Портрет смерти (Посмертный портрет) - Робертс Нора. Страница 75

– Впитать в себя их свет через объектив фотоаппарата?

– Объектив – это магия. Понимаете, одной техники мало. Фотография – это искусство и магия. С их помощью можно увидеть душу. Можно заглянуть в человека и через объектив увидеть его душу. Это поразительно. У меня есть такой дар, я вижу душу.

– Почему ты использовал Хастингса?

– Использовал?!

– Ты брал снимки из его файлов.

– А… Потому что я искренне восхищался его работами. Он трудный человек, но настоящий художник. Я многому научился у него за очень короткий срок. Он тоже фотографирует мертвых, но только для заработка. Не из соображений чистого искусства. А это искусство!

– Ты помогал ему фотографировать мертвых?

– Только однажды. Но это было поразительно… Понимаете, я был очень подавлен смертью матери. Профессор Браунинг помогла мне снова встать на ноги. Она поняла, что именно мне пришлось испытать, и предложила поработать у Хастингса помощником. Чтобы я был чем-то занят. Я проработал у него всего около недели, но многое получил. Когда я увидел на свадьбе Рэйчел Хоуард, увидел струившийся от нее свет… Это было прозрение. Хастингс тоже видел его. Мне хотелось отнять у него аппарат и самому сделать ее портрет. Я с трудом удержался. Но он видел. И я понял, что он ведет меня по этой тропе. Как поводырь.

– И ты взял его дискеты?

– Наверно, это было неправильно. Мне очень жаль. Я заплачу штраф, – извиняющимся тоном сказал Джерри и улыбнулся. – Но это было сделано ради очень важной цели. Я уверен, что Хастингс поймет меня. Я вернулся позже, когда все было готово. Он довольно беспечен и плохо хранит свои файлы. Я просмотрел их. И свет… свет их лиц слепил мне глаза.

– Трухарта там не было.

– Трухарта?

– Моего сержанта. Это его ты сегодня вечером привез к себе в студию.

– Трухарт [11] . Очень подходящая для него фамилия… Я не завершил его изучение, потому что имел на примете другого. Но стоило мне увидеть его в клубе, как я понял. Просто понял, и сегодня вечером все встало на место.

– Теперь о клубе. Почему там ты работал под другим именем?

– Нужно было соблюдать осторожность. Я знал, что люди не поймут и захотят остановить меня. Вот я и подумал, что мне понадобится второе «я», на всякий случай.

– Однажды ты уже менял свое имя. Когда работал помощником у Хастингса. Ты уже тогда задумал создать свою галерею?

– Думаю, да. Но у большинства художников есть псевдонимы, и я попытался сделать то же самое. Взял псевдоним Жавер, потому что искренне восхищался им.

– Когда ты начал работать в клубе, твой план уже был готов? – спросила Ева.

– О да! Но в клубе все было просто. Я имею в виду псевдоним. Стивен – от Стивенсон, а Одри – одно из имен моей мамы, так что это было данью ее памяти… Что-то жажда мучает. Можно попить?

– Конечно. – Ева повернулась к Пибоди. – Как ты нашел этот клуб?

– Очень просто. Я сам иногда заходил туда. Там всегда собирались студенты. Рано или поздно в нем оказывались многие, а работа бармена давала хорошую возможность наблюдать и выбирать. То, что клуб был компьютерным, тоже сыграло свою роль. Можно было передавать сообщения, не отрываясь от работы. Никто бы ничего не заметил.

– Как ты это делал?

– Незаметно возвращался после того, как делал портреты и выбрасывал оболочку. Подсовывал дискету компьютерному наркоману или бросал ее в корзину. Никто не обращал на это внимания. Я знал, что Надин Ферст сделает из этого сенсацию. Она молодец, правда?

Когда Пибоди принесла воду, он взял стакан с благодарностью.

– У «Канала-75» самый высокий рейтинг. Я выяснял.

– Не сомневаюсь.

Он выпил воду и кивнул.

– Теперь вы видели мою работу. Мою студию, мою галерею. – Оранжевая роба Нью-Йоркской городской полиции, прикованная к столу лодыжка и резкий свет, лившийся с потолка комнаты для допросов А, не мешали ему выглядеть победительно.

– Да, Джерри. Видела.

– Значит, теперь понимаете, что к чему. Вас я изучал тоже. Вы умны и изобретательны. И свет у вас сильный. Не чистый, но сильный. Вы позволите мне закончить, правда? Дадите мне закончить работу? Еще один портрет, и я стану бессмертным. Люди поймут – мы не умираем. Никто не будет терять любимых, никто не будет страдать и ощущать боль.

– Джерри, я хочу спросить еще раз, чтобы внести полную ясность… Ты знаешь свои права и обязанности?

– Да. Конечно.

– Ты отказался от права на присутствие адвоката во время допроса.

– Мне просто нужно было объяснить вам смысл происходящего. Я не хочу, чтобы люди считали меня чудовищем. Я не чудовище, я спаситель.

– И ты сознательно лишил жизни Рэйчел Хоуард, Кенби Сулу и Алисию Дилберт?

– Я сохранил их свет, – поправил он Еву. – Навсегда.

– Чтобы сделать это, ты привел этих людей в свою студию в Гринвиче, предварительно одурманив их, и лишил их жизни, вонзив каждому нож в сердце.

– Я не хотел причинять им боль и поэтому давал им лекарство, которое давали моей маме. Она быстро засыпала и не чувствовала боли.

– Сегодня вечером ты привез в указанное место сержанта Троя Трухарта в том же состоянии и с той же целью?

– Да, я помогал им избавиться от их бренных тел. – Он с облегчением кивнул. – От их оболочки, от скорлупы. Делая их портреты сразу после смерти, я вбираю в себя их свет, присоединяю его к своему, сохраняю его и даю им бессмертие. Они живут во мне, – доверительно сказал он Еве. – Когда я присоединю последний свет, работа будет закончена. Я узна?ю все, что знали они. А они узна?ют меня.

– Понятно. Запись закончена.

– Значит, я могу идти?

– Нет. Мне очень жаль. Есть другие люди, с которыми тебе придется поговорить. Объяснить случившееся.

– Хорошо, только, пожалуйста, побыстрее. – Он обвел комнату равнодушным взглядом. – Мне нужно вернуться к работе.

«Граница между нормальным состоянием и безумием зыбка, – размышляла Ева. – Джерри перешел ее. Если теперь он и будет продолжать планировать, создавать образы, осуществлять свой план, то только в обитой войлоком палате больницы для умалишенных, где пробудет до конца жизни».

– Надеюсь, это не займет много времени, – добавил Джерри, когда вошел полицейский, чтобы отвести его в камеру.

Ева продолжала сидеть неподвижно за своим столом. Пибоди налила воду в стаканы – себе и Еве – и поставила их на стол.

– Мой отец любил старые комиксы. Я помню один из них. Там сошел с ума говорящий кот. Шизанулся абсолютно. Чтобы показать это, художник нарисовал птичек. Они летали вокруг головы кота и чирикали.

Она выпила воду. А Ева безучастно смотрела на свой стакан.

– Тут тот же самый случай. Вокруг его головы летают птички. Но все это слишком печально и страшно.

– Иногда делаешь свою работу, заканчиваешь дознание, а дверь так и не закрывается. Думаю, это как раз такое дело. Рорк был прав: мне жалко Джерри. Когда преступник – человек ожесточенный, жадный и злобный, бывает легче. Но когда он вызывает жалость, дверь остается открытой.

– Вам пора домой, Даллас. Нам всем пора домой.

– Ты права. – Ева потерла глаза, как уставший ребенок.

Но прежде она составила отчет и ввела его в файл, надеясь, что это позволит плотнее закрыть дверь. Отдел расследования убийств свое дело сделал. Теперь пусть с Джерри возятся другие.

Он может потребовать адвокатов, но все равно больше никогда не выйдет из больничной палаты.

Ева сделала крюк и заехала в больницу, чтобы взглянуть на Трухарта. Он спал как младенец, мониторы отмечали ровное биение его сердца. В кресле рядом с кроватью храпел ссутулившийся Бакстер.

Она тихо прошла в палату, подошла к кровати и посмотрела на Трухарта. «Цвет лица хороший, дыхание легкое», – с облегчением отметила Ева.

К изголовью его кровати был привязан воздушный шар в форме гигантских женских грудей.

Ева наклонилась и слегка потрясла Бакстера за плечо. Храп тут же прекратился. Бакстер проснулся и инстинктивно потянулся за оружием.

– Спокойно, детектив, – прошептала она.