Сказка для двоих - Буренина Кира. Страница 6

— Ого, я вижу, вы на славу поработали! Молодцы! Очень хорошо, Михаил Михайлович!

— Старались изо всех сил, — отозвался Потапыч и пытливо вгляделся в лицо министра, — вы что-то хотите спросить?

— Да вот, — Соколов качнул рукой, через которую был небрежно переброшен легкий плащ, — хотел выйти прогуляться, а потом вспомнил, что совсем не знаю города. Решил заглянуть к вам, может, кто-то составит мне компанию?

Лана почувствовала, как у нее пересохло в горле — министр смотрел прямо ей в глаза.

— Что же, — как сквозь вату донесся до нее голос Потапыча, — если Светлана не устала…

Лана не успела удивиться, почему шеф назвал именно ее — боковым зрением она видела, как Инна первой сделала шаг навстречу министру, чтобы предложить прогуляться по городу вместе…

Но Соколов уже широко улыбался именно ей, Светлане, оживленно говоря Ермолаеву:

— Спасибо огромное, я надеюсь, что не нарушил ваши планы.

Лана немного нервно сглотнула:

— Я только сумочку захвачу. Подождите меня внизу, в вестибюле, хорошо?

— Договорились, — сверкнул белозубой улыбкой Соколов.

«Что же это? — спрашивала себя Лана, поднимаясь в лифте в свой номер. — Как же это так получается, почему я?» Ее руки слегка дрожали, когда она открывала дверь номера. В номере горел свет, Светлана попудрила нос, поправила волосы и смочила духами мочки ушей. «Ну, пора», — сказала она своему отражению в зеркале, накинула плащ и взяла сумку.

Андрей Александрович спокойно ожидал ее в холле у огромной вазы с гладиолусами.

— Готовы? — улыбнулся он, когда Лана подошла к нему.

Она кивнула.

— Давайте просто прогуляемся, посмотрим на ночной город, — предложил Соколов, придерживая для Светланы вращающуюся дверь.

— Поедем в центр города? — предложила Лана.

— Западного или Восточного?

— Бывшей столицы ГДР, если вы не возражаете. Мне бы очень хотелось прогуляться до университета. В 1988 году, будучи студенткой филфака МГУ, я проходила здесь стажировку. По Фридрихштрассе мы сразу же попадем на Унтер-ден-Линден, центральную улицу города. Одним концом она упирается в Александерплатц со знаменитой телебашней, а другим — в Бранденбургские ворота.

— Едем! — скомандовал Андрей Александрович, открывая дверцу ближайшего такси.

Берлин, улица Унтер-ден-Линден,

10октября — 11 октября, 23.10-00.00

Через восемь минут они уже стояли у памятника Фридриху Прусскому.

— Вон там, справа, университет. У его ворот «сидят» братья Гумбольдт, его основатели. Слева — Бебельплатц и «Комод».

— Комод? — переспросил Соколов. — Это что?

— Так студенты называют университетскую библиотеку! Забавно, правда? — Лана неожиданно для себя вздохнула: — Как хорошо! Я чувствую, словно мне опять двадцать лет! Как мы любили учиться! Наш курс германистики был международным, в общежитии и на занятиях мы общались с испанцами, поляками, американцами, шведами, датчанами. Я впервые почувствовала себя свободной…

Краем глаза она заметила легкую усмешку Соколова и быстро поправилась, как в школе, когда начинала отвечать на вопрос учителя неверно: «

— Не думайте, что это в каком-то диссидентском смысле. Я просто осознала, что свободно могу общаться на другом языке, видеть своими глазами все, весь мир, то, о чем раньше только читала в учебниках…

Они медленно дошли до моста Героев, под которым лениво плескались масленые от фонарного света воды Шпрее. Где-то рядом ухала стройка, на башнях строительных кранов горели сигнальные огни.

— Берлин строится… Знаете, мне это как-то неприятно… Город прихорашивается, словно старая кокетка, которая надеется вернуть былую молодость и выглядеть современно.

— А вы пристрастны, — рассмеялся Андрей Александрович. — Так любите Берлин?

— Мой Берлин — это город серого цвета, с неуклюжими, как старые сундуки, домами, музеями и дворцами, в которых ведется бесконечная реставрация. А эта безумная стройка словно пытается просто-напросто стереть старый Берлин с лица земли.

— И этот мост?

— Мост?

— Это, наверное, старинный мост.

— Да. Он называется мост Героев. Видите фигуры? — Светлана запрокинула голову. — Они последовательно изображают все стадии жизни античного героя: рождение, становление как воина, первые победы, полученную смертельную рану на поле битвы и, наконец, его смерть и оплакивающих его ангелов.

— Какой вы интересный человек, как я рад, что стою с вами здесь, на этом мосту!

Она задумчиво смотрела на воды реки, опершись локтями о гладкую поверхность моста. Неожиданный порыв ветра принес запах воды, бензина и еще чего-то едкого.

— Вы молчите?

— Спасибо за комплимент. — У нее стало портиться настроение.

— О чем вы думаете, можно узнать?

— Зачем? — Светлана выпрямилась и прямо посмотрела ему в лицо. Его можно принять за спортсмена, менеджера средней руки, редактора небольшой газеты. Но глаза… Они были глубоки и на всю глубину наполнены задумчиво-грустным смыслом. Такими глазами мог смотреть на мир художник или философ. Или не очень счастливый человек. И все-таки он министр. Получивший власть, он этой властью не упивается, при виде жертвы не возбуждается, но и отказываться от нее не станет. Почему бы и нет? Соколов работоспособен, не боится черновой работы и чем-то похож на служебного пса, очень умного и нестандартного.

Улыбнувшись последнему сравнению, Лана ответила:

— Жаль, что уходит время и наступает момент, когда ты понимаешь, что тебе уже никогда не будет двадцать, что ты уже не будешь симпатичной беззаботной девчонкой, у которой впереди необъятный чистый горизонт. Все утекает, как эти воды Шпрее. Они совсем другие, чем тогда, в восемьдесят восьмом. В общих чертах ты уже понимаешь, что жизнь сложилась в определенную жесткую конструкцию и ее не изменить.

— Да… — едва слышно вздохнул Соколов и замолчал. Между бровей его легла вертикальная складка, словно он пытался решить очень сложную задачу. Лана закурила. Ей почему-то сделалось тревожно, беспокойно, хотелось сказать какие-нибудь простые, обыденные слова, но они не приходили на ум… В голове вертелись обрывки фраз, которые она переводила за ужином, воспоминания о студенческой жизни. Молчание все длилось. Соколов смотрел на реку.

«А он-то о чем думает?» — стряхивая пепел, размышляла Светлана.

— Света, — Соколов назвал Лану непривычным для нее именем, — я ведь вас давно и очень хорошо знаю. — Он оперся локтями обеих рук о перила и повернулся к ней лицом. Сейчас он больше походил на задорного мальчишку, чем на министра. — Я помню вас, когда вы пришли в комитет. У вас был такой неприступный, суровый вид… А я был в то время скромным министерским чиновником, и когда вы проходили мимо, ваш взгляд скользил по мне… равнодушно… Так?

— Просто я тогда сильно уставала, а еще боялась, что допущу ошибку и Ермолаев выгонит меня, — рассмеялась Лана.

— Потом вы все-таки обратили на меня внимание, — продолжил Соколов. — А я помню вас везде, помню, как вы были одеты, как разговаривали, смеялись. Даже если я вас не видел, все равно чувствовал, что вы рядом. Знаете, Наполеон написал когда-то пани Валевской, очаровавшей его: «Я видел только вас, я восхищался только вами»…

Мимо них проносились машины. Запрокинув голову, Лана смотрела на белевшие в темноте фигуры античных героев. Соколов снова повернулся к реке и низко склонился над мостом:

— Вы точно подметили, жизнь становится жесткой конструкцией, в которой мы в один прекрасный момент перестаем чувствовать себя хозяевами. Но при этом, вот ведь как странно, мы получаем от жизни то, во что верим. Жизнь всегда говорит нам: «Да». Если мы считаем, что живем в грязном городе, то на вашем пути будут встречаться только помойки и свалки. Если вы скажете, что живете в цветущем саду, птицы будут петь у вас под окном и цветущая ветка черемухи стучать в окно.

— Так просто?

Соколов ответил не сразу. Он взял ее ладонь, медленно поднес к губам, поцеловал.