Моя сестра живет на каминной полке - Питчер Аннабель. Страница 33
— Ты был великолепен! — взвизгнула его жена и чмокнула в ярко-красный нос.
Встав на цыпочки, я старался разглядеть маму.
Черные сапоги.
Синие джинсы.
Зеленое пальто.
И руки.
Розовые, живые, знакомые руки сжимали черную сумку, теребили серебряную застежку. Руки, которые готовили обед, снимали любую боль, в холодные дни натягивали мне через голову свитер. Руки, которые укутывали меня одеялом. Руки, которые научили меня рисовать.
— Охренеть! — воскликнула Джас. — Она пришла!
Мы стояли и смотрели, а вокруг гудел театр.
Мама загорела. Возле глаз морщинки, которых я раньше не замечал. И она подстриглась. На висках проглядывали седые пряди, а на макушке — светлые «перышки». Она выглядела по-другому. Но она здесь. Я отряхнул футболку, одернул, привел в порядок рукава, но глаз с мамы не спускал — а ну как исчезнет.
Вдруг она заметила нас. Джас чертыхнулась. Я помахал, и мама покраснела и тоже подняла руку, но не помахала. Рука упала вниз. Мама что-то сказала папе, тот не обратил на нее внимания.
— Начинается, — прошептала Джас, прижав меня к себе.
Когда мы пробирались сквозь толпу, я все время чувствовал, как у нее ребра то поднимутся, то опустятся, то поднимутся, то опустятся.
Время ползло как черепаха и летело как сумасшедшее. Вот мы уже стоим перед мамой, и пространство между нами аж потрескивает, до того оно заряжено сотнями вспыхнувших чувств и переживаний. Я ждал, что мама меня обнимет, или поцелует в макушку, или хотя бы заметит мою футболку с пауком, а она только улыбнулась и потупилась.
— Привет, — сказал я.
— Привет, — ответила мама.
— Привет, — пробормотала Джас.
Я подался вперед и раскинул руки. Мама не двинулась с места. Но мне было поздно отступать. Надо было обниматься. Я шагнул к маме и обхватил ее руками. Подумать только, я доставал ей почти до плеча, а раньше-то был по грудь! Усохла, что ли, мелькнуло в голове. Глупость, конечно, но ощущение было именно такое. Мы постояли обнявшись — секунды две. Как я мечтал об этом мгновении! Но объятие вышло холодным и неловким. Я даже подумал о частях головоломки, которые не сходятся вместе, как ни надавливай на них.
— Хорошая песня, — сказала мама, отстранившись от меня. В этих словах ничего не было, как будто их написали тоненьким карандашом на большущем листе бумаги и внутри каждой буквы осталось слишком много пустого места. — У тебя большие способности.
Я сказал:
— Спасибо.
А мама добавила:
— И голос хороший.
Она обращалась к Джас, не ко мне. Я покраснел.
Все молчали.
Я хотел рассказать маме про мой гол, и про Хэллоуин, и про папину горелую курицу. Хотел рассказать про миссис Фармер, и про пиписьки в хлеве у Дэниела, и как я подружился с самой лучшей (не считая Джас) девочкой на свете. Если бы мама задала хоть один вопрос или хотя бы просто взглянула в мою сторону, я бы все сразу так и выложил. Но она стояла и разглядывала пол.
— Пошли отсюда, — наконец проговорил папа.
Когда мы выходили из театра, папа кое-что сделал, чего раньше не делал, — положил руку мне на плечо и сжал.
Тротуар обледенел, снежинки, пролетая под уличным фонарем, становились оранжевыми. Просигналила машина, это мимо промчался Лео (зеленая шевелюра над черным рулем) и скрылся в конце улицы.
— Кто это? — спросила мама.
Джас пожала плечами. Как ей объяснишь? Мама слишком много всего пропустила. Но она наверстает! Я ей помогу. Времени у нас впереди целая куча.
Папа вытащил из кармана ключи от машины, побренчал.
— Готова? — спросил он у Джас.
Та кивнула.
— Джейми?
Папа повернулся ко мне, и я расплылся в улыбке. Именно этого момента я так долго ждал!
Интересно, мама прямо сейчас позвонит Найджелу и скажет, что все кончено, и еще назовет его ублюдком?
— Что ж, надеюсь, скоро увидимся, — сказала мама.
Я решил, она имеет в виду — у нас дома, потому что она же была на своей машине, и сказал:
— Я с тобой поеду.
Джас втянула голову в плечи, словно на ее глазах собака выскочила на дорогу, а она не может ее спасти. Папа побледнел и зажмурился. Мама потерла нос. Я ничего не понимал. Чего это они?
— Я тебе дорогу покажу, — пояснил я.
А она спросила:
— В Лондон?
И тогда до меня дошло.
— Я пошутил, — сказал я и нарочно засмеялся, но каждое «ха-ха» жгло горло огнем.
Мама достала из сумки перчатки, натянула на розовые руки.
— Ну, тогда до свидания, — сказала она. — Рада была повидаться. Все у вас отлично.
Папа фыркнул. Мама поморщилась. Мимо пронесся автобус и ледяной кашей обдал голые ноги Джас.
— Возьми. — Мама вынула из сумки платок и протянула Джас, та непонимающе уставилась на него. — Ноги оботри!
Мама вдруг заговорила своим обычным голосом. Нетерпеливо. Немножко сварливо. Лучший на свете звук! Джас послушно принялась вытирать ноги.
— Ты чудесно выглядишь, — сказала мама, глядя на нее. Я выкатил грудь, красно-синяя материя оказалась прямо у мамы под носом. Она даже не взглянула. — Так похожа на свою сестру…
— Поехали, — поспешно сказал папа. — Снег, промокнем.
Мама кивнула.
— Скоро увидимся, — соврала она и тронула Джас за плечо, а меня потрепала по голове. — Вы молодцы.
Мама повернулась и пошла — брызги из-под черных сапог, полы зеленого пальто вразлет. Я не узнавал ее одежду. Наверное, новая. Интересно, когда она ее купила? В мой день рождения? Или когда мы играли в футбол? А может, когда у нас было родительское собрание?
И вдруг ни с того ни с сего я сорвался с места и бросился за ней вдогонку, лавируя между танцорами и певцами, между всеми этими людьми, такими счастливыми, румяными от мороза.
— МАМА! — истошно вопил я. — МАМА!
Она обернулась:
— Что, малыш?
Я чуть не крикнул: «НЕ НАЗЫВАЙ МЕНЯ ТАК!» — но сдержался. Надо было сказать ей кое-что поважнее.
Мы стояли перед итальянским рестораном; оттуда вкусно пахло пиццей, и я, наверное, вспомнил бы, что с утра не ел, если бы у меня снова не скрутило живот. В ресторане смеялись посетители, болтали официанты и стаканы звенели, как бывает, когда чокаются. И горели свечи. Я подумал: хорошо бы оказаться там, внутри, а не торчать на темной холодной улице.
— Ты что? — снова спросила мама.
Я не хотел задавать этот вопрос — боялся услышать ответ. Но подумал о Джас, собрался с духом и выпалил:
— Ты завтра работаешь?
Мама смутилась. Запахнула пальто.
— А что?
Она как будто боялась, что я попрошу ее остаться подольше.
— Просто интересно.
Мама покачала головой:
— Нет. Я уже давно не преподаю.
Все вокруг закружилось. На ум пришел глобус на металлическом штыре, как он все крутится, крутится под чьей-то рукой.
— Значит, ты больше не работаешь у мистера Уокера? — спросил я, давая ей шанс ответить по-другому. Как я ненавидел собственное сердце, в котором отчаянно бились последние крохи надежды!
Мама снова покачала головой:
— Нет. Я сейчас не работаю. Я уезжала. Путешествовала. Найджелу для его книги нужно было провести некоторые исследования в Египте, и я ездила с ним. Вернулась только под самый Новый год.
Вот, значит, откуда загар.
Мама опять открыла сумку и достала четыре наших письма — два от меня и два от Джас.
— Я поздно получила их, — тихо произнесла она, как будто извинялась, как будто хотела, чтобы я сказал: «Это ничего, что ты пропустила родительское собрание, не страшно, что пропустила Рождество». — Я бы приехала.
Не знаю, правду ли она говорила.
У меня имелся еще один вопрос, и его-то задать было куда труднее. Мир закружился быстрее. Машины, люди, дома — все слилось в тошнотворный расплывчатый водоворот вокруг меня и мамы.
— Футболка… — начал я, внимательно изучая лужу на асфальте.
— Ах да. Я сама хотела сказать. — Мама улыбнулась. — Просто блеск! — И я улыбнулся в ответ, несмотря ни на что. Мама пощупала материю. — Славная маечка. Откуда она у тебя? Тебе очень идет, Джеймс.