Кровь и пепел - Павлищева Наталья Павловна. Страница 34

В тот же день мы отправились смотреть терем Анеи. Поехали в тех самых расписных санях, видно, боярыне не с руки ходить по городу пешком. Ехать пришлось недалеко, даже Рязань хоть и куда больше Козельска, но невелика.

Когда Анея приказала разобрать короба, чтобы достать парадную одежду, я не придала этому особого значения, тетку в парадном виде уже видела. Но оказалось – нет. Для начала пришлось подивиться собственному наряду и Лушкиному тоже, особенно украшениям. Две девки засуетились, что-то подкалывая, что-то закрепляя, я давно запуталась и только поднимала руки, поворачивалась, наклоняла голову, «чуть терпела» в ответ на просьбы девок, чьи ловкие руки колдовали над нашим с Лушкой внешним видом.

Это такое удовольствие – чуть покачать головой, чтобы движение повторили колты по обеим сторонам лица, чтобы бусинки слегка коснулись щек и даже легонько звякнули, ударившись друг о дружку. А наручи – ручные браслеты? Широченные, сплошь украшенные на пластинах изображениями каких-то дивных зверей и птиц, по краям испещренные сотнями таких же крошечных капелек, какими я восторгалась на височном кольце, они крепко ухватили рукав, не позволяя ему спадать на кисть руки.

На плечи легли роскошные шубы, хотя было не так уж холодно – Анея решила сразу показать товар лицом. Шубы были драгоценными для меня изнутри – лисий мех с роскошной сединой, а для остальных снаружи – переливчатый бархат с тиснением. Что ж, каждому свое, моя ценность здорово грела меня изнутри, так здорово, что я начала потеть даже на улице. К чему шуба, если на улице чуть меньше нуля? Но возражать не полагалось, осталось потеть.

Даже Трофим был в парадном кафтане (или как там называется?) с богато расшитым низом и каким-то узором вдоль застежки. Его пояс был куда шире обычного и тоже переливался то ли золотой вышивкой, то ли вообще камнями. Вот вам, знай Анею Евсеевну, у нее даже возничий богат!

Уселись, отправились. Все не спеша, пусть соседи полюбуются. Соседи любовались, особенно ближние. Олена горделиво оглядывалась, наблюдая, все ли видят, каковы у нее родичи. Я поймала себя на том, что тоже горделиво оглядываюсь. Стало смешно, ну ты-то здесь при чем? Нет, почему же, я Настя, племянница вот этой почти царицы, на моих плечах богатая шуба (и пусть в ней неимоверно жарко), на голове украшения, которыми могла бы похвастать не всякая обитательница особняка на Рублевке, вокруг суетится множество народа, чтобы меня усадить, устроить поудобней, подоткнуть полы шубы… Вот, блин, боярышня выискалась! Надо же, как людей быстро портит богатство. Чего же удивляться тем, кто всю жизнь в нем купается?

Мы въехали в одни ворота, проехали мимо двух соборов, которые я видела издали. Лушка по пути кивнула куда-то чуть в сторону:

– Вон дом Авдотьи с Николой.

– Кто это?

– Авдотья – сестра Степана, Никола ее муж, он украшения здорово делает с тех пор, как ногу отсекли. Это вот его, – Лушка показала на колты.

Я почувствовала огромное желание повернуть к дому Николы и увидеть воочию человека, способного накапать крохотные золотые капельки в колечки из золотого волоса. Левша, ей-богу! Вполне верилось в то, что блоху можно подковать золотыми гвоздиками.

Но сани направились дальше и проехали еще одни ворота. Мы что, через весь город проехали, что ли? Неужели дом Анеи в другом посаде? В это не очень верилось, слишком клянялись ей по дороге. На все поклоны Анея отвечала легким наклоном головы, а мне так хотелось приветственно помахать рукой, как это делают особы королевской крови, милостиво приветствуя своих восторженных подданных.

Лушка потом объяснила, что в Рязани словно три города – Столичный с основной стеной, он самый большой, Средний город, куда мы и ехали, и Кром. Кром, он маленький, Средний побольше, там мало кто живет, остались хоромы только у тех, кто издревле богат в Рязани. Соборы на Соборной площади в Столичном граде.

Дом Степана и Олены в Южном предградье, мы проехали Южные ворота, а в Средний город въехали через Спасские ворота.

Да уж, Лушка права, дом Степана и Олены не шел ни в какое сравнение с хоромами Анеи. У боярыни Анеи Евсеевны были почти царские хоромы. Или это все же княжий двор?

Но Трофим дальше ехать не собирался, он повернул к широким воротам. Анея спокойно сидела в санях, точно ее все происходившее не касалось. Один из дружинников заколотил рукоятью кнута в ворота, оттуда быстро высунулась нечесаная физиономия какого-то холопа и заорала:

– Чего колотишь?! Чего надо?

– Хозяйка приехала, открывай ворота!

– Кто?

И тут наш Трофим продемонстрировал, что командный голос не потерял даже по прошествии многих лет, он так гаркнул «Открывай…твою мать!», что ворота распахнулись, кажется, даже без усилий со стороны холопа, от одного крика. Я заметила, как чуть дернулись насмешливо губы Анеи, но она сумела спрятать улыбку. А еще тетка явно пробормотала: «Хорошо угодье, когда река рядом, а родня подальше». Ох, не любила Анея Евсеевна родню умершего супруга…

Стоило саням въехать во двор, как на крыльцо выскочил какой-то шустрый мужик, судя по всему, местное начальство, вроде нашего Косого. Его рот уже раскрылся, изготовившись к ответному крику, но так и остался раскрытым беззвучно. Увидев Анею в санях, он икнул, захлопнул рот и поспешно бросился в дом, видно, предупреждать своего хозяина.

Тетка вылезала из саней степенно, медленно, остановилась, по-хозяйски оглядывая двор, на что-то показала Трофиму, тот многозначительно хмыкнул… Мы с Лушкой тоже вылезли и тоже оглядывались, но просто из интереса.

– Это действительно ваш терем?

Лушка ответила на мой вопрос тоже шепотом:

– Наш, только туда дядька самовольно вселился. Ой, что сейчас будет…

Но сестрица говорила не перепуганно, а с удовольствием, видно, предвкушая разборки Анеи с каким-то дядей. Разборка вышла и правда классная…

В это время на крыльце появился тот самый дядька, как потом оказалось, сводный брат Анеиного мужа, занявший терем действительно самовольно ввиду того, что сама хозяйка уехала в Козельск. Не знаю, как Лушкин отец, но брат у него был крайне непривлекательной особой. Гора мяса с оплывшими щеками, крошечными глазками, взгляд которых никак не удавалось поймать, и таким выступающим животом, что я невольно подумала о его сексе с женой… дети-то есть?

– Луша, это твой дядька, выходит? Брат отца если…

– Он сводный брат, у деда были две жены, этот сын первой от ее первого мужа. Но когда она померла, дед второй раз женился и уже родил отца. Но Маштак все себя старшим считает, а потому все себе требует. Сейчас мать ему покажет, гляди…

Анея спокойно смотрела, как родственник спускается с крыльца, дождалась, пока подошел совсем близко, она держала роскошную театральную паузу, позволяя этому Маштаку самому начать изъясняться. Королевская стать и выдержка Анеи сделали свое дело, у Маштака с каждым шагом пропадала уверенность, даже сами шаги замельтешили.

– Ну, здравствуй, Анея Евсеевна. Не ожидал, не ожидал…

Он попытался сделать вид, что рад принять в доме заскочившую на огонек родственницу, но это плохо получалось, тетка смотрела на него все так же строго и царственно.

– Вижу, что не ждал, не то съехал бы со двора загодя.

– Чего это съехал? Братов двор, брат меня всегда к себе звал…

– Погостить! – отрезала Анея. – Ноне чтоб тебя здесь не было! И в порядок все приведи, смотреть на твою грязь тошно.

– Чего это не было?! Ишь чего удумала! Жил и жить буду. Ты сама здесь не живешь, так и мне в старой халупе ютиться? Сама бы жила, слова не сказал. Или кто другой, а то точно собака на сене, сторожишь, а не пускаешь!

Маштак засуетился просто безобразно, его толстые руки задергались, словно пытаясь обхватить все пространство большущего двора и заграбастать себе. Каждая клеточка кричала: не дам, мое!

– Маштак, а коли у тебя свои хоромины малы, так построил бы новые.