Девственная селедка - Вильмонт Екатерина Николаевна. Страница 10

— Мам, ты что, какая роза?

— Вот!

— Мам, это не я, честное слово! Я, конечно, кретин, мог бы и сообразить, но, увы…

— Петька, не ври!

— Мам, я не вру!

— Но тогда откуда… О, это, наверное, от гостиничной администрации… Скорее всего, судя по вазочке.

— Нет, Лали, это от поклонника.

— От поклонника? В вазочке? Нереально. К тому же тут у меня нет поклонников.

— Есть. Тот дядька, с которым мы из Керкиры ехали. Он на тебя запал, это видно невооруженным глазом. Кстати, мам, я хотел давно сказать, просто боялся трогать эту тему… Мам, если ты заведешь роман или, еще лучше, выйдешь замуж, я буду только рад. Учти это. Никакой ревности или обиды за папу… Ты молодая, красивая, что ж тебе пропадать?

— Петенька, родной, это глупости. Я так любила папу, я вытащила в жизни такой счастливый билет, что… Я невольно любого буду сравнивать с папой и любой проиграет в сравнении с ним. Любой.

Он подошел, обнял ее.

— Мам, но что ж тебе, в монастырь уйти? Ладно, замуж не хочешь, я понимаю, но роман хоть заведи…

— Тебе-то это зачем?

— Мам, я хочу видеть, как у тебя блестят глаза…

— А что? У меня такой несчастный вид?

— Не несчастный, нет… Но… безжизненный что ли… Хотя тебе никто не дает твоих лет, а меня принимают за твоего любовника.

— Уже нет, — улыбнулась Лали.

— Откуда ты знаешь?

— Я сама призналась, что ты мой сын.

— Кому призналась?

— Тому самому дядьке. Он предложил мне послать куда подальше юного любовника, который вечером оставил одну несчастную стареющую женщину. Пришлось признаться.

— А вместо меня предложил себя?

— Не впрямую, но намекнул.

— Точно, это от него роза.

— С вазочкой? Чушь.

— А я вот сейчас узнаю.

Он заметил идущую мимо горничную с охапкой пледов. Выскочил к ней и заговорил о чем-то. И через минуту вернулся.

— Мам, она никаких цветов в номер не ставила!

Ева ехала вниз по эскалатору. И вдруг сердце подскочило к горлу и ухнуло в пятки. На соседнем эскалаторе поднимался Георгий Иванович! На мгновение они встретились глазами. Он узнал ее… Но она ехала вниз, а он вверх. Их пути опять разошлись? НЕТ, я так не могу! Ева кинулась вниз, растолкала людей, ждущих возможности ступить на эскалатор, и стала продираться сквозь стоящих слева и справа пассажиров. Господи, только бы он не ушел, только бы не ушел!

— Девушка, вы чего пихаетесь?

— Вот оглашенная!

— Куда прешься, лярва?

— Дура ненормальная! — неслось ей вслед. Но вот она выбежала в вестибюль, озираясь по сторонам. Его не было. Ушел! Она выскочила на улицу и сразу увидела его. Он стоял на ветру, пытаясь раскурить сигарету. От радости, что он, по-видимому, ждет ее, она вдруг обессилела. Он еще не видел ее, борясь с непослушными спичками. Руки у него дрожали. На нем была потертая до белизны коричневая кожаная куртка, вылинявший голубой свитер. Он был хорошо выбрит, седые волосы пострижены коротким ежиком.

— Георгий Иванович! — собралась с духом Ева. — Георгий Иванович!

— Ева?

— Вы в Москве? Бабушка писала, что вы уехали в Ленинград…

— Ева, но ты ведь куда-то ехала…

— Ну и пусть… Неважно…

— Ты бледненькая…

— Ну и что? Я плохо выгляжу? Я вам не нравлюсь?

— Ну что ты… Ты красавица…

— Вы кого-то ждете здесь? — вдруг осенило ее.

— Да. Жду. Товарища одного. Ева, вот что… Дай мне свой телефон и скажи, когда будешь дома.

— Ладно, я уйду… Не буду вам мешать… Но я знаю, вы не позвоните. Прощайте, Георгий Иванович.

— Ева! Постой… Не уходи. Я с товарищем только на минутку встречусь, а потом… Потом поговорим, хорошо?

Он вдруг увидел, как она расцвела от его слов. Взял ее за руку. Обоих как будто ударило током.

— Ева, Ева… — бормотал он, заворожено глядя ей в глаза.

Значит, он не с женщиной тут встречу назначил! Он не хочет, чтобы я уходила…

И в самом деле, через несколько минут к нему подошел какой-то мужик.

— Иваныч, здорово!

— Здорово.

Они обнялись.

— Прости, Иваныч, со временем зарез, после поговорим. Вот, держи, — мужик передал Георгию Ивановичу какой-то конверт.

— Спасибо. Завтра увидимся.

— Иваныч, это что, дочка твоя?

— Нет, — хрипло засмеялся тот. — Это моя… невеста.

Тот схватился за голову.

— Прости, Иваныч! Ну ты даешь! А невеста — чудо!

Ева обомлела. Или ей все это причудилось? Не мог же он и в самом деле назвать ее невестой…

— А свадьба-то когда?

— Еще не решили.

— Ну, ладно. Поздравляю. Пока!

— Ева! Ева!! Что с тобой?

— Зачем вы так… шутите?

— Прости, сам не знаю, как с языка сорвалось.

Значит, он так шутит? Ну и ладно, ну и черт с ним! Зачем он мне, у меня вон Платон есть, молодой, красивый, из хорошей семьи. А этот… Дурак, кто ж так шутит? Ева едва сдерживала слезы. Но он держал ее за руку и не было сил вырваться.

Он молчал, глядя на нее как-то исподлобья, словно она представляла собой опасность, словно он не знал, чего от нее ожидать в следующую минуту.

— Ева, смотри, дождь начинается, бежим скорее!

— Куда?

— Куда-нибудь, главное под крышу.

Ближе всего был вестибюль метро, но он почему-то потащил ее к кинотеатру «Баррикады». Там показывали мультики.

— Хочешь, пойдем, а? Не все ли равно?

Как раз прозвенел первый звонок. Он купил билеты на последний ряд.

— Хочешь мороженого?

— Нет, спасибо.

— А пирожное?

— Тоже нет.

Тогда он купил шоколадку.

— Вот, держи!

— Спасибо. Вы любите мультики?

— Нет, я думал ты любишь…

— Я люблю… и мультики и шоколадки. Вот…

Она разломила шоколадку и протянула ему половинку.

— Зачем? Это маленькие девочки любят шоколадки.

— Я не маленькая! — вдруг смертельно обиделась Ева. Он считает меня ребенком. Ничего не понимает, дурной!

— Прости, прости, ты, разумеется, совсем взрослая, а я просто старый дурак… кажется…

— Я, если хотите знать, скоро выхожу замуж, — выпалила она, сама не зная зачем. И тут же испугалась.

А он вдруг побледнел. И охрип.

— Замуж? Когда?

— Скоро…

— Ты его любишь?

— Нет. Я люблю… вас, Георгий Иванович. Но это не имеет значения. Я понимаю, что не нужна вам тыщу лет… Вы вон в Москве, а мне даже не позвонили… И не надо говорить, что не знали телефон. Была б я вам нужна, спросили бы у бабушки…

Он стоял столбом. Давно прозвенел звонок, все зрители ушли в зал, они одни остались в фойе, только буфетчица с любопытством на них поглядывала.

— Ладно, простите меня… Я пойду. Прощайте, Георгий Иванович.

Он вдруг молча протянул руку, дотронулся до лица, залитого слезами.

— Ты не пойдешь за него, ты пойдешь за меня. Поняла?

Она смотрела на него сквозь слезы. Смысл его слов медленно доходил до ее сознания.

— Поняла? — переспросил он. И погладил ее по щеке.

Она вдруг потерлась щекой о шершавую ладонь.

— Нет. НЕ поняла. Повторите еще…

— Я люблю тебя, дуреха, с первого взгляда…

— И я… с первого…

— Только не пойму, что ты-то во мне нашла?

— Я? Всё!

Они стояли и смотрели друг на друга. Просто стояли и смотрели, но так, что буфетчица не выдержала.

— У нас тут, между прочим, детский кинотеатр, граждане. Идите отсюда подобру-поздорову!

— А вам чего, завидно? — сама себе удивляясь, спросила Ева.

— Есть чему завидовать, дура ты. Он тебя поматросит и бросит, он ушлый какой, сразу видать, проходимец! Уголовная морда!

— Слушай, тетка, замолкни! В детском кинотеатре таким мегерам не место. Пошли отсюда! — он взял Еву за плечи.

Дождь между тем перестал. Выглянуло солнышко.

— Ну, куда теперь? Может, в зоопарк? Сто лет в зоопарке не был.

— Нет, не хочу! Давайте лучше просто… поедем ко мне.

— К тебе? А ты понимаешь…

— Я все понимаю…

— Но как же твоя мама?