Туарег - Васкес-Фигероа Альберто. Страница 30

– Ты Гасель? Гасель Сайях из Кель-Тальгимуса?.. – И когда туарег молча кивнул, добавил: – Тебя ищут.

– Я знаю.

– Ты что, убил губернатора?

– Нет.

Все посмотрели на него с интересом и даже перестали жевать, вероятно пытаясь определить, правду он говорит или нет.

Наконец бедуин, как ни в чем не бывало, добавил:

– Тебе что-нибудь нужно?

– Четыре мехари, вода и еда. – Он вытащил из красного кожаного мешочка, висевшего у него на шее, часы и перстень и показал: – Я расплачусь вот этим.

Худой старик с длинными и тонкими пальцами, махарреро, взял перстень и рассмотрел его с видом человека, знающего в этом деле толк, в то время как первый, с редкой бородкой, в свою очередь обследовал увесистые часы.

Наконец ремесленник передал драгоценность старшему.

– Он стоит по меньшей мере десяти верблюдов, – заверил он. – Камень хороший.

Тот кивнул, оставил перстень себе и протянул руку, отдавая обратно часы.

– Бери все, что тебе нужно, в обмен на кольцо. – И он улыбнулся: – А вот это еще может тебе пригодиться.

– Я не умею этим пользоваться.

– Я тоже, но когда захочешь это продать – тебе хорошо заплатят… Это золото.

– За твою голову предлагают большие деньги, – сообщил махарреро без особого выражения. – Много денег.

– Тебе известно, что кто-то хочет их получить?

– Не из наших, – уточнил самый молодой из бедуинов, взиравший на туарега с явным восхищением. – Тебе нужна помощь? Я могу поехать с тобой.

Старшему, вероятно его отцу, это не понравилось, и он его осадил:

– Помощь ему не нужна. Достаточно будет твоего молчания. – Он сделал паузу. – Нам не следует в это вмешиваться. Военные рвут и мечут, а нам и так хватает с ними хлопот. – Он повернулся к Гаселю: – Сожалею, но я должен оберегать своих.

Гасель Сайях кивнул:

– Понимаю. Ты уже сделал достаточно, продав мне своих верблюдов. – Он с симпатией посмотрел на паренька: – Твой отец прав: мне не нужна помощь, только молчание.

Юноша слегка склонил голову, словно благодаря его за снисходительность, и поднялся:

– Я выберу тебе лучших верблюдов и все, что требуется. А также наполню твои гербы.

Он удалился быстрым шагом, оставшиеся проводили его взглядом. Старший, несомненно, им гордился.

– Он смел и отважен и восхищается твоими подвигами, – пояснил мужчина. – Ты скоро станешь самым знаменитым человеком в пустыне.

– Я этого не ищу, – убежденно сказал Гасель. – Я всего-навсего желаю спокойно жить со своей семьей. – Он сделал паузу. – И чтобы выполнялись наши законы.

– Ты уже больше никогда не сможешь жить спокойно со своей семьей, – заметил махарреро. – Тебе придется покинуть страну.

– Есть одна граница – южнее «пустых земель» Тикдабры, – сообщил старший. – И другая – на востоке, в трех днях пути от гор Хуэйлы. – Он отрицательно покачал головой. – Те, что на западе, находятся далеко, очень далеко. Я так ни разу и не добрался до них. А на севере располагаются города и море. Туда я тоже никогда не ездил.

– Как я узнаю, что пересек границу и нахожусь в безопасности? – поинтересовался Гасель.

Остальные переглянулись, не зная ответа. Тот, кто до сего момента не проронил ни слова – негр акли, сын рабов, – пожал плечами:

– Никто точно не знает. Никто, – повторил он убежденно. – В прошлом году я спустился с одним караваном до Нигера, и ни по пути туда, ни обратно мы не знали, в какой стране находимся.

– Сколько времени вы добирались до реки?

Негр обдумывал ответ, напрягая память. Наконец не вполне уверенно предположил:

– Месяц? – Он пощелкал языком, словно пытаясь отогнать неприятные мысли. – А возвращались почти в два раза дольше. Наступила засуха, колодцы иссякли, и вдобавок нам пришлось проделать значительный крюк, чтобы обогнуть Тикдабру. Когда я был ребенком, можно было встретить хорошие колодцы и саванны на много дней раньше, чем доберешься до реки. Сейчас ее берегам угрожают пески, колодцы засыпало, и последние следы растительности исчезли. Равнины, на которых раньше пасся скот пеулов [32], ныне не годятся даже для самых голодных верблюдов, а от населенных оазисов, которые раньше были местом отдыха, не осталось даже воспоминаний. – Он снова пощелкал языком. – А ведь я не стар… – уточнил он. – Нет. Я не стар. Это пустыня наступает слишком быстро.

– Меня не волнует, что пустыня наступает и поглощает другие земли, – заметил Гасель. – Мне и здесь хорошо. Меня беспокоит то, что даже пустыня уже недостаточно велика, чтобы нам позволили жить спокойно. Чем больше она растет, тем лучше. Может быть, тогда они когда-нибудь про нас забудут.

– Не забудут… – убежденно сказал махарреро. – Они нашли нефть, а нефть – это то, что больше всего интересует руми. Уж я-то знаю, потому что два года проработал в столице, а там все разговоры так или иначе вертятся вокруг нефти.

Гасель посмотрел на старика с новым интересом. Махарреро, как и всех ремесленников, взять хоть тех, что работают с серебром и золотом, как этот, либо с кожей или камнем, туареги считали низшей кастой, находящейся на полдороге между имохагом и ингадом, то есть вассалом, а иногда даже между ингадом и рабом акли. Однако, отводя им такое место, туареги признавали, что махарреро составляли, возможно, самый культурный класс всей социальной системы, поскольку многие из них умели читать и писать, а некоторые побывали за пределами пустыни.

– Однажды я был в одном городе… – сказал он наконец. – Но это был очень маленький город, и тогда еще командовали французы. Сильно все изменилось с тех пор?

– Сильно, – подтвердил махарреро. – В то время с одной стороны были французы, с другой – мы. А сейчас брат дерется с братом, и одни хотят одного, а другие – другого. – Он озабоченно покачал головой. – А когда французы ушли, территории разделили границами, проведя линию на карте, и в результате одно и то же племя, да что там – одна семья может принадлежать двум странам. Если в правительстве коммунисты – коммунистической, если в правительстве фашисты – фашистской, если правит король – монархической…

Он остановился и внимательно посмотрел на собеседника, а потом спросил:

– Тебе известно, что значит – быть коммунистом?

Гасель уверенно ответил:

– Никогда о них не слышал. Это что, секта?

– Что-то вроде этого… Но не религиозная. Всего лишь политическая.

– Политическая? – недоуменно переспросил он.

– Они утверждают, что все люди должны быть равны, с одинаковыми обязанностями и правами, а богатства – распределяться между всеми…

– Требуют, чтобы были равны сообразительный и глупый, имохаг и раб, трудолюбивый и ленивый, воинственный и трусливый? – Гасель не сдержал возгласа удивления. – Они сошли с ума! Если Аллах сотворил нас разными, почему же они хотят, чтобы мы были одинаковыми? – Он фыркнул. – Зачем я тогда родился туарегом?

– Это намного сложнее, – заметил старик.

– Представляю себе… – согласился Гасель. – Это должно быть намного, намного сложнее, поскольку подобную глупость даже нечего и обсуждать… – Он сделал паузу, словно закрывая тему, и спросил: – Ты когда-нибудь слышал об Абдуле эль-Кебире?

– Мы все о нем слышали, – вмешался старший из бедуинов, опередив махарреро. – Это он изгнал французов и правил в первые годы.

– А что он за человек?

– Он человек справедливый, – ответил тот. – Близорукий, но справедливый.

– Почему близорукий?

– Если кто-то доверяет другим до такой степени, что у него отбирают власть и сажают в тюрьму, значит, он не видит дальше собственного носа.

Гасель повернулся к старику:

– Он из тех, кто утверждает, что мы все должны быть равны? Как они называются?

– Коммунист? – спросил махарреро. – Нет. Не думаю, чтобы он был коммунистом. Говорили, будто он социалист.

– А это еще что такое?

– Что-то другое.

– Похожее?

– Да я сам толком не знаю.

В поисках разъяснения Гасель обвел взглядом лица остальных: все пожимали плечами, показывая, что не знают, – он тоже пожал плечами, решив, что подобные расспросы никуда его не приведут.

вернуться

32

Кочевые народы. – Примеч. ред.