Кровь и пепел - Павлищева Наталья Павловна. Страница 32

– Ну, а теперь рассказывай.

– Чего рассказывать?

Тетка смазывала мою многострадальную спину какой-то мазью и вела допрос. Хорошо, что я не видела ее глаз, но и голоса тоже хватало.

– Зачем в Рязань понадобилось?

Я замялась, не зная как врать, мы же с Лушкой не сообразили договориться на такой вот случай. А Анея вдруг усмехнулась:

– Не к Андрею же Юрьевичу ты спешно отправилась?

Я схватилась за нечаянную идею:

– К нему!

– Да ну? К Андрею тебя, голуба моя, с почетом и в нарядах отвезли бы, а не вот так – поротой.

Ловкие руки тетки уже сделали свое дело, она приложила какую-то тряпицу на спину, укутала одеялом и присела рядом.

– Настя, что ты такое про Рязань знаешь, что решилась бежать, чтобы там сказать?

– Только то, что отцу говорила: татары зимой придут.

– Степняки всякий год ходят, правда, не зимой – весной, но этого мало. Ты знаешь что-то серьезное и страшное… Ладно, не можешь, не говори. Ответь только одно: это действительно серьезно?

– Да.

У меня мелькнула мысль все рассказать Анее, но пока я думала, с чего начать (нельзя же просто заявить, мол, я из далекого будущего, сюда затесалась случайно и не по своей воле, верить прошу на слово), тетка поднялась и, задумчиво добавив: «Я отвезу тебя в Рязань», вышла вон.

Вот это да! Я столько времени чуть ли ни про состав Батыева войска рассказывала отцу, правда, не называя ни сроков, ни городов, просто описывала организацию татарских туменов и их законы, а надо было всего-навсего сказать Анее, что мне очень, ну просто очень нужно в Рязань. Странная у меня тетка, что и говорить…

Я вдруг попыталась понять, сколько же ей лет. Получалось… лет тридцать, не больше. Вот это да, мы же ровесницы! Может, нутром чувствуя это, она и разговаривала со мной почти как с равной, особенно в последнее время? Во всяком случае, совсем не так, как с Лушкой, и дело здесь не в том, что Лушка дочь, а я племянница, она и с отцом держится чуть иначе… Я давно подозревала, что у Анеи все разложены по значимости, причем не из-за положения, а именно человеческой. В таком случае мне стоило гордиться, потому что я стояла довольно высоко.

Некоторое время я лежала, размышляя, что скажу, если действительно попаду в Рязань. Услышав, как кто-то тихонько приоткрывает дверь, сделала вид, что сплю. Дверь так же осторожно закрылась, но разговор из той комнаты был слышен и оказался весьма интересным. Говорили Анея и отец.

Я прислушалась.

– Федор, я с девками, как только очухаются, в Рязань еду.

– Чего?! Совсем ополоумели?

– Сказано: еду!

Анея не привыкла, чтобы ей возражали, даже брат, пусть он и воевода.

– Ну эти дурищи с ума посходили, ты-то что?!

Было явно слышно, что в отце борются желание настоять на своем и готовность уступить. Я уже прекрасно понимала, кто победит.

– Надо ехать, – уже примирительно вздохнула Анея. – А вдруг Настька правду говорит? Надо Рязань предупредить.

– Кто тебе или ей поверит? Испокон веков такого не бывало, чтоб степняки дуром зимой перли. Только людей насмешите.

Отец сдавался медленно и неохотно. Анея, видно, просто смотрела на него своим строгим взглядом и молчала. Это очень эффективное средство, она позволит выговориться, а когда отец изложит все доводы против и у него больше не останется чем возразить, Анея выдаст свой последний «за», который перевесит все отцовские доводы разом.

– Да и кого предупреждать? Рязанцев, от которых столько бед видели?

И тут тетка поторопилась, она отреагировала:

– Кто это беды видел, не ты ли?

– Пусть не я, но мы же черниговские.

– Русские мы, Федор, понимаешь, русские, а уж черниговские или рязанские, то дело второе, если не десятое! И бабы с детишками, которые погибнуть могут, в Рязани такие же, как в Чернигове и Козельске.

Отец уже сдался.

– Может, вместо вас кого толкового послать, чтоб князю все и передали?

– Что? Что у тебя дочь стала беды предвидеть? Юрий Всеволодович слушать станет? Нет, самой надо, мне самой…

– А если?..

– Справлюсь!

Я не успела подумать, о чем это они, как Анея вдруг поинтересовалась:

– Прощенья у дочери попросить не хочешь?

Отец взъярился:

– Чего это?! Что плетью отходил, так за дело!

– Ну ладно, потом.

– Чего потом, чего потом?

Чем закончился разговор, я уже не слышала, Анея, видно, вышла, за ней отправился и отец. Вот ведь женщина, воевода перед ней по струнке ходит! И не потому что брат, а потому что внутреннюю силу чувствует.

Итак, мы едем в Рязань, правда, когда у меня заживет спина, а у Лушки пройдет нога и спадет жар (все же сказалось купание в холодной воде).

Через день я встала, рубашка уже не раздражала ранки на спине, и оказалось, что самое трудное теперь – встретиться с отцом. Когда он меня побил, в запале я готова была сказать, что больше не имею отца, но, полежав и подумав, поняла, какой страшный удар нанесла своим побегом. Боярышни сбежали из дома… Пока мы сидели в лесу с волками, еще куда ни шло, дуры и дуры, а вот через день? Кто поверит, что мы не как Таюшка и бежали не с парнями? Кошмар! Почему это нам обеим не пришло даже в голову? Таюшку вон и замуж выдали, а все равно люди с усмешкой пальцем вслед кажут, а про нас бы что подумали?!

Нет, в любом веке помимо эмоций не мешает иметь голову на плечах. Что бы я лично сделала с дочерью, выкинувшей такой фортель? Как что, выпорола бы! А что попытался сделать отец? Выходит, не ему у меня, а мне у него прощенья просить надо…

Услышав голоса отца и Анеи внизу, я поднялась и осторожно вышла к лестнице. Они одни, это хорошо. Тихонько спустилась, еще не зная, что буду говорить и делать. Отец явно замер, я не поднимала на него глаз, но понимала, что он просто стоит и смотрит. Подошла и неожиданно для самой себя вдруг… встала перед ним на колени!

– Отец, прости, если сможешь…

В ответ раздался какой-то не то всхлип, не то хрип, он подхватил меня за плечи, поднял и крепко прижал к себе:

– Какая же ты дурочка!

Тетка, шмыгнув носом, подалась вон из комнаты.

– Я больше не буду. Мы не хотели ничего плохого… только Рязань предупредить…

Я рыдала, захлебываясь слезами и обрывками слов. Отец гладил меня по голове, приговаривая:

– Ну-ну…

И не было тридцатилетней успешной бизнесменши, а была пятнадцатилетняя дуреха, провинившаяся перед отцом, и был строгий, но любящий свою дочь воевода.

Примирение состоялось, теперь оставалось дождаться выздоровления Лушки, все еще ковылявшей на одной ноге.

Но оказалось, что мы ожидали не столько выздоровления, сколько снега, верно, в санях ехать куда легче, чем на колесах. Это я сообразила и без объяснений (ну надо же, какая стала сообразительная!). Без нормальных дорог (а когда они в России были нормальными?) можно либо по воде, либо по снегу. По воде уже поздно, вот-вот шуга пойдет, приходилось ждать снега.

На наше счастье, он выпал рано и лег почти сразу, то есть первый, конечно, растаял, зато через неделю лег толстым ковром второй и таять не собирался. Убедившись, что оттепели не предвидится, Анея дала распоряжение готовиться к отъезду.

Это мы с Лушкой по глупости собрались ехать за полчаса, тетка делала все основательно. После принятия ею решения во дворе началось что-то несусветное, то есть все население нашего подворья и, подозреваю, большей части Козельска пришло в движение. Но при всей хаотичности перемещений и просто беготни никто ни с кем не сталкивался и каждый делал свое дело уверенно и толково. Интересно, это всегда так или сказывается твердая рука тетки Анеи? Скорее и то, и другое.

Были снова перебраны наши короба, кроме того, достали еще ларцы с украшениями. Я женщина, неважно в каком обличье – бизнес-леди или пятнадцатилетней боярышни, глаза загорелись при виде украшений, как у голодной кошки на мясо. Анея позволила нам с Лушкой копаться в одном из ларцов вдоволь, из чего я поняла, что он наш. Свой тетка предусмотрительно отставила в сторону.