Алмазный эндшпиль - Михалкова Елена Ивановна. Страница 44

– Так ты его видел?!

Белов кивнул.

– Верман сразу позвонил мне, как только камень оказался у него в руках, и я приехал. Они с Дворкиным выглядели как ненормальные. В общем, я их понимаю.

– И что вы сделали с бриллиантом? – жадно спросил Хрящевский.

– Верман отвез его в банк, положил в ячейку. Дрожал над ним, как курица над яйцом. Когда вернулся, постоянно твердил, что это их пропуск в другую жизнь.

– А чем его эта не устраивает? – удивился Дымов.

– Может, тем, что ее им отмерено не так уж много? – насмешливо спросил Антон, к которому вернулось самообладание. – Не считайте Вермана дураком, он отлично понимает, что вы захотите избавиться от него. Если у него и были сомнения на этот счет, то я их развеял.

Хрящевский отошел в сторону, задумчиво разминая пальцы, будто борец перед поединком. Внезапно он обернулся к Белову:

– И что же затеял наш хитрый еврейчик? Распилить «Француза» на двадцать частей и загнать их Коржаку?

Дымов озадаченно почесал в затылке и спросил:

– А что, Николай Павлович, этот ваш «Француз» такой огромный? И его можно нарезать как буханку?

– Нельзя, – ответил за Хрящевского Антон. – И бриллиант не огромный, и Верман никогда бы на такое не пошел. Он не смог бы уничтожить «Француза».

– Как же тогда…

– А вот эта информация, – перебил Дымова Хрящ, – и есть предмет для торга. Верно, курьер?

Антон утвердительно кивнул.

– И чего же ты хочешь?

Оба уставились на Белова. Он посмотрел на Хрящевского, азартно потирающего руки в предвкушении большой игры, на безопасника с его свиным рылом… На мгновение Антона охватило сомнение в правильности выбранного решения. Что, если он ошибся в расчетах? Если неверно оценил двух этих вурдалаков? Тогда сейчас он толкает их с Майей прямиком в пропасть.

Но отыгрывать назад было поздно.

– Денег хочет, – весело предположил Дымов.

– Нет, не денег, – Антон сам удивился, как сухо и неестественно звучит его голос. – У меня два условия. Первое: вы забываете о моем существовании. Второе: отдаете мне женщину.

– Какую еще женщину? – нахмурился Хрящ.

– Ту, которая свела меня с Верманом. Марецкую, ювелира из его лавки. Она будет молчать о том, что знает.

Он поймал себя на том, что говорит почти умоляюще, и замолчал. Эти двое не должны видеть, что Майя – его самое уязвимое место.

Но Хрящ оказался проницательнее, чем думал Белов.

– А-а, так шерше ля фам, значит, – протянул он, насмешливо глядя на Антона. – Вот оно что. Пожалуйста, я разве против? Забирай свою бабу и отправляйся куда душе угодно. Только предупреди, чтобы держала язык за зубами.

Легкость, с которой Хрящевский согласился отдать ему Майю, не сулила ничего хорошего. Но Антон надеялся, что сумеет спрятать ее до того, как начнется заварушка.

Вдруг откуда-то раздался звон. «Диннн-доннн, диннн-дон-н-н-н», – звенело в воздухе. Хрящевский отдернул портьеру, и Антон увидел на подоконнике золотые часы.

– Однако уже одиннадцать! – удивился Хрящ. – Время – деньги. Ты намек понимаешь, курьер? Я тебе обещаю, что тебя и твою бабу никто не тронет. Слово даю.

«Обещает он… Честное благородное бандитское».

– Хочешь – вывези свою Марецкую хоть завтра за границу, – великодушно разрешил Хрящ. – Препятствовать никто не станет. А теперь давай к делу.

Антон сдался.

– Я знаю, что у Вермана есть покупатель на «Голубого Француза», – сказал он, внимательно следя за лицом Хрящевского. – Но не знаю, кто именно. Какой-то коллекционер из Германии, как сказал Дворкин. Он не заплатит полную стоимость камня, но зато даст живые деньги. Они еще не договорились об окончательной цене, но договорятся, и Верман пойдет на любые уступки, потому что деньги нужны ему срочно. Думаю, миллионах на восьми он сдастся, если покупатель его дожмет.

Хрящевский отошел от окна и присел на край стола возле Антона. Казалось, он впитывает каждое слово. Белов поразился тому, как легко меняется его облик: от бультерьерской морды – к застывшей маске – к живому, внимательному лицу. Хрящ больше не выглядел уродливым, и даже что-то неожиданно обаятельное проявилось в нем.

– Допустим, Верман получит деньги, – протянул Николай, размышляя вслух. Доверительный его тон будто приглашал и Антона принять участие в рассуждениях. – Допустим. Но это только половина дела. Ему нужно где-то достать партию камней для Коржака. А где их взять, если выставка в Женеве начнется только через два месяца? Нет у Мони такого срока, нету. М-м? Что думаешь, Антон?

Хрящ с простодушным видом взглянул на Белова. «Ну ты и паук, – усмехнулся про себя Антон. – Полчаса назад собирался мне кишки вилкой вынуть, а теперь уже и имя мое вспомнил».

– Ювелирный аукцион в Амстердаме состоится через две недели, – вслух сказал он и заметил, как напрягся Хрящевский. – Один из выставленных лотов – диадема Бернье, сделана в семьдесят четвертом году для арабского шейха. Примерная стоимость – семь миллионов долларов. В диадеме двенадцать бриллиантов по пять карат каждый, великолепного качества.

– Половина стоимости там – ювелирная работа!

– Нет. Бернье считал, что диадема неудачная, и хотел ее переделать. Долгая история… В конце концов она все-таки оказалась у покупателя в том виде, в каком была создана. Но ее художественная ценность несопоставима со стоимостью камней. Конечно, Верману придется переплатить, но зато он станет обладателем бриллиантов, которые потом сможет передать Аману Купцову. Ваша затея провалится.

Белов замолчал. В кабинете повисла тишина.

Хрящевский отвел взгляд от Антона и принялся пощипывать нижнюю губу. Дымов обеспокоенно посматривал то на шефа, то на перевозчика и явно хотел что-то сказать, но не осмеливался.

Тишину нарушил Николай. Он сцепил пальцы, явно придя к какому-то решению:

– Хорошо. Будем считать, что я тебе поверил.

В эту секунду Антон испытал огромное искушение закрыть глаза и облегченно откинуться на спинку стула. Но Хрящевский продолжал, и сказал он то, что мигом вышибло из Белова довольство собою и успешно проведенным разговором.

– Мне только одного никак не понять, – сказал он, сощурившись, – как же ты своих-то сдал? А, курьер? Верман тебе доверился, понадеялся на твою помощь, а ты его мне тепленьким принес на блюдечке. Я-то тебе за это только спасибо скажу и свою часть договора выполню, не сомневайся. Но мне уж больно интересно, что в головушке у тебя творится.

Он прикоснулся пальцем ко лбу Антона.

В глазах Хряща светилось жадное любопытство. Он напоминал ученого, обнаружившего, что крыса в клетке ведет себя нетипично для ее вида.

«Антрополог хренов!»

– Они мне не свои, – жестко сказал Антон. – И своими никогда не были. И Верман мне не сам доверился, а я из него вытянул правду. Еле-еле вытянул, между прочим. Он согласился мне все рассказать лишь тогда, когда понял, что я могу быть ему полезен. Все хитрости и приемы ваших людей мне известны, я могу помочь Верману уйти от вашей слежки, если потребуется… Да много чего могу. Вы же не думаете, что он просто так со мной откровенничал?

– То есть своя шкурка оказалась ближе к телу? – понимающе кивнул Хрящевский. – Или ты за свою бабу так впрягся, что готов всех заложить? А? Не подумай, я не бабушка, чтоб тебе морали читать. Своих защищать – это правильно, это по-мужски. Я и сам такой же.

От последних слов Антон дернулся, но промолчал. Хрящевский, сунув руки в карманы, с удовольствием смотрел на него. Мал человечек, слаб… Любую подлость свою оправдает, дай только, за что уцепиться. Интересно, знает ли его баба о том, что ради нее перевозчик двумя евреями пожертвовал? Или она сама его на это и подбила? Нет, последнее вряд ли, – решил Николай, – такого, как этот мужик, ни на что не подобьешь, пока он сам не захочет. Эх, люди, люди…

Дымов смотрел-смотрел на молчащего шефа и наконец не выдержал:

– Николай Павлович, вопросик у меня один есть!

Хрящевский словно проснулся.

– Давай.