В тебе моя жизнь... - Струк Марина. Страница 57
— Ты — мой ангел, — Сергей вдруг с силой привлек ее к себе и стиснул в крепком объятии. — Мой дивный ангел! Чем я заслужил твою любовь ко мне? Я чудовище, бездушное чудовище, а ты видишь во мне совсем другого человека.
— Вовсе нет, — прошептала Марина тихо. — Другого человека видишь ты. Я же вижу истинного Сергея Загорского…
— Ах, если бы ты знала, если бы знала! Я причинял с тех пор так много боли людям. Вполне осознанно. Я презирал их за слабости и пороки, мне никогда не ведомо было чувство жалости к ним. Я разорял за карточным столом просто так — от скуки. От скуки дразнил и оскорблял, проверяя людей насколько силен их страх перед моей славой стрелка и рубаки. От скуки соблазнял и покидал тоже от скуки. И тебя я стал добиваться тогда, три года назад, тоже от скуки. Все эти стихи в альбом, взгляды украдкой, визиты с Арсеньевым в дом, где был шанс увидеть тебя. Твоя любовь была бы достойным развлечением для меня тогда. Я склонил тебя к побегу почти из-под венца, к непослушанию родительской воли. Ты и сейчас скажешь мне, что не видишь во мне порока?
— Не вижу. Я никогда не видела его в тебе.
Сергей не знал, что ответить на это. Ее безграничная любовь к нему, такая слепая и безрассудная, поразила его до глубины души. Он никогда не верил, что можно любить вот так, без оглядки.
— Ты — совсем невинная девочка, несмотря на то, что уже переступила порог совершеннолетия, — грустно улыбнулся он. — Ты даже не представляешь, что тебя ждет впереди. Нам предстоит пройти через скандал, когда откроется наше тайное венчание, через dedain и desapprobation [61]петербургского общества, если мой дед не признает наш брак. С тех пор, как погибли мои близкие, он ненавидит поляков столь же сильно, как и наш государь. Я не уверен, что мы получим его одобрение. А это значит…
— Я знала, на что шла, — перебила его Марина. — Я пойду наперекор всему миру, лишь бы быть рядом с тобой. Лишь бы ты любил меня…
Сергей ничего не ответил, лишь приник к ее губам, опрокидывая ее на смятую постель. Она так наивна и чиста, что у него перехватывало дыхание.
Почему он чувствует себя, словно лев, под лапой которого лежит пойманная им беспомощная лань?
Глава 19
Марина перевернулась на спину и посмотрела в ясное голубое небо, по которому медленно проплывали белые облака, так похожие на большие мягкие подушки. Солнце ослепило ее на мгновение, и ей пришлось прикрыть глаза рукой.
— У меня онемела рука, — пожаловалась она Сергею.
— Такова участь моделей — недвижимость, а после нее — онемевшие члены, — улыбнулся он, дорисовывая углем последние штрихи. Сергей сидел четь поодаль от нее, скрестив по-турецки ноги, и рисовал очередной ее набросок.
В это утро он поднялся в преотличнейшем настроении, словно вчерашняя исповедь сняла тот груз с его души, что мешал ему полностью наслаждаться жизнью. Он решил, что им непременно надо выбраться куда-нибудь на свежий воздух. И вот они теперь тут, на небольшой полянке у луга, расположились в высокой траве среди белоснежных головок полевых ромашек на импровизированный пикник.
— Надо вернуть тебе румянец на щеки, — улыбнулся тогда Сергей. — А то у тебя какой-то изможденный вид, дорогая супруга.
— Не мудрено, при таком-то ненасытном супруге, — отшутилась Марина, и муж в одном стремительном движении поймал ее и снова повалил на постель, щекоча ее в чувствительных местах, что вызывало у нее приступы безудержного смеха.
На пикник они смогли выбраться после этого только после полудня, все никак не могли оторваться друг от друга. Сергей помог ей одеться, выполняя роль горничной, настаивая на том, что он не намерен ни одной минуты ее внимания делить за эти три дня с кем-либо.
— Это неверно и невежливо по отношению к хозяевам, — напомнила ему Марина.
— В свой медовый месяц я отказываюсь соблюдать любые правила приличий, — возразил ей Сергей. — Разве я не доказал это прошлым днем и ночью? Хорошо-хорошо, не смотри на меня таким взглядом, дорогая женушка. Мы поужинаем с ними завтра, в последний вечер перед моим отъездом.
Марина невольно сжалась при этих словах. Последний вечер. Как больно для нее прозвучали эти слова! Она снова вспомнила свои недавние страхи и покрепче прижалась к мужу.
— Обещай мне, что с тобой ничего не случится, — попросила Марина шепотом.
Сергей взял ее за подбородок и поднял ее лицо вверх, заставляя взглянуть ему в глаза.
— Обещаю, что ничто не сможет разлучить тебя со мной. Я вернусь даже с того света, если будет нужно.
Перед уходом на их прогулку Сергей вдруг задержал ее в дверях:
— Подожди минутку, хочу кое-что показать тебе.
Он ушел в спальню, а затем вернулся, держа в руках несколько листков бумаги. Не говоря ни лова, он протянул их Марине. Та, движимая любопытством, быстро взяла их в руки и развернула, чтобы ознакомиться с их содержанием.
Это были не письма, как она первоначально предположила. Это были искусно выполненные рисунки грифелем и углем. На одном из них была изображена немолодая пара, нарисованная идущими под руку. С первого же взгляда Марина признала в ней родителей Сергея — у него были овал лица отца и разрез глаз матери.
— Красивая пара, — сказала она, взглянув на мужа.
— Да, — признался он. — Я до сих пор не встречал пары, любящей друг друга столь же сильно, как любили мои родители. Они пережили столько вместе: тяжелую болезнь матери после единственных родов, войны 1806 и 1812 годов, ранения отца, разорение их единственного имения. Мои эскапады…
Он подал ей следующий рисунок. На нем был изображен старый князь Загорский, но совсем не таким, как привыкла видеть его Марина при их случайных встречах в свете. На рисунке его черты были мягкими и расслабленными, губы его чуть тронуты легкой улыбкой. Он сидел на скамье, опершись руками о неизменную свою спутницу — трость с серебряным набалдашником, и смотрел куда-то вдаль с явно читающейся нежностью в глазах.
— Таким я видел его рядом с Элен, — проговорил Загорский. — Я ни разу не видел, чтобы он смотрел так на меня.
— Может, ты просто не замечал, — тихо сказала Марина, нежно дотронувшись до его щеки. — Иногда мы даже не видим того, что творится прямо у нас под носом, в своей мнимой слепоте.
Загорский лишь пожал плечами и протянул ей очередной набросок. На нем была изображена молодая девушка, раскачивающаяся на качелях и задорно хохочущая. Его сестра. Такая красивая и жизнерадостная, и какой страшный конец…
Марина заметила, с какой болью Сергей смотрит на рисунок, поспешила взяться за следующий и оторопела — на нем была она сама. С мягкими локонами у щек, с детской наивностью в глазах она сидела за фортепьяно и с заметным напряжением смотрела на клавиши, словно вспоминая мелодию. Марине она показалась на рисунке чуть ли не девочкой.
— Когда я был в дороге в Петербург, накидал пару твоих набросков по памяти, — признался слегка смущенно Загорский.
— Какая я… юная, — ответила ему Марина. — Я тут словно подросток, только вышедшая из детской.
— Ну, по сути, так и было, — сказал Сергей. — Сколько тогда тебе было? Семнадцать? Восемнадцать? Совсем ребенок.
Марина в ответ на эту реплику шутливо ткнула его под ребра, затем взяла следующий рисунок. Снова она, снова это наивное детское выражение на ее лице. Зато на следующем рисунке она уже выглядела заметно старше и мудрее, чем на первых. Она была изображена в бальном платье, с веером и бальной книжкой в руках. Гордо поднятая голова и расправленная спина. Холод в глазах. Весь ее облик говорил: «Не подходи ко мне».
— Это из последнего. Когда ты отчаянно сигнализировала мне «Не тронь меня, я больше не люблю тебя», — сказал Загорский. — Иногда эта твоя холодность приводила меня в отчаянье. Я думал, что ничего не смогу изменить.
Марина взялась за следующий рисунок. Она и Воронин в ложе оперы. Он сидит рядом с ней, слегка наклонившись вперед, к сцене, положив руку на спинку ее кресла. Видно было, что он наслаждается от души и происходящим на сцене, и ее близостью. Она же сидит, неестественно выпрямив спину и положив руки прямо перед собой на перила ложи. Вся ее поза — одна напряженность. Глаза полны какой-то тоски.
61
презрение и осуждение (фр.)