В тебе моя жизнь... - Струк Марина. Страница 59
— Ты о чем? Кто тебя обманул?
— А как ты думаешь, откуда я узнал, что согласилась на предложение Воронина? Меня в пути догнало письмо от деда, что он-де приглашен на торжество по случаю вашей помолвки с Анатолем, — объяснил Загорский. — Оказывается, торжества никакого и нет. Откуда он тогда узнал про вас? Ну, да Бог с ним, после разберусь. Нам тогда необходимо решить, что делать с твоей помолвкой. Я правильно понимаю — оглашения и официального обручения пока не было? Это нам только на руку. Тяни, как можно дольше с ними. Придумай, что душе угодно, но подождите с этим несколько месяцев. А уж там и наше дело уладится.
— А если все-таки настоят на оглашении? Не уверена, что смогу откладывать его долго.
— Тогда уж ничего не поделать, n'est-ce pas? Назначишь дату венчания на следующий год или подальше. И живи себе невестой, пока я не вернусь.
Марина метнула на него яростный взгляд, явно не одобряя его насмешливый тон. Сергей докурил сигару и, выбросив окурок, опустился рядом с ней на ступени. Он раскрыл объятия, и Марина прильнула к его широкой груди.
— Мне страшно, — прошептала она. — Столько лжи, столько обмана и уверток!
— Мне тоже претит ложь, но нам необходимо протянуть время, — уверял ее Сергей. — Я должен быть в полку, а на расстоянии такие дела так споро не решаются. Прошу тебя, постарайся ради нас, ради нашего будущего.
— Я постараюсь, — тихо сказала Марина.
Они недолго помолчали, каждый погруженный в свои собственные мысли. Потом Загорский, прервал тишину, спросив супругу:
— Тяжко на сердце от того, что родителей обмануть придется?
— Даже не знаю, от чего горше — от того, что обманывать их буду или от того, что маменька будет сильно разочарована, когда узнает, что я сделала. Знаешь, мы никогда не были с ней близки. С ранних лет меня отдали в Смольный. Приезжать навещать меня она не могла: средств не было да и времени — ты знаешь, у меня несколько сестер, почти все погодки. Я понимаю эти причины разумом, но сердцем понять не могу.
Мне всегда ее не хватало, всегда. Я до боли завидовала девочкам, которых навещали матери в институте, которые уезжали на каникулы домой. Я же либо уезжала к Софье Александровне, либо оставалась в Смольном в эти дни, — Марина уткнулась лицом в рубашку мужа, чувствуя, как навернулись незваные слезы на глаза. — Я думала, что мы станем ближе друг к другу после выпуска. Все эти хлопоты о балах, нарядах ведь сближают мать и дочь. Но нет, мы словно чужие люди. У нас разные вкусы, разные мысли, разные стремления. Когда мы уехали в Ольховку после той истории, я надеялась, что все изменится там, просто у маменьки нет свободного времени в Петербурге. Но и в имении все осталось по-прежнему — как бы я не старалась стать для нее той дочерью, которую она хотела, я так и не стала ею, ведь для этого надо было измениться полностью. Она была ласкова с сестрами, мне же доставалась только отстраненность. Я видела, что она винит меня в том, что мы уехали из столицы, и это тяготило меня донельзя. Я была среди своей семьи, но я была одна, совсем одна. Если бы не Гнеша да письма Жюли, я бы сошла с ума там или сбежала бы с первым встречным! Хотя нет, не сбежала бы — ведь означало, что я ее разочарую, а я так хотела получить ее одобрение. По-прежнему хочу. Именно поэтому мне так горько сейчас — я не хочу видеть разочарование в ее глазах, когда она узнает, что все произошло совсем не так, как ей хотелось.
— Ах, милая, не плачь, — смахнул Загорский нежно слезы с ее щек. — Это все пустое. Я не нравился твоей маменьке, как твой поклонник, с моей-то репутацией. Как твой супруг, я буду желанным для нее. Немало ли — князь, потомок старинного дворянского рода. Правда, богат я буду лишь, если дед будет благосклонен к нам, но все-таки я и не беден, как мышь, и потянуть твою семью сумею, будь спокойна. По крайней мере, буду стараться сделать это. Я уверен, ты не разочаруешь ее. Да я стану для нее таким зятем, что она будет всем своим знакомым хвалиться мною!
Марина улыбнулась ему сквозь слезы. Она сама не понимала, что происходит с ней сейчас. Еще никому и никогда она выплескивала свою боль недолюбленной в детстве девочки. Если бы это был кто-то иной, то она бы была смущена донельзя таким невольным откровением. Но это был Сергей, а ему она доверяла безгранично, словно самой себе.
— Спасибо за то, что понял, — сказала она мужу.
— Всегда готов выслушать, — ласково улыбнулся он ей. — Да уж, как говорится, встретились два одиноких сердца...
Следующий день пролетел для Марины столь быстро, что она даже не успела оглянуться. Ей казалось, что впереди еще целый день вместе до отъезда Загорского в полк, но вот уже наступил последний вечер из отведенных трех суток.
За совместным ужином с Арсеньевыми она была необычно молчалива и рассеянна. Ей вовсе не хотелось, вопреки всем правилам вежливости, принимать участие в беседе за столом. Видя ее состояние, сразу же после десерта все поспешили пожелать друг другу спокойно ночи.
— Удачно вам съездить на воды, — пожелал, обнимая друга, Загорский. — Надеюсь, вы вернетесь втроем.
— Ох, лишь бы не сглазить, — улыбнулся Арсеньев.
— Давай попрощаемся сейчас, — вдруг предложил ему друг. — Ты знаешь, я не люблю прощаний и не мастак говорить красивые слова. А завтра мне будет тяжело, как никогда, сам понимаешь.
Арсеньев посмотрел на женщин, сидящих в креслах поодаль и о чем-то тихо беседующих.
— Что ты намерен предпринять в отношении Анатоля? Я чувствую себя ужасно при мысли…
— Не надо, — прервал его Загорский. — Это только мой грех. Мой и ничей иной. Потому и отвечать только мне. Ну, прощай, друг. Даже не знаю, когда теперь свидимся.
— Почитай, через год минимум. Надеюсь, у вас тут все уладится, — Арсеньев прихватил Загорского за шею и посмотрел тому прямо в глаза. — Береги себя, друг. Да, говорят, там пока спокойно, но ты же знаешь, даже палка иногда стреляет.
— Не беспокойся, я всегда осторожен, — улыбнулся Загорский. — Марина, прощайся, пойдем в наш маленький le paradis terrestre [62].
На крыльце друзья крепко обнялись на прощание.
— Смотри же, осторожничай, — напоследок опять напомнил другу Арсеньев, выпуская того из своих объятий. — Ты вечно хочешь быть впереди да в самом пекле.
— Буду, — пообещал в который раз Загорский и, поцеловав на прощание Жюли, легко сбежал по ступенькам к ожидавшей его Марине. Рука об руку они направились к флигелю.
— Что с тобой, Paul? — Жюли обняла мужа, напряженно смотревшего вслед их гостям. — Ты сегодня сам не свой. Тебя что-то беспокоит?
— Не знаю, — честно признался Арсеньев, целуя жену в макушку. — Что-то сердце щемит сегодня. Может, перед поездкой волнуюсь? Уже через два дня в дорогу. Что нас ждет?
— Все будет хорошо, вот увидишь, — пообещала Жюли.
Эти же слова, словно заклинание повторяла и Марина, облачаясь в ночную сорочку, а потом и расчесывая свои длинные белокурые волосы. Ее сердце тоже было растревожено сегодня. Предстоящая долгая разлука сводила ее с ума. Даже сейчас, когда он по-прежнему рядом, при одной мысли о ней Марине хотелось плакать. Что же будет, когда Сергей уедет?
— Дай-ка я помогу, — Сергей с размаху плюхнулся на постель рядом с ней и, взяв из ее рук щетку для волос, принялся расчесывать ее локоны. — М-м-м, словно шелк… Мне нравится.
— Гнеша будет рада, — ответила Марина. — Она столько сил прикладывает к тому, чтобы они были такими, столько отваров готовит для меня.
— Передай ей мою благодарность. Они действительно прекрасны.
Загорский вдруг отложил щетку в сторону и обхватил Марину руками в крепком объятии.
— Давай говори, — сказал он, уткнувшись носом в ее волосы. — Что там у тебя на уме весь день? Ты такая потерянная, что у меня самого сердце не на месте. Думаешь о завтрашнем?
— И об этом в том числе. Меня страшит предстоящая разлука, страшит твой предстоящий отъезд. Ты знаешь, в день гона в имение приходили цыгане. Была одна женщина. Гадалка.
62
земной рай (фр.)