Он не ангел - Ховард Линда. Страница 40

Господи Иисусе! Саймону показалось, что он схватился за оголенный провод. Потрясение оказалось так велико, что он даже не почувствовал, но только понял головой, как участилось его дыхание. Он видел только экран компьютера, и больше ничего. Этого не может быть. Ведь он своими глазами видел, как из нее уходит жизнь, видел, как остекленели ее глаза и застыли зрачки. И когда он попытался нащупать пульс у нее на шее, то не нашел его.

Что-то, однако, произошло. Врачи каким-то неведомым образом вернули ее к жизни и успели довезти до больницы. Как им это удалось – неизвестно, какое-то чудо, черт побери, но сейчас это уже не важно.

Главное, Дреа жива.

Глава 20

Тем же вечером Саймон вылетел в Денвер. С собой он взял только небольшую сумку, чтобы по прилете не возиться с багажом. И никакого оружия – оно ему было ни к чему. Он просто хотел своими глазами увидеть Дреа, убедиться, что это действительно она, и выяснить, что же случилось на самом деле.

Тут, вероятно, какая-то ошибка. Не может женщина в больнице быть Дреа. Произошло бы удивительное совпадение, если бы вдруг нашлась еще одна Джейн Доу, только в отличие от первой выжившая и поэтому более интересная прессе. Автокатастрофа произошла довольно далеко от Денвера, где-то в малонаселенном районе, и ДТП с неустановленной жертвой могло вообще остаться незамеченным.

Существует, однако, и худший вариант: врачам удалось оживить тело Дреа, но не мозг, либо его функции значительно ограничены. Возможно, функции ствола мозга сохранились ровно настолько, чтобы поддерживать работу легких и сердца, хотя как они могли работать после такого, оставалось загадкой. Саймон не представлял себе хирурга, который бы взялся провести столь масштабную, сложную операцию – если такое вообще возможно – человеку в состоянии «овоща» или вообще в коме.

Именно поэтому Саймон сомневался, что женщина в больнице Дреа. Ему не хотелось, чтобы это оказалась Дреа – с необратимой мозговой травмой.

Но если все так и какой-то идиот вздумал приговорить ее к такому жалкому существованию, то он, Саймон, о ней позаботится. Он найдет для нее самую лучшую в стране клинику, где за ее телом будут ухаживать. А он сможет иногда навещать ее, хотя видеть в таком состоянии Дреа, пожалуй, окажется даже больнее, чем умирающей. Правда, он по закону не вправе решать ее судьбу, ну и черт с ними, с правами. Зато у него есть деньги, и он сделает это, несмотря ни на какие преграды, ведь по роду своей деятельности ему постоянно приходилось появляться там, где его быть не должно, и делать то, что он не должен был делать.

Саймон остановился в гостинице, решив отправиться в больницу днем, когда там более людно и легче раствориться в общей массе. Днем в больнице кипит жизнь: амбулаторные больные тянутся на анализы, стационар открыт для посетителей, туда доставляют цветы, газеты, продукты и медикаменты. Он станет одним из многих. По опыту Саймон знал: люди, работающие в ночную смену небольшими коллективами, более насторожены по отношению к посторонним.

Прежде всего нужно выяснить, в больнице ли до сих пор Джейн Доу. Прошло больше двух недель. Если женщина, о которой речь, не Дреа, ее могли уже выписать или же она ушла сама: людям без документов, как правило, есть что скрывать. В таком случае, очевидно, это не Дреа и, стало быть, можно со спокойной душой возвращаться в Нью-Йорк. Но если у нее серьезные травмы и она до сих пор в больнице, то стоит посмотреть на нее. Раньше информация о пациентах в больницах не считалась конфиденциальной, и было достаточно звонка, чтобы получить все необходимые сведения, но теперь ее предоставляли только близким родственникам. Однако это не означало, что получить ее вообще нереально, просто потребуются определенные усилия.

На следующий день в шестом часу утра он уже находился в больнице и ждал, когда сменится ночной персонал. У некоторых из них смена могла длиться двенадцать часов – с шести до шести или с семи до семи. Кроме того, Саймон не знал, кто ему нужен. Действовать следует быстро. Ему, возможно, потребуется не один час, а если повезет, не более тридцати минут. Это зависит от того, насколько бдительной окажется жертва (хотя после долгой ночной смены, пожалуй, не станешь слишком осторожничать). Но переходить к действиям следует именно во время пересмены, когда внимание рассеяно.

Саймон прошел через вход в реанимационное отделение, где вечно толпился народ, и отыскал взглядом лифты и указатель. Реанимационное отделение оказалось на седьмом этаже. Какая-то измученная женщина с лицом, изборожденным от постоянной усталости и тревоги морщинами, завидев, что двери лифта закрываются, ускорила шаг и в последнюю минуту вбежала в кабину. Она, вероятно, шла из кафетерия, потому что несла в руках большой стакан кофе. На четвертом этаже она вышла. После Саймон поднимался уже один.

Комната ожидания реанимационного отделения, огороженная стеклянными стенами, была битком набита людьми с затуманенным взором. Они приносили с собой еду, книги и чуть ли не спальные мешки – словом все, что могло помочь скоротать долгие часы томительного ожидания. На столе стояла кофеварка, которая время от времени, извергая свежезаваренный напиток, издавала характерный шипящий звук. Рядом высились стопки полистироловых стаканчиков.

Приводимые в движение нажатием на пластину в стене тяжелые двери реанимационного отделения находились прямо напротив комнаты ожидания. За ними можно было наблюдать сквозь стеклянные стены, а пока не сменился медперсонал – слушать разговоры державших ночную вахту родственников – либо отчаянно надеявшихся, что их близкие выживут, либо ожидавших конца – и почерпнуть от них кое-какую информацию. Находиться в этой комнате ожидания было все равно что тесниться в лисьей норе. Каждый из присутствующих находился в кризисной ситуации, и информация из них текла рекой.

Саймон отыскал свободное место, откуда просматривались двери реанимации, сел и, упершись локтями в колени, склонил голову. Всей свой позой он выражал отчаяние, которое было преобладающей эмоцией в комнате ожидания и с которой успел подружиться каждый из присутствующих. Впрочем, голову он держал не так уж низко – чтобы не упускать из виду двери реанимации.

Он ни с кем не встречался взглядом, не смотрел по сторонам, а просто сидел один – ну просто мученик. Через минуту седая женщина слева от него сочувственно поинтересовалась:

– У вас здесь кто-то из близких?

Речь, разумеется, шла о реанимации.

– Мать, – через силу ответил Саймон, не опасаясь попасть впросак – ведь в реанимации всегда полно пожилых. К тому же преданные сыновья всегда располагают к себе окружающих. – Инсульт. – Он с усилием сглотнул. – Обширный. Сказали, что, возможно, изменения в мозге… необратимы.

– О, это ужасно. Мне очень жаль, – отозвалась женщина. – Но вы все же не теряйте надежду. Мой муж – строительный рабочий. Месяц назад он упал с четвертого этажа, переломал себе все, что только можно. Я уж думала, все, конец. – При воспоминании о пережитом женщина не смогла сдержать предательской дрожи в голосе. – А я перед этим все уговаривала его уйти на пенсию, и он наконец пообещал, что в следующем году бросит работу. И вот вам, пожалуйста. Врачи сказали, что ему теперь и про рыбалку, и про охоту лучше забыть, а они с сыном как раз собирались. Никто не ожидал, что он выживет, но все пока ничего, и на следующей неделе его даже думают перевести в общее отделение.

– Это хорошо, – пробормотал Саймон, опуская глаза на свои руки. – Я за вас рад. Но моя мать… – Прервавшись на полуслове, он сокрушенно покачал головой. – Она слишком долго пролежала одна. – Он подпустил в тон немного раскаяния – надо же было как-то оживить сюжет. – Ее сейчас обследуют, но если мозг погиб, то…

– Даже самый лучший врач не знает все о человеческом организме, – вмешался в разговор дородный малый с красным лицом, сидевший по другую руку от женщины. – Две недели назад в больницу привезли женщину, пострадавшую в автокатастрофе – съехала с дороги и наткнулась на дерево. Ей насквозь проткнуло грудь.