Кругосветное путешествие юного парижанина - Буссенар Луи Анри. Страница 80

— Кик-хе-тю!.. Кик-хе-тю!..

— Похоже, дикари, вы не умны! Вам же хуже!.. Чтобы все зафиксировать на бумаге, достаю записную книжку. Не важно, что вы не познали курс начальной школы; это не имеет значения для последствий.

Несмотря на благожелательные, с некоторым презрительным оттенком, разъяснения, вопли дикарей усилились. Загребущие лапы протянулись к храброму и бесстрастному вояке и четверым европейцам, желая тотчас же их прирезать.

Этого храбрый Барбантон не мог вытерпеть! Он выхватил саблю, сделал картинно-быстрый выпад и выдал серию команд, точно в его распоряжении находилось целое подразделение:

— Внимание!.. Мол-лчать! Именем закона!.. Заношу в протокол всю компанию, включая дам. Сборища запрещены! Разойтись, или буду стрелять! «Ма пасьянс этабу!», что означало: «Терпение мое истощилось!»

Он рванулся вперед, задел сапогом о корень и чуть не упал. Шляпа слетела наземь.

О, нежданный дар судьбы! О, невыразимое чудо! Стоило лишь этой фразе слететь с губ представителя, как говорят во Франции, «вооруженных сил», и антропофаги тотчас же побросали оружие, смиренно простерлись ниц, благоговейно повторяя: «Табу!.. Табу!.. Табу!..»

Прямо как в театре!

Потрясенный жандарм быстро поднял головной убор и величественно водрузил на голове. В конце концов, покорно кланялись-то ему! Свирепые враги теперь не осмеливались даже поднять взор. Не будучи в состоянии осмыслить столь внезапный поворот судьбы, отважный жандарм воспользовался своей магической силой, чтобы взять под защиту товарищей по несчастью.

Барбантон пребывал в неведении, что слово «табу» означало «священный», «неприкосновенный». Запрет никто не мог нарушить, иначе его ожидали самые страшные беды.

В тот момент, когда жандарм произнес: «Ма пасьянс этабу», у него слетела шляпа, и каннибалы внезапно решили, что этот странный предмет обладает чудодейственной силой, а, стало быть, его владелец — богоподобное существо.

Наконец самые знатные представители племени понемногу пришли в себя и начали уважительно тереться носами о нос Барбантона. Последний же в высшей степени благоразумно терпел столь экзотическое проявление этикета, с которым до того ему не доводилось встречаться. После знати почтение стали выражать простые граждане, затем их жены и дети. В результате контактов лилово-сизый орган обоняния новоявленного святого стал ярко-красным, а глаза доблестного воина приобрели дополнительное сияние.

Туземцы радовались. Европейцам же покрасневшее лицо Барбантона предвещало новые, более счастливые, дни.

— Похоже, — произнес польщенный жандарм, — я становлюсь кем-то вроде императора, а то и самого Господа Бога. Не разубеждаю дикарей, ибо хочу послужить… на благо…

Фрике первым пришел в себя и привел в порядок чувства, расстроенные событиями, следовавшими друг за другом с экстравагантной пестротой.

— На самом деле вы просто как отец…

Этот оборот речи пришелся жандарму по вкусу и увеличил положительные эмоции.

— Молодой человек, расскажите, кто вы и как сюда попали.

— А, это вы про меня, — со всей серьезностью отвечал гамен, — до вчерашнего дня был старшиной-механиком, сегодня оказался без пяти минут бифштексом, а теперь ваш покорный и очень голодный слуга.

Точность ответа, по крайней мере на данный момент, вполне удовлетворила жандарма.

А туземцы все еще лежали простершись, как перед святыней.

Барбантон вложил саблю в ножны и жестом, преисполненным благородства, подал знак встать.

И тут, заметив на рукаве у доктора три шеврона военного хирурга первого ранга, жандарм отдал ему честь по-военному и произнес:

— Прощу прощения, месье, вы старше меня по званию, так что поступаю в ваше распоряжение.

— Спасибо, доблестный друг, — ответил доктор, — давайте обойдемся без всяких формальностей, поскольку находимся в совершенно безвыходном положении. Все мы потерпели кораблекрушение и в данный момент страшно хотим есть. Надо по-братски объединить усилия, чтобы поскорее выбраться из этой заварухи.

— О! Сейчас дам дикарям наряд на продуктовый склад, и я буду не я, если через два часа у нас не будет сносной еды, — воскликнул Барбантон и тотчас же принялся за дело.

Этот дьявол действовал энергично, отдавал распоряжения хорошо поставленным командирским голосом, то и дело повторяя слово «табу». Вскоре устроенный потерпевшими кораблекрушение лагерь посетило изобилие, и европейцы смогли досыта наесться мясом кенгуру и опоссума [400], на которых устроили охоту их обожатели.

После множества объятий, рукопожатий и ритуальных поцелуев носами французы кое-как отделались от туземцев и отправились в Кардуэл.

Наконец-то в цивилизованные края!

Рассказ о необычайных приключениях потерпевших бедствие европейцев был в течение двадцати четырех часов на устах у всех жителей городка. На первой полосе газеты поместили портрет Барбантона, а один из редакторов заплатил ему по тысяче франков за строчку рукописи, которую жандарм обещал написать.

Колониальный суд, ревниво относящийся к прерогативам своих граждан, призвал Барбантона к ответу и приговорил к штрафу в один фунт за самоуправство, ибо он, подданный Франции, составил протокол на территории, принадлежащей ее британскому величеству. Англичане — такие формалисты!

И когда Барбантон, несколько озадаченный, выходил из зала суда (все-таки привлекался жандарм впервые), председатель суда вручил ему великолепные золотые часы и пачку банкнот. Так было вознаграждено смелое поведение и в то же время защищен принцип невмешательства.

Кроме того, суд разрешил новоявленному главе культа свободно отправлять его, коль это приносит пользу государству.

Путешественники «спали как на гвоздях» — прозаическое сравнение Фрике, — ибо торопились отправиться на поиск своих товарищей. Ни на миг трое друзей не усомнились в том, что «Эклер», несмотря на аварию и ужасную бурю, вновь устремится на поиск убежища «морских разбойников».

Барбантон, обогатившийся за счет английского либерализма, щедро предоставил в распоряжение своих новых друзей необходимые средства, с помощью которых наши путешественники зафрахтовали легкое суденышко с малой осадкой. Нанятый экипаж состоял из пяти человек, великолепно знавших опасные проходы маршрута, а посему французы отважно двинулись через коралловые рифы.

Перед опасным плаванием коротко расскажем о кораллах.

Коралл — образование из кальция, имеющее цвет от белого до ярко-красного, равно ценимое и дикарями, и людьми цивилизованными, является продуктом выделений живущих в морских глубинах микроорганизмов.

В местах обитания устраиваются промысловые поля, где добыча диковинных кальцитов превратилась в солидное предприятие.

Сами по себе кораллы похожи и на животных, лишенных кровеносных сосудов, и на камни, так прочны их останки, и на растения, размножающиеся почкованием. Много кораллов создают агломераты-республики и в итоге заполняют моря бесчисленными колониями.

Не говорю уж о Коралловых островах, чье название в достаточной степени свидетельствует об их происхождении. Вокруг Новой Каледонии находится коралловый риф длиной в девятьсот километров. К востоку от Австралии кораллами создан барьер общей протяженностью в тысяча шестьсот километров, а еще существует грозный для моряков архипелаг в море Опасности, длиной в две тысячи пятьсот километров и примерно такой же ширины. Итог: пять тысяч километров кораллового континента!

Колоссальная работа микроорганизмов продолжается по сей день, и нетрудно заметить, что эти образования с окаменелыми, хотя и живыми ветвями служат основанием будущих континентов.

Навигация становится все более и более затруднительной в пространстве к северу и к востоку от Австралии, от Торресова пролива до тропика Козерога и от Новой Каледонии до Соломоновых островов. То сужается фарватер, то забивается проход и поднимаются островки, словно вехи, размечая новые земли, и каждый год образуются новые рифы.