Игра ангела - Сафон Карлос Руис. Страница 70

— Вы бредите.

— Это несчастный Семпере бредит. Ты могла бы заметить. Он на грани и готов даже застрелиться, чтобы избавиться от горя и отчаяния, обуревающих его.

— Да он меня в упор не видит, — возразила Исабелла.

— Он просто не знает, как открыть свое сердце, и не в силах подобрать слова, чтобы излить чувства, которые переполняют его душу. Таковы все мужчины. Грубые и примитивные.

— Однако он с легкостью подбирал слова, когда отчитывал из-за того, что я расставила собрание «Национальных эпизодов» [50] в неверном порядке. Жалкий болтун.

— Но это совсем разные вещи. Одно дело — долг управляющего, а язык страсти — совершенно другое.

— Глупости.

— В любви нет ничего глупого, уважаемая помощница. И, отклоняясь от темы, мы собираемся ужинать?

Исабелла сервировала стол под стать приготовленным яствам. Она выставила целую коллекцию тарелок, приборов и рюмок, которых я никогда прежде не видел.

— Ума не приложу, почему вы, обладая такими прелестными вещами, ими не пользуетесь. Все это лежало в ящиках в кладовой рядом с прачечной, — сказала Исабелла. — И что вы за человек!

Я взял нож и стал рассматривать его под свечами, которые зажгла Исабелла. Я быстро понял, что имущество принадлежало Диего Марласке, и аппетит у меня пропал начисто.

— Что-то случилось? — спросила Исабелла.

Я отрицательно качнул головой. Моя помощница наполнила две тарелки и выжидательно смотрела на меня. Я попробовал кусочек и одобрительно улыбнулся.

— Очень вкусно, — оценил я.

— Жестковато, по-моему. В рецепте сказано, что птицу нужно томить на медленном огне неизвестно сколько, а с вашей плитой огонь или гаснет или возгорается до небес, промежуточное положение отсутствует.

— Очень вкусно, — повторил я, продолжая есть без всякого желания.

Исабелла искоса поглядывала на меня. Мы ужинали в молчании, и оживляло обстановку лишь позвякивание приборов.

— Вы серьезно сказали о Семпере-младшем?

Я кивнул, уткнувшись в тарелку.

— А что еще он говорил обо мне?

— Он говорил, что у тебя классическая красота, что ты умная и необыкновенно женственная, это производит на него очень сильное впечатление, и он чувствует, что между вами существует духовная связь.

Исабелла пронзила меня убийственным взглядом и потребовала:

— Поклянитесь, что вы это все не придумали.

Я возложил правую руку на кулинарную книгу, поднял правую и провозгласил:

— Клянусь на «Сто одном лучшем рецепте французской кухни».

— Клянутся другой рукой.

Я поменял руки и повторил формулу с подобающей случаю торжественностью. Исабелла фыркнула.

— И что мне теперь делать?

— Не знаю. Что делают влюбленные? Гуляют, танцуют…

— Но я-то не влюблена в этого сеньора.

Я продолжал вкушать глазурованную утку, игнорируя настойчивый взгляд девушки. Спустя несколько мгновений Исабелла стукнула кулаком по столу.

— Сделайте одолжение, смотрите мне в лицо. Ведь все из-за вас.

Я аккуратно отодвинул тарелку, тщательно вытер губы салфеткой и взглянул на нее.

— Что мне делать? — снова спросила Исабелла.

— Зависит от ситуации. Тебе нравится Семпере или нет?

Облачко сомнения затуманило ее лицо.

— Не знаю. Во-первых, он староват для меня.

— Мы с ним почти ровесники, — возразил я. — Он старше меня максимум на один или два года. A может, три.

— Ну да, четыре или пять.

Я вздохнул.

— Он в самом расцвете сил. Мы, кажется, выяснили, что тебе нравятся мужчины постарше.

— Не издевайтесь.

— Исабелла, кто я такой, чтобы указывать тебе, что делать…

— Вот это мило.

— Позволь закончить. Я хочу сказать, это касается только Семпере-младшего и тебя. Если ты спрашиваешь совета, я порекомендовал бы дать ему шанс. Ничего больше. Если на днях он решится сделать первый шаг и пригласит тебя, допустим, пообедать, не отказывайся. Вы или разговоритесь, познакомитесь получше и в итоге подружитесь, или нет. Но мне кажется, что Семпере хороший человек, и его интерес к тебе искренний. И осмелюсь предположить, если ты немного подумаешь, то поймешь, что в глубине души тоже испытываешь что-то к нему.

— У вас навязчивые идеи.

— Но у Семпере их нет. И, на мой взгляд, не отнестись хотя бы с уважением к нежному чувству и восхищению, которые он питает к тебе, было бы низко. А ты не такая.

— Это эмоциональный шантаж.

— Нет, это жизнь.

Исабелла испепелила меня взглядом. Я улыбнулся в ответ.

— По крайней мере сделайте милость, доешьте ужин.

Я опустошил тарелку, подобрал остатки кусочком хлеба и удовлетворенно перевел дух.

— Что у нас на десерт?

После ужина я оставил впавшую в задумчивость Исабеллу дозревать с ее сомнениями и тревогами и поднялся в кабинет в башне. Я вынул фотографию Диего Марласки, которую мне одолжил Сальвадор, и поставил ее, прислонив к настольной лампе. В следующий момент я обвел взором небольшую цитадель из блокнотов, заметок и разрозненных листков бумаги, накопившихся за период работы для патрона. Я все еще ощущал на ладонях холод столовых приборов Диего Марласки, и потому мне было нетрудно представить, как он сидит тут, созерцая ту же панораму крыш квартала Рибера. Я вытащил наугад одну страницу написанного мною текста и начал читать. Я узнавал слова и предложения, поскольку их сочинил я, но мятежный дух, питавший и наполнявший их, казался как никогда далеким. Я бросил листок на пол и, подняв голову, увидел свое отражение на оконном стекле — чужое лицо на фоне сизых сумерек, окутавших город. Мне стало ясно, что я не смогу работать сегодня ночью, ибо был не в состоянии нацарапать ни единого абзаца для патрона. Я погасил свет на письменном столе и сидел в темноте, слушая, как ветер шуршит у окна, и рисуя в воображении картину: Диего Марласка, охваченный пламенем, падает в водоем, последние пузырьки воздуха вырываются изо рта, а ледяная жидкость просачивается в легкие.

Я проснулся на рассвете. Тело затекло в кресле и теперь ломило. Я встал, прислушиваясь к скрипу суставов в собственном теле. Проковыляв к окну, я открыл его настежь. Крыши старого города сверкали изморозью, и пурпурное небо клубилось над Барселоной. Грянули колокола церкви Санта-Мария-дель-Мар, и с голубятни сорвалась и взмыла ввысь туча трепещущих темных крыльев. Холодный резкий ветер доносил запах пристани и дыма жженого угля, курившегося над каминными трубами квартала.

Я спустился на жилой этаж и отправился на кухню варить кофе. Заглянув в продуктовый шкаф, я замер. С тех пор как в доме поселилась Исабелла, моя кладовая напоминала магазин «Килес» на Рамбла-де-Каталуниа. Среди рядов экзотических яств, которые поступали в бакалею отца Исабеллы из-за границы, я обнаружил жестяную коробку английских галет с шоколадной глазурью и решил их попробовать. Всего через полчаса, после массированного выброса кофеина и сахара в кровь, заработал мозг, и меня осенила гениальная мысль начать день, усложнив свою жизнь еще больше, если такое возможно. Я решил, как только откроются торговые заведения, нанести визит в лавку магических и фальшивых артефактов на улице Принцессы.

— Что вы тут делаете в такую рань?

Голос моей совести, Исабелла, смотрела на меня с порога.

— Ем галеты.

Исабелла уселась за стол и налила себе чашку кофе. Выглядела она так, словно ночью не сомкнула глаз.

— Отец говорит, что это любимое печенье королевы-матери.

— Поэтому она так хорошо сохранилась.

Исабелла взяла галету и надкусила ее с отсутствующим видом.

— Размышляешь, что тебе делать? С Семпере, я имею в виду…

Исабелла смерила меня ядовитым взглядом.

— А вы что собираетесь сделать сегодня? Ничего хорошего, конечно.

— Кое-какие дела.

— Ах вот как.

— Как так? «О как!» — современное словечко?

Исабелла поставила чашку на стол и повернулась ко мне лицом, решительно настроенная выяснять отношения.