу мама чем-то грохнула, и я вспомнила, что нужно выпроводить Коула, пока не вернулся отец. Мама ничего ему не скажет. В этом на нее можно было положиться. Ей разборки с папашей нужны были не больше, чем мне.

Я нашла какую-то затрапезную толстовку, футболку и приличную пару джинсов. Удовлетворенная, развернулась — и уткнулась в Коула.

Я с трудом удержалась, чтобы не выругаться еще раз; сердце у меня готово было выскочить из груди. Чтобы разглядеть его лицо с такого расстояния, пришлось запрокинуть голову; он был довольно высокого роста. В тусклом свете торшера его лицо казалось выступающим из темноты, как на портретах Рембрандта.

— Тебя долго не было. — Коул из вежливости отступил на шаг назад. — Я решил посмотреть, не за ружьем ли ты пошла.

Я сунула ему в руки одежду.

— Без белья как-нибудь обойдешься.

— А что, его еще кто-то носит?

Он бросил футболку и толстовку на кровать и, вполоборота отвернувшись от меня, принялся натягивать джинсы. Они оказались ему чуть великоваты; он подтянул пояс повыше, так что выступающие бедренные кости скрылись от моих глаз.

Он снова повернулся ко мне, и я поспешно отвела взгляд, но мой интерес от него не укрылся. Мне очень хотелось стереть с его лица эту его самодовольную ухмылочку. Он потянулся за футболкой, она развернулась в его руках, и я увидела, что это любимая футболка Джека с эмблемой «Миннесотских викингов»; он запачкал ее краской, когда в прошлом году белил гараж. Он таскал эту футболку не снимая, по нескольку дней кряду, пока даже ему самому не приходилось признать, что она уже попахивает. Меня это бесило.

Коул собрался просунуть голову в ворот футболки, и тут я вдруг поняла, что не вынесу, если увижу эту футболку на ком-то другом, кроме моего брата. Не задумываясь, я вцепилась в край футболки, и Коул застыл, глядя на меня с непроницаемым выражением. Хотя, пожалуй, все же чуточку озадаченным.

Я потянула футболку к себе, он все с тем же странным выражением разжал пальцы, и она осталась у меня в руках. Едва я завладела футболкой, меня накрыло острое нежелание объяснять ему причину моей настойчивости, поэтому я просто поцеловала Коула. Целовать его, притиснув спиной к стене и пытаясь примериться к изгибу его губ, было проще, чем разбираться, отчего от вида футболки Джека в чужих руках меня так перекорежило.