Кровь и пепел - Павлищева Наталья Павловна. Страница 33

Я не специалист по всей этой «зерни», «черни», «скани», но то, что увидела, не требовало никаких объяснений. На руку легло нечто вроде большой сережки, второе такое колечко Лушка тут же приложила к своему виску, крутя головой передо мной. Вспомнилось, что женщины носили височные кольца, видимо это оно. На кольце равномерно закреплены три бусины, но что это за бусины! Каждая из них, в свою очередь, усыпана крошечными золотыми капельками, образующими внутри кругов из тончайшей проволочки узоры наподобие мельничных крыльев. В центре узора еще по бусинке, только маленькой, все вито-перевито золотой проволочкой. Как же держатся эти крошки-капельки, если их буквально тысячи? Пришлось подойти к окну, чтобы рассмотреть. Все равно удалось не сразу, а когда я поняла, что каждая крохотулечка лежит на основании из золотой же проволочки чуть толще волоса… Все мировые ювелиры с их сложнейшими техниками мгновенно превратились для меня в топорных бракоделов!

И это сокровище (как назвать иначе) находилось в простом ларце простой боярышни. Что же тогда говорить о княжеских украшениях? А Лушка, не обращая внимания на мое потрясение, ей-то привычно, продолжила вытаскивать один шедевр за другим и примерять. Она тоже была растеряна, но совсем не так, как я, моей сестрице, как той сороке, хотелось все и сразу, и Лушка явно мучилась от невозможности напялить содержимое ларца в один прием.

Анею такие страдания не удивили, тоже, видно, не впервые, спокойно кивнула:

– Берите уж весь ларец, там разберетесь.

Я подозревала, что и там разобраться будет не легче, а Лушке такое предложение явно понравилось, она даже завизжала от удовольствия. До вечера мы разглядывали, прикладывали, примеряли на разный лад украшения, одна проблема – посмотреться толком не во что.

Перекладывались в новые короба и наряды. Их тоже оказалось столько, что я озадачилась: как Анея все это собирается везти? Но когда узнала, что ехать намерены также шестеро девок и трое холопов покрепче, не считая Трофима и возниц на четырех санях (!), то поняла, что Анея Евсеевна намерена показать Рязани, что есть еще порох в пороховницах!

Во дворе в ряд выстроили четверо саней. К моему изумлению, в первые, самые красивые расписные, погрузили короба и уселись двое холопов. А для нас предназначался большой крытый возок. Ларцы с украшениями были тщательно упакованы и поставлены в наш возок. Понятно, в санях ехать холодно, в них будут девки и холопы, а нам подавай чего потеплее.

Наконец, поезд из саней и возка выстроился, готовый к отправлению. Смотрелось внушительно, тем более, нас собрались провожать еще и несколько дружинников во главе с отцом и Вятичем. Вот это эскорт!

На дворе собрался, кажется, весь Козельск, ну как же, Анея Евсеевна отъезжает по делам в Рязань. Пусть Рязань и не столица нашего княжества, но все же город побольше Козельска. Я попыталась прикинуть и вдруг осознала, что не так уж и больше, просто Козельск не лезет в столичные штучки, потому менее известен. Хотя кому менее известен, историкам двадцать первого века? И только потому, что для тринадцатого века Козельск оказался весьма приметным и крупным городом. Вот вам!

Рязань

Ехали долго, я даже не думала, что столько времени можно тащиться примерно от Калуги до Рязани. Но лошадей нельзя пускать вскачь, у дороги одно название – сугроб на сугробе. Конечно, не раз вспомнилась знаменитая российская пара – дураки и дороги.

Конечно, отец с нами не поехал, только проводил через большой лес (где мы с Лушкой чуть не погибли) и вернулся, а вот Вятич отправился дальше. Очень хотелось посмотреть, как живет Русь тринадцатого века, но не получилось, возок крытый, окошки привычно затянуты, ничего не видно. Только на остановках и смотрела во все глаза. Лушка тоже. Она все еще хромала, почти не наступая на ногу, была непривычно тихой и скромной. Вообще моя сестрица так изменилась, что даже странно видеть такую Лушку Как полезно бывает для взросления убегать из дома. Но мне по душе больше та ненормальная, которая могла утащить меня в осеннюю ночь к волкам в лес.

Вятич до самой Рязани не доехал, остался неподалеку, как я поняла, в деревне дожидаться нас для обратного пути.

К Рязани мы подъехали в середине дня. Город открылся на мысу Оки и какой-то речушки и выглядел совсем не так, как я представляла. Конечно, вспомнилось, что это Старая Рязань, тем более было интересно посмотреть на город, который исчезнет с карт немного погодя.

Смотрелось внушительно, высокие крепкие стены, множество башен и ворот… купола соборов, я заметила, по крайней мере, два. Мы подъезжали со стороны поля, забирая, правда, ближе к реке. Анея распорядилась:

– Сначала к Олене в предградье.

Предградье оказалось посадом. Но туда отправились не все, только возок и расписные сани, девок и холопов Анея отправила куда-то в сам город ждать. Зачем, я поняла позже. Мы легко прокатились по единственной улице посада, переполошив всех собак и жителей, и свернули в широкий двор. Одного взгляда на хозяйку дома было достаточно, чтобы понять, что мы заехали к сестре моего отца и Анеи. На отца Олена была похожа даже больше. Она, видно, ходила почти на сносях, кругленькая, ладная…

Встреча проходила по заведенному обычаю. Хозяева сделали вид, что рады приехавшим гостям, хотя особой радости в глазах у Олены Евсеевны я не заметила, поднесли нам прямо во дворе попить с мороза горячего, поахали по поводу того, как мы с Лушкой выросли, и позвали в дом.

От меня не укрылось, как чуть презрительно осматривала немудреное жилье Анея и как впилась в старшую сестру взглядом Олена. Она, казалось, ждала малейшего выражения неудовольствия или насмешки, чтобы ответить. Об этом Анея, видно, знала, она не позволила себе ничего лишнего, хотя держалась боярыней и здесь. Старшая сестра шла хозяйкой, а младшая, да и все остальные словно были ее если не холопами, то уж обязанными наверняка. Потом я узнала, что так и есть.

Хозяин дома Степан был кузнецом, потому и дом имел в посаде, поближе к воде, чтоб в случае чего… Я вспомнила Лушкины слова о дурости Олены, вышедшей неудачно замуж. Мне Степан понравился, конечно, особым интеллектом и изящными манерами он не блистал, но производил впечатление сильного, надежного мужика, из тех, за кем как за каменной стеной. Правда, я за такого бы не пошла.

Дом у Степана и Олены был немаленький, потому что вместе с ними жили еще старая мать хозяина и две его сестры, обе вдовые, с маленькими девчонками. Одна из сестер, видно, только что родила, ребенок без конца пищал где-то за печкой, а она сама лежала за занавеской. Как это все не похоже на наши апартаменты, причем не московские, а козельские! Тетка Анея умела красиво обставить и украсить отнюдь не тесные хоромы, где только мы с Лушкой (да и то по собственному желанию) жили вдвоем в комнате. У остальных имелась своя у каждого, даже у Трофима крохотная конурка.

Лушка тут же скривила нос, шепнув мне:

– У нас у холопов жилье просторней…

Но долго морщиться сестрица просто не умела, она уже совала нос во все подряд, выдавая комментарии:

– А этого раньше не было… а куда старую лавку дели, выкинули, что ли? А новая уже…

Анея прикрикнула на дочь, и Лушка тут же угомонилась.

– Мы к вам ненадолго, только свой терем велю протопить…

Из этих слов я сделала вывод, что у тетки есть свое жилье в Рязани и только его неготовность к проживанию загнала нас вот в эти клетушки. Степан как-то кривовато усмехнулся:

– Да там вроде занято…

Взгляд тетки стал бешеным:

– Маштак?

– Он.

– Хм… давно живет?

– А как свои хоромы погорели, так въехал. Я думал, ты знаешь, потому и к нам.

Анея пробурчала что-то вроде «догадывалась».

Вот в чем дело, оказывается, теткин терем занят каким-то Маштаком. Его предстояло выживать оттуда с помощью древнерязанского ОМОНа? Ой, как интересно… Я поймала себя на том, что даже думать стала Лушкиными выражениями. У сестрицы тоже загорелись глазки в предвкушении некоего занятного действия. Вообще-то мы приехали в Рязань не за тем, но напоминать тетке цель визита было неэтично, я промолчала.