В тебе моя жизнь... - Струк Марина. Страница 74

Загорский коротко кивнул мальчику, давая понять, что все хорошо, он не причинит ему никакого вреда, затем развернулся и направился было к колодцу. Он не успел пробежать и пары шагов, как вдруг раздался грохот выстрела. Его бок в тот же миг обожгло диким огнем, и он не смог сдержать стона боли. Не веря в произошедшее, он коснулся этого места ладонью, потом поднес ее глазам. Она была ярко-красной от крови.

Этот стервец подстрелил меня, промелькнуло у Загорского в голове. Он повернулся назад, к мальчику, который теперь стоял у стены, направив ружье на князя, и смотрел на него растерянным взглядом, словно не веря, что он смог выстрелить в человека. Сергей направился к мальчику, сам не зная зачем (не в глаза же ему посмотреть, право слово!), но ноги вдруг ослабели, подогнулись, и он упал на колени, зажимая рану ладонью, словно надеясь этим остановить кровь, струящуюся из раны. Это падение отозвалось такой немыслимой болью в боку, что он не сдержал крика сквозь стиснутые зубы.

Мальчик лишь смотрел на него, не отрывая взгляда и не шевелясь. Его взгляд теперь выражал сострадание к мукам Загорского и сожаление. Но к чему они были Сергею теперь?

В голове князя всплыли собственные слова, сказанные всего несколько минут назад: «И не бойтесь убить — тут либо вы, либо вас. Другого варианта нет». Сам же и нарушил это правило, за что и пострадал сейчас. Горькая ирония судьбы…

Загорский почувствовал, как постепенно слабеет его тело. Нет, прошептали его губы, не может быть. Этого не может быть. Он упал на здоровый бок, потом на спину, ровно как солдат, тело которого он нашел по пути сюда.

Рядом с Загорским кто-то пробежал, громко стуча по земле каблуками сапог, затем следующий. Тот попросту перешагнул через него, словно считая того не жильцом на этом свете.

Я и не жилец, внезапно осознал Загорский. Сколько раз он видел подобные раны, редко кто из раненных дожил до конца боя. Он посмотрел в небо, которое теперь постепенно расчищалось от облаков, обнажая бледную луну. Казалось ли ему или она действительно превратилась в лик человека, который смотрел на него с состраданием к его участи?

Нет, я не хочу умирать, попытался вздохнуть Загорский, но тело уже не слушалось его. Не хочу умирать, Господи!

Перед его глазами вдруг появилась отрадная картинка из его детства. Вот он мальчиком бегает по двору за сестрой, а родители сидят на летней веранде и пьют ароматный чай из самовара. Вот он качает Натали на качелях у дуба, где они тайно (как они думали) встречаются в имении Загорских. Она смеется, она счастлива, еще не зная, что он разобьет ей сердце.

Снова перед его взором появились родители. Они стояли рука об руку и улыбались ему. Простите меня, хотелось сказать Загорскому, но из его горла не вырвалось ни звука. Отец коротко кивнул ему, и князь понял, что Марина была права — родители давно простили его, и только его слепое упрямство не давало поверить ему в эту истину.

Затем родители куда-то пропали, а появилась женская фигура с младенцем на руках. Женщина подняла голову, и Сергей узнал в ней свою сестру. Она выглядела такой умиротворенной, такой счастливой, что мужчина невольно улыбнулся в ответ на ее призывную улыбку.

Загорский понял, что прощен полностью своими ушедшими от него так рано родными, что они не держат на него зла. Ему внезапно стало так легко и так благостно, что он сам удивился. Из его глаз потекли редкие дорожки слез, но он уже не чувствовал их, как не чувствовал более своего тела.

Вдруг над Сергеем склонилось лицо матери, загораживая собой яркий свет луны. Она улыбалась ему. Ее нежные руки ласково коснулись его лба, отводя непослушные вихры с глаз. Затем эти руки легко коснулись его глаз и губ, и он увидел, как лицо матери сменилось лицом Марины. Она улыбалась ему и гладила ладонью по щеке. Ее глаза смотрели так нежно, так ласкающее.

— Я люблю тебя, — донесся до него ее тихий шепот. — Я всегда любила только тебя…

Прости меня, хотел ответить ей Загорский. Я предал тебя. Я обманул. Я оставляю тебя… Прости меня за это.

Лицо Марины исчезло. Над Загорским снова было только темное ночное небо, черные перистые облака да луна, которая стала намного больше, а свет ее ярче. Князь увидел, как этот свет становится все ярче и ярче, постепенно заслоняя все вокруг, ослепляя его.

Прости мне грехи мои, Господи. Вольные и невольные…

В оставшиеся пару мгновений до того, как отдаться ослепительному свету целиком, Загорский попытался вызвать в памяти образ Марины, и ему это удалось без труда. Это было единственным, что он хотел видеть в последние мгновения его жизни — ее лицо, ее глаза, губы, волосы. Он вспомнил ее такой, как запомнил, когда они лежали вдвоем на лугу, среди зеленых трав, клевера и ромашек. Такой счастливой, такой умиротворенной…

— Марина… — сорвался с его губ еле слышный шепот, услышанный только легким ветерком, что пронесся над ним.

Затем яркий свет сомкнулся над ним и поглотил его…

Марина проснулась резко, словно от толчка. Вот она спала и видела сон про то, что она снова в Киреевке, на лугу вместе с любимым, а вот она уже лежит, глядя в потолок спальни и напрягая слух, пытаясь выявить причину своего внезапного пробуждения. В доме стояла тишина, и даже за распахнутым в сад окном не доносилось ни звука, хотя обычно долетали редкие звуки ночного города — стук колес одиноких дрожек или перекрикивания ночных сторожей да стук их колотушек.

Эх, подумалось Марине, как сладко она спала, как редко в последнее время, и вот такая незадача! Да и сон-то какой был! Так бы и спала все время с такими-то грезами, пока супруг ее не воротится. Реальность для нее теперь был горше самой горькой редьки…

Марина немного полежала в постели, покрутилась с боку на бок, и спустя несколько мгновений поняла, что не уснет более. Она перевернулась в постели и неуклюже скатилась с нее на ноги. Ей вдруг захотелось пить, а звать Агнешку, мирно спавшую тут же, на кушетке около гардеробной и тихонько похрапывавшую во сне, она сочла своей блажью. Пусть поспит старая, итак целыми днями носится с Мариной, как с писаной торбой.

Девушка подошла к столику у распахнутого настежь окна, на котором стоял графин с водой да несколько стеклянных стаканов и налила себе прохладной воды. Уже ставя стакан обратно на поднос, она невольно стукнула его о край столика с глухим, но отчетливым в этой тиши стуком. Этот звук мгновенно разбудил Агнешку, которая уже привыкла со временем спать так чутко, словно часовой на посту.

— Пошто не спишь? — встревожено спросила она, приподнимаясь на локте. — Болит чего, касатка?

— Нет, нянюшка, не болит ничего. Жажда, вот и поднялась. Спи, родимая, — откликнулась Марина тихо. Но Агнешку уже было так просто не успокоить — она уже поднималась с постели.

— Ах ты, Боже мой, сердэнько! У окна адкрытого-то. А ночи-то, знаешь, какие нынче? Ужо не теплые совсем. Вот, шалечку-то накинь, — нянечка подошла к ней и накинула на плечи пуховую шаль. Сама же она тоже зябко куталась в платок, но, тем не менее, поста своего рядом с Мариной не оставила.

— Ужо и чего тебе не спится-то? Привиделось опять-таки чего? Дык ты пойди, перахрысцися перед образами да попроси пазбавить от мыслей да грез дурных. А стоять-то на холоде-то не…, — Агнешка осеклась, заметив, что Марина не слушает ее вовсе, а неотрывно смотрит куда-то в окно. Она перевела взгляд и заметила бабочку, которая легко взмахивая своими воздушными крылышками, залетала в комнату сквозь распахнутое окно. — Ох ты, Господи, Езус Христус! — прошептала она еле слышно одними губами.

Марина же, удивленно наблюдая за медленным полетом бабочки, протянула к ней руку ладонью вверх. Ей было очень любопытно, откуда взялась ночью эта бабочка (а что это была именно бабочка, а не мотылек ночной, она видела явственно), и куда она так целенаправленно летит, сядет ли она к ней на руку, чего Марина вдруг захотела неожиданно для самой себя.

Бабочка словно заметив ее жест, взмахнула несколько раз своими белыми с россыпью темных пятнышек крылышками и опустилась на ладонь девушки, которая даже дыхание затаила, боясь спугнуть хрупкое создание. Так они и замерли на пару мгновений: девушка — с протянутой рукой и бабочка, сидевшая на кончиках ее пальцев.