Обреченное королевство - Сандерсон Брэндон. Страница 128

— Да, Ваша Светлость.

— Ну, выкладывай.

— Ваш разговор с королем был не совсем честным.

— Почему?

— Из-за его, ну, вы сами знаете. Ограниченных способностей. Он все замечательно чувствует, но не может привести такие доводы, которые привел бы человек, хорошо знающий теологию Ворин.

— И что же это за доводы?

— Я сама не слишком хорошо знаю эту область, но, как мне кажется, вы обошли стороной самую жизненно важную часть спора.

— И какую?

Шаллан приложила руку к груди.

— Наше сердце, Ваша Светлость. Лично я верю, потому что чувствую что-то, быть может, близость к Всемогущему, мир, который приходит, когда я живу согласно вере.

— Сознание само способно на ожидаемые эмоциональные ответы.

— Но вы же не будете спорить, что наши дела — и то, как мы чувствуем разницу между правильным и неправильным, — определяющий атрибут нашей человечности? Вы использовали нашу врожденную моральность, чтобы доказать свою точку зрения. Но как вы можете пренебрегать моими чувствами?

— Пренебрегать ими? Нет. Смотреть на них со здоровой долей скептицизма? Возможно. Твои чувства, Шаллан, — даже самые сильные — твои собственные. Не мои. А я чувствую, что потратить жизнь, пытаясь заслужить благосклонность невидимого и непостижимого существа, наблюдающего за мной с небес, в высшей степени бесполезное занятие. — Она указала на Шаллан своим пером. — Но твое искусство в риторике возросло. Мы сделаем из тебя ученого.

Шаллан даже улыбнулась от удовольствия. Похвала Джаснах стоила дороже изумрудного брума.

Но… но я не собираюсь становиться ученым. Я собираюсь украсть Преобразователь и сбежать.

Ей противно было даже думать об этом. Придется преодолеть себя, и она вообще старалась не думать о том, что заставляло ее чувствовать себя неуютно.

— А теперь поторопись с портретом короля, — сказала Джаснах, поднимая книгу. — У тебя слишком много другой, настоящей работы.

— Да, Ваша Светлость.

На этот раз, однако, рисовать было трудно; голова гудела от тревожных мыслей.

Глава тридцатая

Невидимая темнота

Каладин вышел из похожего на пещеру барака в чистый свет раннего утра. У его ног искрились кусочки кварца, как если бы сама земля сверкала и горела, готовая взорваться.

За ним следовала группа из двадцати девяти человек. Рабы. Воры. Дезертиры. Иностранцы. И даже несколько человек, виновных только в нищете. Те, кто пошел в мостовики от отчаяния. Любая плата лучше, чем ничего, и им пообещали, что, если они останутся в живых после ста забегов с мостом, их повысят, назначат наблюдателями. Тогда, с точки зрения бедняка, они будут купаться в роскоши. Тебе будут платить за то, что ты стоишь и куда-то там глядишь. Что за безумие? Как будто стать богатым, почти.

Они не понимали. Никто не переживал ста забегов с мостов. Каладин выжил после двух дюжин и уже стал чуть ли не самым опытным из живых мостовиков.

Четвертый Мост следовал за ним. Последний из сопротивлявшихся — худой человек по имени Бизиг — сдался вчера. Каладин предпочитал считать, что его убедили смех, еда и человеческое отношение. Но он не исключал нескольких взглядов или даже тихих угроз от Камня и Тефта.

Каладин закрыл на это глаза. Он нуждался в доверии людей, но сейчас важнее было подчинение.

Он руководил ими во время утренних упражнений, которым научился в первый же день армейской службы. Растягивания, а затем прыжки. Плотники в коричневых комбинезонах и желтых — или зеленых — шапках деловито сновали по складу леса, потряхивая головой от изумления. Солдаты на невысоком кряже, ограждавшем лагерь, глядели вниз и смеялись. Газ стоял у ближайшего барака, скрестив руки на груди, и с неудовольствием смотрел на них единственным глазом.

Каладин вытер лоб, в упор поглядел на Газа, потом вернулся к своим людям. Еще было время позаниматься, пока горн не позовет бригаду на завтрак.

Газ так и не смог привыкнуть к тому, что имеет только один глаз. Да и может ли человек к этому привыкнуть? Он бы скорее потерял руку или ногу, чем глаз. Он никак не мог перестать чувствовать, что в темноте что-то скрывается и другие — но не он — его видят. Что там таится? Спрен, который выпьет его душу из тела? Как крыса, которая опустошает мех с вином, отгрызая уголок?

Товарищи называли его счастливчиком. «Удар мог убить тебя на месте». Да, но тогда ему по меньшей мере не пришлось бы жить в этой темноте. Один его глаз закрылся навсегда. Закройте второй, и его проглотит тьма.

Газ посмотрел налево, и темнота позорно сбежала в сторону. Ламарил, высокий и стройный, стоял, прислонившись к столбу. Он был далеко не плотным человеком, но и не слабаком. Весь в линиях. Прямоугольная борода. Прямоугольное тело. Острое. Как нож.

Ламарил махнул Газу рукой, и тот неохотно подошел. Потом вынул сферу из кармана и протянул ему. Топазовая марка. Он ненавидел Ламарила, взявшего марку. Он всегда ненавидел тех, кто брал у него деньги.

— Ты должен мне в два раза больше, — заметил Ламарил, поднимая сферу и глядя, как она искрится в свете солнца.

— Это все, что вы получите сейчас. Будьте довольны и этим.

— Будь доволен, что я держу рот на замке, — лениво сказал Ламарил, опять облокачиваясь на столб, отмечавший край склада леса.

Газ заскрипел зубами. Он ненавидел платить, но что он мог сделать?

Шторм, забери его! Бушующий шторм, забери его!

— Похоже, у тебя неприятности, — сказал Ламарил.

Сначала Газ решил, что он говорит о половинном платеже. Однако светлоглазый кивнул в сторону барака Четвертого Моста.

Газ, расстроенный, посмотрел на бригадира. Молодой бригадир пролаял приказ, и бригада побежала трусцой по складу. Он добился того, что они бегут в одном темпе, один за другим. А это многое значит. Такой бег сплачивает их, заставляет считать себя одной командой.

Неужели у парня действительно есть военная подготовка, как он всегда утверждал? Тогда почему его сунули в мостовики? Конечно, еще есть шаш на его лбу…

— Не вижу никаких неприятностей, — проворчал Газ. — Они быстры. Все делают хорошо.

— Они недисциплинированны.

— Они выполняют приказы.

— Его приказы. — Ламарил покачал головой. — Мостовики существуют только для одной цели, Газ. Защищать жизнь более ценных людей.

— Неужели? А я всегда думал, что их цель — носить мосты.

Ламарил угрожающе посмотрел на него. Он наклонился вперед.

— Не испытывай моего терпения, Газ. И не забывай свое место. Хочешь присоединиться к ним?

Газ почувствовал укол страха. Ламарил был очень низкопоставленным светлоглазым, один из безземельных. Но он был непосредственным начальником Газа, линией связи между бригадами мостовиков и высокопоставленными светлоглазыми, надзиравшими над складом.

Газ опустил взгляд.

— Извините, светлорд.

— Кронпринц Садеас держит власть. — Ламарил опять оперся о столб. — Он держит ее, толкая нас всех. Сильно. Каждый человек на своем месте. — Он кивнул на Четвертый Мост. — Скорость — не плохо. Инициатива — тоже не плохо. Но инициативный человек, вроде этого парня, редко бывает доволен своим положением. Бригады мостовиков выполняют свою функцию, и никаких изменений не нужно. Изменение может разрушить установленный порядок.

Газ очень сомневался, что хоть один из мостовиков на самом деле понимает свое место в планах Садеаса. Если бы они знали, почему так безжалостно работают — и почему им запрещено иметь щиты или оружие, — скорее всего немедленно прыгнули бы в пропасть. Приманка. Простая приманка. Привлечь внимание паршенди, заставить дикарей думать, что они чем-то помогают себе, убивая несколько мостовиков во время каждой атаки. Пока приток людей не иссякает, это не имеет значения. Конечно, не для тех, кого убивают.