Золотой киль - Бэгли Десмонд. Страница 25
Франческа улыбнулась.
— В коробке лежала кукла, ну, не кукла, а то, что вы называете… кажется, игрушечным маленьким медведем?
— Тедди-медвежонок, — подсказал я.
— Да, медвежонок… я его до сих пор храню. Были в коробке и какие-то безделушки, там же лежало письмо Альберто.
— Однако вы не передали его отцу? Почему?
Она стукнула своим маленьким кулачком по столу.
— Вам трудно понять, что происходило в Италии после войны. Ладно, попытаюсь объяснить. Тогда очень велико было влияние коммунистов, особенно здесь, на севере, и после войны они разорили моего отца. Обвинили его в сотрудничестве с немцами, в том, что он воевал с отрядами коммунистов, вместо того чтобы воевать с фашистами. И это моего отца! Который всю свою жизнь боролся с фашизмом! Они выставили ложных свидетелей, и никто не захотел слушать отца. Его поместья были конфискованы фашистским правительством, а после войны получить их он не смог. Да и как бы ему это удалось, если Тольятти, заместитель главы правительства, был руководителем итальянской компартии! Они сказали: «Он коллаборационист и должен быть наказан». Но даже несмотря на все ложные обвинения, они не осмелились посадить отца в тюрьму, только вот поместья он себе не вернул и теперь нищий.
В глазах Франчески стояли слезы. Она приложила платок к глазам и сказала:
— Извините, не могу спокойно говорить об этом.
Мне стало неловко.
— Ну что вы…
Она подняла на меня глаза и сказала:
— Эти коммунисты с их антифашистской борьбой! Да мой отец в десять раз больше сделал для победы над фашистами, чем они. Вы слышали когда-нибудь о Пятьдесят второй партизанской бригаде?
Я отрицательно покачал головой.
— Ну как же, знаменитая коммунистическая бригада, которая захватила Муссолини. Коммунисты присвоили ей имя Гарибальди. Знаете, сколько человек воевало в этой якобы знаменитой Гарибальдийской бригаде в сорок пятом году?
— Я почти ничего не слышал о ней.
— Всего восемнадцать, — с презрением сказала она. — Восемнадцать человек называли себя бригадой. Да под командованием моего отца было в пятьдесят раз больше бойцов! А когда я поехала в Парму на юбилейные торжества в сорок девятом году, то увидела, что под знаменем бригады маршируют сотни людей! Все коммунистические подонки выползли из своих нор теперь, когда война закончилась и им ничего не грозило. Они шли по улицам, и у каждого на шее был красный фуляр, и каждый называл себя партизаном. Они даже памятник Гарибальди раскрасили так, что на нем оказалась красная рубашка и красная шляпа! Поэтому я и мои друзья не называем себя партизанами. По милости коммунистов слово «партизан» стало насмешкой.
От гнева ее трясло, в глазах сверкали непролитые слезы.
— Коммунисты разорили моего отца, потому что он пользовался авторитетом и выступал против коммунистического влияния в Италии. Он всегда был либералом и придерживался умеренных взглядов. А тех, кто идет по середине дороги, сбивают. Но он не мог понять этого, — сказала она мрачно. — Он-то думал, идет честная борьба. Как будто коммунисты когда-нибудь боролись честно!
История была трогательной и типичной для нашего времени. И совпадала с тем, что рассказывал Курце. Я заметил:
— Коммунисты сегодня далеко не так сильны. Почему бы вашему отцу не подать апелляцию на пересмотр дела?
— Грязь оставляет следы, и неважно, кто ее бросил. Да и лет прошло немало — люди предпочитают не вспоминать то время; к тому же никто, особенно официальные лица, не могут признавать свои ошибки.
Франческа трезво смотрела на жизнь, и я решил, что пора вернуться из прошлого в настоящее.
— Но как это связано с письмом?
— Вы хотите понять, почему я не отдала письмо отцу после войны?
— Да.
Она сдержанно улыбнулась.
— Чтобы понять, нужно знать моего отца. Видите ли, то, за чем вы приехали, имеет большую ценность. Из письма Альберто я поняла, что речь идет о документации и большом количестве золотых слитков. Так вот, мой отец — благородный человек. Он бы все вернул правительству, поскольку правительству это все и принадлежало. И не подумал бы взять себе хоть что-то. Это было бы неблагородно.
Она опустила глаза и стала разглядывать свои руки.
— Ну а я женщина не благородная. Мне больно видеть отца, живущего в миланских трущобах, вынужденного распродавать вещи из дому, чтобы купить продукты. Он старый человек: несправедливо, что ему приходится так жить. И если у меня будет достаточно денег, я позабочусь о его счастливой старости. И он не узнает, откуда взялись деньги.
Я откинулся на спинку стула и задумчиво рассматривал ее. Она покраснела под моим испытующим взглядом. Я мягко спросил:
— Почему бы вам не посылать ему денег? Я слышал, вы удачно вышли замуж.
Ее губы искривила неприятная усмешка.
— Вы же ничего не знаете обо мне, не так ли, мистер Халлоран? У меня нет ни денег, ни мужа — точнее, нет никого, кого бы я хотела назвать своим мужем. — Она протянула вперед лежавшие на столе руки. — Я продала кольца, чтобы послать отцу денег, но это было давным-давно. Если бы не мои друзья, я бы оказалась на улице. Нет, мистер Халлоран, у меня нет денег.
Я не все понял, но задавать вопросы не решился. Какая разница, почему она решила влезть в это дело, главное, она застала нас врасплох. При ее связях мы и шагу по Италии не сделаем без того, чтобы не споткнуться о какого-нибудь ее друга, бывшего партизана. Если мы попытаемся поднять золото, не заключив предварительного соглашения с ней, она возникнет в нужный момент и спокойно все отнимет. Она связала нас по рукам и ногам.
У меня вырвалось:
— Вы такая же, как Меткаф!
— Кстати, хотела выяснить, кто такой Меткаф?
— Так, один проказник.
Она не настолько владела английским, чтобы понять мой ответ.
— Проказник? — озадаченно переспросила она. — Это что, птица?
— Один из наших общих конкурентов. Тоже охотится за золотом.
Я наклонился над столом.
— Итак, если мы примем вас в дело, то хотели бы иметь определенные гарантии.
— Не думаю, что в вашем положении можно требовать гарантий, — сказала она ледяным тоном.
— Тем не менее, хотелось бы их иметь. Только не горячитесь, это и в ваших интересах — за спиной Торлони стоит Меткаф, а он крепкий парень. Поэтому нам нужна защита от Меткафа. Из ваших слов ясно, что Торлони имеет вес, но, если у него не хватит силенок, Меткаф, возможно, призовет на нашу голову еще кого-нибудь. Сможете ли вы обеспечить защиту от этой компании?
— В любой момент я могу собрать сто человек, — гордо ответила она.
— Кого же? — спросил я грубо. — Ветеранов на пенсии?
Она улыбнулась.
— Большинство моих военных друзей живут спокойно и каждый день ходят на работу. Мне бы не хотелось втягивать их в горячие или незаконные дела, хотя они придут на помощь, если понадобится. Но моим… — она запнулась, подыскивая слово, — моим менее привлекательным друзьям я охотно поручила бы это дело. Я говорила, они предприимчивы и совсем не старые — не старше вас, мистер Халлоран, — кокетливо закончила она.
— И их наберется целая сотня?
Она немного подумала.
— Ну, пятьдесят, — призналась она. — А ветераны из отряда моего отца дадут сто очков вперед этим головорезам.
У меня не было в этом сомнений, правда, при условии, что силы в количественном отношении будут равные. Но Меткаф с Торлони, пожалуй, могут собрать головорезов со всей Италии, и они скорее всего пойдут на это — слишком велика ставка.
— Нужны и гарантии на будущее. Где уверенность, что вы нас не надуете?
— В этом можете не сомневаться, — сухо ответила она.
Я решил заняться немного мелодраматическим искусством.
— Поклянитесь в том, что не пойдете на обман.
Она подняла руку.
— Клянусь, что я, Франческа ди Эстреноли, ни в коем случае не обману мистера Халлорана из Южной Африки! — Она улыбалась. — Так вас устраивает?
Я покачал головой.
— Не совсем. Вы же сами сказали, что вы неблагородная женщина Я хочу, чтобы вы поклялись именем и честью отца.