Игра ангела - Сафон Карлос Руис. Страница 68
— Я как раз вспоминал о вас, Мартин. Все в порядке?
— Лучше не бывает.
— Это и по лицу видно. Прошу, входите, сейчас сварим кофе.
Он отворил передо мной дверь лавки и посторонился, пропуская. Я вошел в книжную лавку и вдохнул фимиам бумаги и магии, необъяснимым образом сохранявшийся здесь в первозданном виде. Семпере-младший пригласил меня пройти в подсобное помещение, где он собирался приготовить кофе.
— А ваш отец? Как он? На днях мне показалось, что он сильно ослабел.
Семпере-сын слегка наклонил голову, словно выражая признательность за вопрос. И я понял, что ему, возможно, даже не с кем обсудить эту важную проблему.
— Бывали и лучшие времена, это верно. Врач говорит, что с грудной жабой нужно поберечься, но отец упорно работает, даже больше, чем прежде. Иногда мне приходится с ним ссориться, но он как будто считает, что, если оставит лавку на мое попечение, торговля придет в упадок. Сегодня утром, проснувшись, я попросил его сделать мне одолжение и денек полежать в постели, не спускаясь вниз, за прилавок. И, представьте, через три минуты я обнаружил его в столовой. Он обувался.
— Он человек твердых убеждений, — согласился я.
— Он упрям как мул, — ответил Семпере-младший. — К счастью, сейчас нам немного помогают, так что…
Я с легкостью изобразил неведение и любопытство, будто непринужденно достал из кармана необходимую маску.
— Девушка, — пояснил сын Семпере. — Исабелла, ваша помощница. Собственно, именно по этому поводу я и думал о вас. Надеюсь, вы не против, чтобы она каждый день некоторое время проводила у нас. Откровенно говоря, при том, как обстоят дела, помощь нам не помешает, но если вам это причинит неудобство…
Я подавил улыбку, услышав, как он произносит, словно смакуя, имя Исабеллы.
— Ну, если только временно. Если честно, Исабелла очень хорошая девочка. Умная и работящая, — сказал я. — Ей можно полностью доверять. Мы изумительно ладим.
— Только она вот называет вас деспотом.
— Неужели?
— Она даже придумала вам прозвище: мистер Хайд.
— Ангелочек. Не обращайте внимания. Вы же знаете, каковы женщины.
— Да, знаю, конечно, — откликнулся Семпере-младший таким тоном, что становилось понятно: он знал множество интересных вещей, но как раз о женщинах не имел ни малейшего понятия.
— Исабелла говорит обо мне. Но почему вы решили, что она ничего не рассказывает мне о вас? — пустил я пробный шар.
Его лицо дрогнуло. Я подождал, пока мои слова медленно, но верно подточат его броню. Он протянул мне чашку кофе с вопрошающей улыбкой и продолжил тему, подав реплику, которая не сгодилась бы даже для второсортной оперетты.
— Интересно, что же она обо мне говорит? — проронил он.
Я выдержал паузу, позволив его неуверенности настояться.
— Вам хотелось бы знать? — небрежно переспросил я, спрятав ухмылку в кофейной чашке.
Семпере-сын пожал плечами.
— Она говорит, что вы очень хороший и великодушный человек. Люди вас плохо понимают, поскольку вы немного робки, и потому видят только — цитирую дословно — обаятельного молодого человека с внешностью киногероя.
Семпере поперхнулся и уставился на меня в изумлении.
— Я не стал бы вам лгать, любезный Семпере. Послушайте, на самом-то деле я рад, что вы подняли тему, поскольку вот уже несколько дней мне хотелось обсудить это с вами, но я не знал, как начать.
— Обсудить что?
Я понизил голос и посмотрел ему прямо в глаза.
— Между нами, Исабелла захотела тут работать потому, что восхищается вами и, боюсь, тайно в вас влюблена.
Семпере остолбенело посмотрел на меня, казалось, он на грани обморока.
— Но любовью чистой, заметьте. Духовной. Как героиня Диккенса, чтобы не было недопонимания. Никаких детских шалостей. Исабелла хоть и очень юная, но женщина до кончиков ногтей. Вы, полагаю, и сами заметили…
— Теперь, когда вы упомянули.
— И я имею в виду не только, если позволите, восхитительно пышные формы, но и тот неистощимый запас доброты и внутренней красоты, который она хранит в душе и ждет часа, чтобы явить их миру, сделав какого-нибудь достойного человека самым счастливым мужчиной на земле.
Семпере не знал, куда деваться от смущения.
— И, кроме того, у нее множество скрытых талантов. Она знает древние языки, божественно играет на пианино. И в математике соображает не хуже Исаака Ньютона. Не говоря уж о том, что она чертовски хорошая повариха. Посмотрите на меня. Я набрал несколько килограммов с тех пор, как она у меня работает. Деликатесы, которые не подают даже в «Серебряной башне»… Неужели вы не подозревали об этом?
— Она ведь не говорила, что готовит…
— Я о стрелах Амура.
— Нет, пожалуй…
— Знаете, что происходит? Девушка хотя внешне и кажется колючей и непокорной, но по существу она невероятно кроткая и болезненно застенчивая. Виноваты в том монахини, чье образование сводится к отупляющим рассказам о преисподней и урокам шитья. Я поддерживаю развитие свободных школ.
— Но я ведь готов был головой поручиться, что она считает меня немногим лучше дурачка, — стал уверять меня Семпере.
— Вот вам и доказательство. Неопровержимое. Дорогой мой Семпере, если женщина начинает относиться к вам как к слабоумному, это значит, что у нее активизировались половые железы.
— Вы уверены?
— Больше, чем в надежности Банка Испании. Послушайте меня, я в таких вещах чуточку разбираюсь.
— И отец так же говорит. Так что же мне делать?
— Зависит от обстоятельств. Вам нравится девушка?
— Нравится ли? Не знаю. Как это можно понять?
— Очень просто. Вы поглядываете на нее тайком, и не хочется ли вам, допустим, укусить ее?
— Укусить?
— Например, за задницу?
— Сеньор Мартин…
— Не надо меня стыдить, мы ведь в тесной мужской компании, а мужчины, как известно, занимают промежуточную ступень между пиратом и свиньей. Так нравится она вам или нет?
— Пожалуй, Исабелла привлекательная девушка.
— А еще?
— Умная. Милая. Работящая.
— Дальше.
— И примерная христианка, полагаю. Не то чтобы у меня был большой опыт, но…
— И не говорите. В Исабелле больше благочестия, чем в церковной кружке для пожертвований. Монахини, я же говорил.
— Но кусать ее мне как-то, правда, в голову не приходило.
— И даже теперь, когда я об этом сказал?
— Вынужден заметить, что, по-моему, непочтительно говорить в таком тоне о ней, да и о любой женщине тоже, и вам должно быть совестно… — возмутился Семпере-младший.
— Меа culpa, [47] — повинился я, вскинув руки в знак капитуляции. — Но не важно, ибо каждый выражает страсть на свой лад. Я человек фривольный и поверхностный, и отсюда мои животные устремления. Но вам, с вашей цельной и здоровой натурой, свойственны глубокие чувства и мистические переживания. Важно то, что девушка вас обожает и ее чувство взаимно.
— Хорошо…
— Ни плохо, ни хорошо. Дела таковы, как они есть, Семпере. Вы человек респектабельный и ответственный. Я на вашем месте времени зря не терял бы, но вы ведь не станете играть чистыми и благородными чувствами целомудренной дамы. Я ошибаюсь?
— Нет, наверное…
— Тогда пора.
— Что пора?
— Разве не ясно?
— Нет.
— Пора ухаживать.
— Простите?
— Любезничать или, говоря научным языком, ворковать. Послушайте, Семпере, по какой-то непонятной причине, проделав многовековый путь от варварства к так называемой цивилизации, мы оказались в положении, когда нельзя подкатить к женщине в укромном уголке или незатейливо предложить выйти замуж. Сначала нужно оказать ей знаки внимания.
— Замуж? Вы сошли с ума.
— Я только хочу объяснить, что надо сделать, а, по сути, именно этого вы и хотите в глубине души, хотя пока не отдаете себе в том отчета. Лучше всего, если сегодня, завтра или послезавтра вы, перестав дрожать как осиновый лист и распускать слюни, после того, как Исабелла закончит работу в лавке, пригласите ее на обед в какое-нибудь местечко с домашней кухней. Вы тотчас поймете, что созданы друг для друга. Выберем «Четырех котов». Там хозяева такие скупердяи, что зажигают свет, который едва теплится, чтобы сэкономить электричество, а это очень помогает в подобных случаях. Вы закажете девушке творог, щедро сдобренный медом, — это блюдо возбуждает аппетит. Затем вы как бы невзначай вольете в нее пару рюмок москателя, который так легко кружит голову, и, положив ей руку на колено, сразите ее даром красноречия, которое столь тщательно скрываете, хитрец.
47
Моя вина (лат.).