Золотой киль - Бэгли Десмонд. Страница 26
Ее щеки зарделись от гнева, мне показалось, что она вот-вот влепит мне пощечину, и я вкрадчиво спросил:
— Так вы клянетесь?
Она опустила глаза и тихо сказала:
— Клянусь.
— Именем и честью отца, — настаивал я.
— Именем и честью отца, — повторила она и в упор посмотрела на меня. — Теперь, надеюсь, вы довольны? — На ее глазах опять появились слезы.
Напряжение, которое не оставляло меня на протяжении всего разговора, вдруг исчезло, и я почувствовал облегчение. Пусть немного, но чего-то я добился — может, сработает!
Бармен за моей спиной вышел из-за стойки и медленно подошел к столу. Он посмотрел на меня с неприязнью и, обратившись к Франческе, спросил:
— Что-нибудь случилось, мадам?
— Нет, Джузеппе, все в порядке. — Она улыбнулась. — Ничего не случилось.
Джузеппе улыбнулся ей в ответ, бросил на меня мрачный взгляд и вернулся за стойку. У меня по спине прошел холодок. А если Франческа ответила бы ему иначе? Наверняка быть бы мне верным кандидатом на уютную водяную могилу где-нибудь возле причала еще до конца недели.
Я показал пальцем через плечо:
— Этот тоже из вашей гвардии, да?
Она кивнула:
— Он видел, что вы обидели меня, и подошел выяснить, не нужно ли помочь.
— Я не собирался обижать вас.
— Вам не следовало приезжать сюда. Вам не следовало приезжать в Италию. Я еще могу понять Курце и Уокера — они дрались с немцами, прятали золото. Но вы-то тут при чем?
Я тихо сказал:
— Я тоже воевал с немцами — в Голландии и Германии.
— Простите, мне не следовало так говорить.
— Ничего. Что же касается остального… — Я пожал плечами. — Должен же кто-то быть организатором… Курце и Уокер не способны на это: Уокер — пьяница, а Курце — просто туша без признаков интеллекта. Нужен был человек, который подтолкнул бы их.
— Но почему подталкивать взялись именно вы?
— Была одна причина, — коротко ответил я. — Забудем. Давайте лучше говорить о том, что нам предстоит. Например, о дележке.
— О дележке?
— Как мы будем делить добычу.
— Я еще не думала об этом — надо обсудить.
— Надо, — согласился я. — Итак, нас трое, вы и пятьдесят ваших друзей — всего пятьдесят четыре человека. Если вы собираетесь разделить все на пятьдесят четыре равные части, то лучше забудьте сразу. Мы на это не пойдем.
— Не понимаю, как мы можем обсуждать такой вопрос, не зная, о какой сумме идет речь.
— Мы обсуждаем принцип — в процентном соотношении, — нетерпеливо пояснил я. — Вот как я себе представляю: по одной части получит каждый из нас троих, одну часть вам и одну поделят между собой ваши друзья.
— Нет, — твердо заявила она. — Несправедливо. Вы здесь вообще ни при чем. Вы просто грабитель.
— Мне казалось, вы изменили свое отношение, — сказал я. — Ну так слушайте, и слушайте очень внимательно — я не намерен повторяться. И Курце и Уокеру полагается по целой части. Они отбили золото, позаботились о нем. Не говоря уже о том, что только они знают, где оно лежит. Правильно?
Она согласно кивнула головой. Я зловеще улыбался.
— Теперь перейдем ко мне, к личности, которую вы так откровенно презираете.
Я остановил ее нетерпеливый жест.
— Я — мозговой центр, я знаю, как вывезти груз из Италии, и я подготовил это плавание. Без меня весь план рухнет, а я потратил на него время и средства. Поэтому, полагаю, у меня есть право на равную долю. — Я ткнул в ее сторону пальцем. — А теперь явились вы и шантажируете нас. Да, шантажируете, — повторил я, когда она открыла рот, чтобы возразить. — Вы еще ничего не вложили в это дело, а уже недовольны тем, что получите равную долю. Что же до ваших друзей, то, как я понимаю, речь идет о наемной рабочей силе, которой нужно заплатить. Если вам покажется, что им платят недостаточно, сможете доплатить из своей доли.
— Но ведь каждому достанется совсем понемножку, — сказала она.
— Понемножку?! — От изумления я лишился дара речи. Потом, переведя дыхание, спросил: — Вы хоть знаете, сколько там?
— Приблизительно, — уклончиво ответила она.
Я отбросил осторожность.
— Там полтора миллиона только в золоте и, вероятно, столько же в драгоценных камнях. Если разделить хотя бы золото, то пятая часть составит триста тысяч, и, значит, каждому из ваших друзей достанется по шесть тысяч. Если приплюсуете драгоценности, то можете эту сумму удвоить.
Глаза ее открывались все шире по мере того, как она мысленно подсчитывала сумму и переводила ее в лиры. Цифры получались астрономические.
— Так много, — прошептала она.
— Да, так много, — подтвердил я.
В этот момент у меня появилась идея. Камни! Они могли оказаться горячими — в криминальном плане. Придется возиться с новой огранкой, маскировать их — дело рискованное. Теперь я увидел возможность заключить выгодную сделку.
— Слушайте, — сказал я, изображая порыв щедрости, — только что я предложил вам и вашим друзьям две пятых добычи. Предположим, драгоценности составляют больше двух пятых — скорее всего так оно и есть, — тогда вы можете взять их себе целиком, а нам троим предоставить право распорядиться золотом. К тому же драгоценные камни не занимают много места и их легко спрятать.
Она попалась на удочку.
— Я знаю ювелира, который был в нашем отряде во время войны. Он сможет оценить их. Да, предложение, по-моему, вполне разумно.
Мне оно тоже казалось разумным, тем более что до сих пор я принимал в расчет только золото. Курце, Уокер и я в результате оставались при своих: по полмиллиона на каждого.
— Да, еще одно соображение, — сказал я.
— Какое?
— В том хранилище много бумажных денег: лиры, франки, доллары и прочая валюта. Никто не должен дотрагиваться до них — уверен, списки их номеров хранятся во всех банках мира. Вам придется последить за своими друзьями, когда мы доберемся туда.
— Я смогу проследить за ними, — надменно произнесла она. Потом улыбнулась и протянула мне руку. — Значит, договорились!
Я посмотрел на предложенную руку, но не притронулся к ней.
— Я еще должен обсудить это с Курце и Уокером. А они чертовски несговорчивые ребята, особенно Курце. Кстати, что вы ему сделали?
Она медленно убрала руку и странно посмотрела на меня.
— Вы почти убедили меня в своей порядочности…
Я улыбнулся.
— Необходимость, только и всего. Эти ребята — единственные, кто знает, где лежит золото.
— Ах да, я и забыла. Что же касается Курце, то он грубиян.
— Он первый признал бы вашу правоту, — сказал я, — хотя на языке африкаанс это слово имеет другое значение. [10]
Внезапно меня осенило.
— А кто-нибудь, кроме вас, знает о письме Роберто и вообще обо всей этой истории?
Франческа было отрицательно качнула головой, но вдруг остановилась, желая, видимо, оставаться честной до конца.
— Да, — сказала она, — один человек, но ему можно доверять — он верный друг.
— Ладно, я только хотел застраховаться от желающих проделать такой же трюк, какой проделали вы. Похоже, все Средиземноморье пришло в движение. Я бы не стал на вашем месте открывать своим друзьям все карты, по крайней мере до тех пор, пока дело не завершится благополучно. Если они вне закона, как вы говорите, у них могут возникнуть собственные соображения.
— Я никогда с ними слишком не откровенничала, не собираюсь и теперь.
— Правильно. Но вы должны сказать им, чтобы присмотрели за ребятами Торлони. Те ведь могут установить наблюдение за нашей яхтой и узнать, куда мы направляемся.
— Ах, ну конечно, мистер Халлоран, я непременно попрошу их присмотреть за вашей яхтой, — любезно ответила она.
Я засмеялся:
— Не сомневаюсь. Когда будете готовы, загляните-ка к нам, но торопитесь, времени осталось очень мало.
Я встал из-за стола и покинул ее, полагая, что она сама оплатит завтрак, раз уж мы с ней теперь партнеры, или, как она выразилась по-английски, «во взаимных отношениях».
10
A boor (англ.) — грубиян. Boor (африкаанс) — африканер (бур). Оба слова звучат почти одинаково.