Сказка для двоих - Буренина Кира. Страница 8

Успела она порадоваться и тому, как Аннушка стала профессором Московского института текстильной промышленности, вышла замуж за достойного человека. А внук Андрюша вдоволь потешил ее сердце. Так что судьба вознаградила ее за тяжкие муки. На закате дней довелось ей побывать в Германии, встретиться с родственниками. Ее уговаривали остаться, но она была непреклонна: решила доживать свой век в России, рядом с дочерью, зятем и внуком. Так, в России, и дожила она до девяносто трех лет, сохранив до последних дней ясный ум и твердую память. Возилась с внуком Андрюшей, рукодельничала, вела все домашнее хозяйство… Жаль, что не увидела она, как ее обожаемый внук стал министром правительства страны, которая когда-то принесла ей столько горя.

Андрей давно знал, что родители мечтают о внуках… Да и возраст, в котором женятся большинство мужчин, давно миновал, а он все еще не нашел свою женщину. Может быть, потому, что по какому-то смутному внутреннему убеждению Андрея она непременно должна была быть похожа на Кристель. Но до сих пор ни одна из женщин не обладала в достаточной мере таким сходством, никто… кроме Светланы Аркатовой.

Отель «Хилтон», конференц-зал,

11 октября, 08.00-11.00

В восемь часов утра фойе перед конференц-залом начало заполняться участниками конференции. В огромные французские окна вливалось яркое солнце, подсвеченное первой осенней листвой растущих напротив отеля кленов. Тюль на окнах рассеивал золотое, бьющее в глаза сияние, от чего все фойе было наполнено теплым, медовым светом.

Лана в очередной раз удостоверилась в том, что конференция — чисто мужское мероприятие: то и дело раздавалось «Кого я вижу!», а затем дружеское хлопанье по плечу, громкий хохот, шутки. Женщин-участниц было так мало!

В половине девятого появились первые VIP-персоны, Ермолаев их провожал в президиум. Участники конференции рассаживались за круглыми столами, накрытыми плюшевыми скатертями цвета бордо, раскладывали рядом с блокнотами и ручками, приготовленными бизнес-центром «Хилтона», свои очки, ручки, визитки; разворачивали упаковки мятного «холодка», пили охлажденные напитки, переговаривались…

В девять появился бургомистр города Берлина и представители сената. Он дружески поприветствовал шефа «Протокола», прошел в сопровождении своей свиты в зал. Заседание конференции началось.

С приветственным словом к участникам обратился бургомистр города Берлина, в наушниках заклекотал синхронный перевод, тяжелые двери конференц-зала захлопнулись, и в фойе наступила тишина..

— Фу, — первой подала голос Инна, — я думала, что они меня съедят!

— С боевым крещением, — бодро откликнулась Вероника, — регистрация — это самое жаркое время!

Напряжение, в котором девушки пребывали перед началом конференции, заметно пошло на убыль. Переводчицы заговорили разом, перебивая и почти не слушая друг друга.

Светлана осторожно приоткрыла тяжелую дверь зала и невольно улыбнулась. Выступал Соколов:

— В древневосточных цивилизациях человек согласовывал свою деятельность с ритмами природы, максимально приспосабливаясь к окружающей среде. Не случайно, например, принцип «у-вэй» у древних китайцев требовал невмешательства в протекание природных процессов. Многие болезни Запада, о которых сегодня идет речь, характерны и для сегодняшней России…

«Как он не похож на чиновника! — подумалось Светлане. — Так увлечен, так верит в свое дело… А дело-то… всего лишь экология! Спроси кого-нибудь на московской улице, как зовут министра экологии, люди удивятся тому, что у нас вообще есть такой министр!»

Министр тем временем продолжал:

— Об исчерпанности резервов роста западной цивилизации свидетельствуют и многочисленные глобальные кризисы, и катастрофы меньшего масштаба. Запад задыхается от экологических проблем! Хочу подчеркнуть, что именно техногенная цивилизация ответственна за глобальный экологический кризис, в котором сегодня пребывает наш мир.

Раздались неожиданные аплодисменты, бургомистр Берлина закивал в знак согласия, но у Светланы зазвонил мобильный телефон и она с сожалением закрыла дверь.

— Это я, — раздался в трубке чуть гнусавый голос Ковалева, — я встретил ооновца, мы едем в отель. Кстати, наш почетный гость мне лично сообщил, что его программа меняется. Он пробудет на конференции не более двух часов.

Лана растерянно посмотрела на Нику.

— Что случилось?

— Программа фон Ландсдорфа меняется.

— Что же теперь делать?

Переводчицы волновались не зря. Сразу же после своего доклада министр экологии России вместе с бургомистром Берлина уехали осматривать главные строительные объекты новой столицы Германии. После осмотра, согласно программе, следовал обед в Потсдаме, а затем посещение одного из заводов. Вернуться Соколов должен был к семи часам вечера, чтобы успеть принять душ и переодеться для банкета.

— Вызвать министра мы не можем… Свернуть программу бургомистра мы тоже не можем… Господи, мы даже Ермолаева вытащить из зала не можем! — нервничала Ника.

— Надо что-то придумать. А может… Пусть фон Ландсдорф выступит со своим докладом! Даже вне присутствия некоторых официальных лиц это придаст вес сегодняшнему заседанию. Потом он улетит, а конверт с чеком можно вручить нашему министру экологии завтра, — предложила Лана.

— Ты просто умница! — обрадовалась Ника — Да, но есть одно «но».

— Какое?

— Где будет храниться чек до завтрашнего утра?

Москва, 1989-1998

Вероника Дигорская была самоучкой. Она не окончила ни одного языкового вуза, не писала скучных дипломных работ об особенностях восприятия интонации при аудировании или о зоонимах в лексике немецкого языка. Немецкий язык, однако, сопровождал Веронику по жизни чуть ли не с пеленок: отец был профессором, заместителем декана факультета немецкого языка в институте иностранных языков, писал монографии по лексикологии, любил цитировать немецких классиков в оригинале, а мама, защитив кандидатскую по теоретической грамматике, преподавала русский язык студентам из ГДР. В просторной профессорской квартире на Котельнической набережной постоянно звучала немецкая речь: крутились учебные магнитофонные записи, приходили немецкие студенты, а преподаватели из Берлинского и Лейпцигского университетов, приезжавшие по обмену опытом в Москву, непременно останавливались только у Дигорских. На столах, полках, диванах всегда лежали журналы, газеты, учебники и книги на немецком языке.

Вероника овладевала немецким, слушая разговоры родителей, играя со студентами из ГДР, которые дарили ей книжки «Сделай сам» и вместе с ней клеили из цветной бумаги забавных клоунов или нанизывали бусы из пластмассовой соломки.

Училась Ника в обычной школе, по договоренности с учительницей на уроках иностранного языка ее никогда не спрашивали, и никто из учеников даже не догадывался о том, что немецкий язык стал для нее почти родным. Больше Вероника ничем особенным среди одноклассников не выделялась, может быть, лишь только своей далеко выходящей за рамки школьной программы увлеченностью русской литературой. Родители одинаково гордились и тем, как свободно она говорит по-немецки, и тем, как рассуждает о повести Чехова «Степь» или причинах, побудивших Толстого бросить свою Анну Каренину под поезд.

Получив аттестат зрелости, Ника решительно заявила родителям: «Ни о каком языковом институте не может быть и речи!» И подала документы в педагогический вуз, на факультет русского языка и литературы. Настойчивые родительские увещевания о том, что в таком случае лучше уж сдавать экзамены на филфак МГУ, были бессильны, не подействовали и угрозы.

— Что ж, — сказал профессор Дигорский, скорбно поджав губы, — когда-нибудь ты спросишь нас: «Дорогие родители, как же вы позволили совершить мне такую глупость? Почему не удержали?» Так вот я заранее прошу у тебя прощения… Мы не смогли…